Время дикой орхидеи - Фосселер Николь

– И никто из них не относится так уж серьезно к супружеской верности, когда мы долго в море.

Георгина оттолкнула его и повернулась.

– Ты так считал? Раньше? Что я наполовину малайка?

Он оглядел ее, сдвинув брови.

– А как еще я должен был считать?

Он прошелся пальцами по своим волосам – этот жест действовал на нее так же возбуждающе, как и его интонации.

Георгина смотрела в пустоту перед собой, потом снова подняла глаза:

– Это… это изменило бы что-нибудь между нами? Тогда?

Ему не понадобилось отвечать, она видела это по нему, и желудок ее холодно сжался.

– Я не знала, – прошептала она.

– Но сегодня это уже не имеет значения.

В его голосе прозвучало раздражение, он стал искать свою рубашку, свои брюки.

Георгина смотрела на него подавленно.

Так и было теперь между ними. Взаимное подстерегание и кружение, выжидательное и недоверчивое, почти враждебное. Которое внезапно пробивало дорогу к страстной борьбе, в которой они вцепились друг в друга зубами и когтями. Только измотанность после этого допускала что-то вроде близости, вроде нежности. Пока один из них не наносил удар в спину, а другой отвечал тем же, и они снова и снова вредили хрупкому миру между ними, который в любой момент мог обернуться войной. В доме на Серангун-роуд и здесь, на борту этого корабля. В двух этих раковинах, просторных и светлых и все же обладающих ностальгической интимностью.

С тоской по всем украденным у них дням, начиная с той встречи, прерванной на полгода, когда Рахарио ушел в море, а Георгина осталась с замершими чувствами и опустошенная.

Холод в ее животе растаял от внезапно вспыхнувшего жара.

– Ты не сдержал обещание.

Он поднял брови.

– Ты не вернул украденный фрахт и не позаботился, чтобы тауке, с которыми фирма делала свои дела раньше, снова вернулись к ней.

Тот участок земли, на котором Пол пытался выращивать перец и гамбир, он продал. И даже с выгодой, но не за ту цену, которую получил бы, если бы выждал еще год-другой, для этого участок находился далековато за городом. Фирма Финдли, Буассело и Бигелоу держалась храбро, но прихварывала; Пол тяжело переносил этот груз.

Рахарио засмеялся – сухим, противным смехом, лежа натянув брюки и снова сев на край койки.

– Я тебе уже сказал однажды, что это не моя вина, что твой муж ничего не смыслит в делах.

– Ты обещал.

Его глаза впились в нее.

– Так уж оно с этими обещаниями. Некоторые не получается сдержать. – Рот его дрогнул, и он натянул на себя рубашку. – Если хочешь, могу подкинуть тебе пару долларов. За компанию, которую ты мне сегодня составила.

Георгина взвилась, размахнулась для удара, но он оказался быстрее и бросился на нее. Стиснув ее запястья, он прижал ее вниз и лежал на ней так тяжело, что она едва могла дышать.

Сжав зубы, они молча смотрели друг другу в глаза, ожесточенно меряясь силами и волей, в этой борьбе то и дело вздрагивал какой-нибудь мускул, но никто не хотел уступать. Пока Рахарио не ослабил хватку и его лицо не приблизилось к ней как для поцелуя.

Георгина отвернула лицо в сторону.

– Уедем, Нилам, – прошептал он ей на ухо. – Куда-нибудь, где нас никто не знает. Нусантара большая. Если хочешь, выйдем в море еще сегодня и никогда больше не вернемся.

Георгина закрыла глаза. Его слова исполняли ее мечту, которую она носила в себе с тех пор, как была маленькой девочкой. С тех пор, как сидела на скале в саду перед Л’Эспуаром, глядя на море и ожидая его возвращения. Она разминала в себе отзвук его слов, слово ДА уже обустраивалось на ее языке.

– Я не могу, – прошептала она наконец и открыла глаза. – Ведь у меня двое мальчиков.

– Тогда возьми их с собой! Им понравится на корабле.

Болезненная улыбка скользнула по ее лицу.

Твой сын не мог бы и представить себе ничего лучше, это да. Он любит море так же сильно, как и ты. Но не Дэвид. Не сын Пола, который так же прикован к суше, как и его отец. Он предпочитает лазать по деревьям, чем идти плавать, и всем сердцем привязан к своему пони.

