Кукольных дел мастер - Генри Олди

Чернота космоса. Искорки редких звезд, чей свет с трудом пробивался сквозь пылевую туманность. Гиблое место, куда не сунется даже отчаянный разведчик-одиночка. Передний план занимал изгибающийся полукругом край станции. Он ощетинился шестью «бородавками» внешних шлюзов. К пяти из них были пристыкованы корабли. Миниатюрный почтовик, похожий на остроклювую птицу; каботажный бот средней дальности; баркентина с фотонными парусами, свернутыми в телескопические цилиндры; тилонский буксир с характерными конусами гравизахватников; и странная конструкция — клубок труб разного диаметра, переплетенных спиральными жгутами.

— Выбирайте, какой больше нравится. И — адью, рефаимы!

— Вынужден вас разочаровать.

Летописец подкрался тише мыши.

— Ах, будь все так просто! — он с искренним сочувствием глядел на энтузиастов, уже предвкушавших сладость побега. — Думаете, я бы задержался здесь хоть на секунду? Увы, автоматика «Шеола» блокирует захваченные корабли. Их нельзя отстыковать — пытались, проверено. И энергоресурс на нуле: «Вампир» высасывает накопители в первые часы после стыковки. Можете убедиться сами.

— Убедимся, приятель, — пообещал гитарист. — Молись, если врешь.

«Если нет способа улететь, вызовите помощь, — дал совет маэстро Карл. — Твой приятель Гай — помпилианец».

«Рабы?!»

«Верно мыслишь, малыш».

— Гай, вы можете связаться со своими рабами?

— Конечно! — фыркнул Тумидус.

Лючано почувствовал себя идиотом, который поинтересовался, умеет ли кавалер ордена Цепи разговаривать. Или дышать. Или ходить строевым шагом.

— Тогда связывайтесь! Пусть передадут, кому надо, где мы оказались.

— Координаты? — деловито поинтересовался легат.

С него мигом слетела надменная снисходительность.

Все воззрились на летописца. Но тот лишь покачал головой на манер пхеньского болванчика.

— Координаты «Шеола» не известны никому. Рад бы помочь, но…

— Все равно связывайтесь, Гай! — Лючано уже кричал. Несколько человек за соседними столами обернулись в его сторону. — Пусть начинают поиски. Вы — человек известный, вам наместник Руф покровительствует…

— Борготта! Откуда вам это известно?

— Какая разница?!

— Хорошо, — согласился Тумидус, мрачней ночи. — Но после вы мне кое-что расскажете.

Помпилианец откинулся на спинку стула, закрыв глаза. С минуту ничего не происходило. И вдруг из-под век легата покатились слезы. Он всхлипнул и начал заваливаться набок.

Лючано едва успел подхватить его.

— Что с вами, Гай? Вам плохо?!

— Пусто… никого нет!.. — как в бреду, бормотал помпилианец. — Ушли, оторвались… я их не чувствую…

— Кто оторвался? Кого вы не чувствуете?!

С помощью подоспевшего Заля удалось вернуть легата на место. Тумидуса качало, глаза он зажмурил так, что веки побелели. Щеки его были мокры от слез. Истерика в оранжерее, безобразная драка с антисом — пустяк в сравнении с видом рыдающего Гая. Похоже, он сломался, окончательно и бесповоротно.

— Я умираю, Борготта, — внятным, но слабым голосом произнес легат. — Я уже умер. У меня нет рабов. Ни единого. Они исчезли. Уйди, пожалуйста. Уйдите все. Дайте мне спокойно…

— Он — Осененный? В него снизошел ангел?

У столика образовались Добрые Братья.

— Нет! — вызверился на них Тарталья, и громилы попятились. — Человеку плохо! Принесите воды. Быстро!

Добрые Братья молча развернулись и направились прочь. За водой? Или решили до полуночи не связываться с буйными неофитами?

— Гай, послушайте меня…

— Уйдите, Борготта.

— Не уйду! Вы не похожи на умирающего.

— Что вы понимаете?! — в словах легата пробилось знакомое раздражение. — Вы, инорасец!

В голове роился сумбур мыслей, освещаемый вспышками микроозарений. Мысли просились наружу, и Тарталья заговорил, на ходу достраивая логическую цепочку.

— Вы ведь не пытались связаться со своими рабами, оказавшись здесь, в «Шеоле»? Можете не отвечать. Не пытались. Вот что я вам скажу: вы потеряли связь с ними раньше, чем мы попали сюда. Просто до настоящего момента вам было не до рабов. Как я бы не вспоминал о пылесосе, стоящем за тридевять систем дома под кроватью. Я прав?

Тумидус молчал.

— Разумеется, прав! Иначе вы бы уже мне возразили. Не попроси я вас крикнуть о помощи на всю Галактику, вы бы и сейчас не знали, что обезраблены. И не корчили бы умирающего! Вы вбили себе в голову, что помпилианец без рабов — мертвец. И готовы прилюдно отбросить копыта! Только они почему-то не отбрасываются. Да, Гай?