– Я не могу, – повторила она, задыхаясь от печали.

Рахарио выдохнул и отпустил ее, медленно встал. Он казался усталым, таким же измотанным, какой чувствовала себя Георгина. Может, они оба уже были не настолько молоды для такого рода страсти, когда сталкиваются моря похоти и ненависти, завихряясь в ревущую, коварную воронку.

Она села и подтянула к груди колени.

– А ты? Разве ты смог бы просто так бросить своих детей? И жену?

Рахарио молчал, полуотвернув лицо.

– Пол не плохой коммерсант, – тихо сказала она. – Он хороший отец обоим моим сыновьям. И хороший муж.

Глаза Рахарио обратились к ней, открытые и блестящие.

– Тогда почему ты здесь? – хрипло прошептал он.

Взгляд Георгины блуждал в пустоте. Да. Тогда почему она здесь? Этого она не знала.

Она помотала головой, соскользнула с простыни, взяла саронг и стала его надевать.

– Отвези меня на берег.

Она чувствовала на себе его взгляд, натягивая рубашку, потом кебайю.

– Я сказал это всерьез, Нилам, – тихо произнес он. – Давай уедем. Куда хочешь. Ты и твои сыновья.

Она раскрыла рот, чтобы ответить, но он перебил:

– Нет. Не сегодня. Через полгода. Когда я вернусь. Только тогда я хочу получить от тебя ответ.

Георгина молчала, поправляя кебайю. Руки ее дрожали.

– Скажи… – с сомнением начал он и потом продолжил решительно – как отрезал: – Скажи мужу, пусть скупает дома на Апер Серкелэ-роуд. Там в скором времени начнется бум.

Она встала, разгладила на себе одежду и ответила:

– Отвези меня на берег.

Гром раскатывался неспешно. То и дело поднимались порывы ветра, с треском разрывая парной воздух, набегая с разных сторон, но все с более дальнего расстояния. Только дождь барабанил с неизменной силой, плескался по крышам и полоскал листву, бурлил и клокотал на красной земле сада на Орчерд-роуд.

– Дурацкий дождь, – проворчал Дэвид, сморщил курносый нос и толкнул ногой сигарную коробку, так что она поехала по полу.

– Эй, – ласково окоротил его Пол и нежно потрепал по затылку. – Я бы сейчас тоже лучше поиграл с тобой в мяч в саду. Но зато я вам что-то принес.

Он сидел с мальчиками на полу, где за минувшие часы возникла постройка из сигарных коробок, жестяных банок и кубиков вдоль трассы, по которой предстояло проложить новую железную дорогу. Красной, зеленой, синей и черной красками поблескивали два локомотива, их тендеры и многочисленные металлические вагоны только и ждали, чтобы проехать через туннели из сдвинутых стульев. Вокзалами служили коробки, в которые были запакованы поезда, а оловянные солдатики были встречающими, уличными торговцами и крестьянами в поле.

Железная дорога была непростительно дорогой, но Полу хотелось отпраздновать сегодня удачное завершение сделки. Он хотел возместить мальчикам то, что так мало видел их в последнее время, и он специально для этого освободил себе вторую половину дня.

– Вот еще есть место, – сказал Дункан и указал на пустующее пространство у воображаемых путей.

Лицо Дэвида просияло:

– Крепость! Нам нужна еще одна крепость! – прошепелявил он через свежую щербину от уже второго выпавшего зуба.

– О да! – с воодушевлением согласился Дункан.

Мальчики, как пружины, подскочили вверх, стали собирать коробки от сигар, кубики, которые они вообще-то уже переросли, и принялись сооружать крепость по своему вкусу. К их голосам, которые с серьезностью специалистов обсуждали, что должно быть в каком месте крепости и как должны выглядеть детали, примешались голоса, доносившиеся снизу.

Пол встал и пошел к двери.

В кебайе, промокшей на плечах, с сырыми, небрежно подобранными волосами по лестнице поднималась Георгина, босая, держа в руках легкие туфли. Она выглядела измученной, лицо затуманилось, как бывает в задумчивости.

– Привет.

Она вздрогнула и выдавила улыбку.