Лицо легата побагровело. Следователь-самозванец проворно перебрался на другую сторону стола. Край столешницы был в щербинах и заусенцах. И спинка стула. Так игривый щенок грызет мебель, когда у него чешутся зубки. Хотя какой щенок сумел бы изгрызть сверхпрочный пластик, Лючано не знал.

— Что вы себе позволяете, Борготта?! Еще одно слово, и я вас задушу!

— Слишком вы, Гай, шустры для покойника. Я понимаю, у вас шок. Ничего, справитесь. Раз не умерли до сих пор, двести лет проживете.

Тумидус хрипло, с присвистом дышал: словно после драки с очередным антисом. Наконец он с заметным усилием открыл глаза. Легат сгорал от стыда.

«Тебе везет, малыш! — оценил маэстро Карл. — Увидеть боевого офицера Помпилии в истерике, затем — плачущим, и на закуску — стыдящимся? В течение дня? Такое дорогого стоит…»

— Но как же так? — выдавил «живой труп». — Я должен был умереть! Я точно знаю! Еще никто из наших не выжил…

— Во-первых, кое-кто выжил…

Лючано с опозданием прикусил язык. Он не собирался раскрывать тайну Юлии.

— Вы, например, — неуклюже вывернулся он. — А, во-вторых, я мог бы…

Тумидус нахмурился, и кукольник решил не корчить из себя ученого докладчика. Не та аудитория. Вот профессор Штильнер наверняка оценил бы!

«Или обозвал тебя шарлатаном, дружок!»

Догадка выглядела родной сестрой безумных теорий космобестиолога. При возвращении в малое тело антис восстановил по исходным матрицам все тела «симбионтов». Но «поводки» Тумидуса, на которых он держал рабов, тянулись далеко за пределы физического тела легата: на десятки и сотни парсеков, через пол-Галактики! И они оказались «обрезаны». Рабская оболочка восприняло ядро-хозяина, как погибшего, и ушла, образно выражаясь, в свободное плавание. Однако в большом теле антиса эта операция прошла безболезненно для всех участников симбиоза. Помпилианец даже ничего не почувствовал, пока его не попросили связаться с рабами.

«Эх, знала бы это Юлия!..»

— Не переживайте, Гай! Берегите здоровье. По документам рабы остаются вашей собственностью. Вернетесь — заклеймите обратно. Или новых наберете…

В следующий миг Лючано проклял свою болтливость.

— Не вздумайте, Гай! — предупредил он, стараясь не дрогнуть под взглядом легата. Помпилианец уставился на бывшего раба с интересом тигра, любующегося недоеденным оленем. — В прошлый раз вы лишились чувств. Жаждете заработать второй инсульт?

— Угрожаете, Борготта?

От легатской ухмылки Тарталье захотелось выяснить, где находится ближайший гальюн.

— Вас я не трону. Дважды наступить на те же грабли? Нет, я не идиот. Тут и без вас народу хватает.

Сосредоточенность и покой снизошли на лицо Тумидуса. Легат замер; чудилось, он стал покрываться зеленоватой патиной, на манер статуи из бронзы. Пальцы зажили отдельной жизнью, отстукивая на обгрызенной столешнице некий ритм — рваный, сбивчивый. Время от времени пальцы собирались в щепоть, подтягивая незримые нити.

Добрый Брат, стоявший у раздачи, развернулся к помпилианцу и пошел: шаг за шагом. В руках он нес литровую «сиротскую» кружку с водой. Громила старался идти аккуратно, дабы не расплескать воду на обедающих. Мало-помалу его медлительность приобретала рабский оттенок.

Никто не замечал клейма, пылающего на лбу Доброго Брата.

— Гай! Прекратите немедленно!

— Хрен вам, Борготта… — шепнули белые губы Тумидуса.

Видя, что словами тут ничего не добьешься, Лючано вырвал кружку из рук Доброго Брата — и, ни секунды не колеблясь, выплеснул ее содержимое в лицо Гаю. Воды оказалось предостаточно. Легата окатило от души. Тумидус заморгал, чихнул, встряхнулся мокрым псом…

— Убью, сволочь!

Выполнить обещание ему не дали. Вехдены оказались начеку. На сей раз, в отличие от конфуза на Михре, Бижан с Залем не сплоховали. Вцепились, удержали; как наручниками, приковали к стулу. Лючано от душевного раздрая показал фигу летописцу, который с любопытством наблюдал за безобразной сценой; убедился, что Авель тактично убрался прочь, и зашипел на помпилианца:

— Рехнулись? Мы в пересыльной тюрьме, вокруг религиозные фанатики! Уголовники! Узнают, что вы клеймите местных, да еще и Добрых Братьев — на части разорвут! Себя не жалко, о нас подумайте…