Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Бросьте меня голодным боро-оборо! — ахнул Добряк Гишер. — Это же Толстый Ува! Дружок, ты сидел с ним в Мей-Гиле. Вот уж приятная встреча…»
— Брат Ува выразил желание позаботиться о вас, — мило улыбнулась блондинка.
Контрапункт
Лючано Борготта по прозвищу Тарталья
(от пятидесяти до одиннадцати лет тому назад)
Один и тот же человек наслаждается 6-м концертом Штеймана для фагота с оркестром, а час спустя — дегенеративным комик-шоу «Загляни под юбку». Один и тот же человек рыдает, стоя в Кремерской галерее искусств у «Скорбной Регины», а назавтра точит слезы, листая очередной том похождений межпланетной страдалицы Анны-Марии Рудивокс.
Ты подаешь нищему грошик и тратишь сотню на проститутку. Переводишь старушку через дорогу и забываешь о могиле собственной матери. Свято блюдешь диету, чтобы однажды напиться до полусмерти под бифштекс с кровью. Ссоришься с другом, миришься с врагом; путаешь одного с другим, говоришь комплименты и гадости каждому из них поочередно, и ты искренен во всех случаях.
Почему «ты»? — я.
Мы.
Мир стал бы отвратителен, будь мы устроены иначе.
Толстый Ува родился неудачником.
Если в детстве он трижды избежал котла, так его заслуги в этом не было — гримасы судьбы, и все. Первый раз Уву выкупил отец, взамен отдав соседям молочного поросенка и одеяло. Соседи, час назад укравшие ребенка прямо из колыбели, не возражали. Они любили поросятину. Опять же, глупо оспаривать право родителя самому употребить дитя в пищу. Честное воровство — одно, взаимовыгодный обмен — другое, а имущественные права, подкрепленные увесистой дубиной — третье.
На Кемчуге умели понимать друг друга.
Отца крайне своевременно зарезали горцы из союза племен «рэра», когда он собирал на склоне Тинджана травы и коренья. От приправ суп начинает хорошо пахнуть. Это знает каждый. Горцам было не жаль трав и кореньев. Отца им тоже не было жаль. Ходит тут, собирает. С дубиной. Пусть лежит, так спокойнее.
Ува стал безотцовщиной, и даже не смог поблагодарить горцев за чудесное вмешательство. Он не умел говорить. А когда научился, то разучился благодарить. Вот такие дела.
— У каждого свой страх, — бормотал дедушка Мыжи Тюмен.
Страх Толстого Увы назывался: котел.
Он бил тех, кто младше и слабее. Отбирал вареное просо, завернутое в листья банана. Валил на землю, садился сверху и плевал на затылок. Большим и сильным он старался не попадаться на глаза. От больших тянуло запахом кипящего котла. К сожалению, маленькие слишком быстро вырастали. Ува тоже рос. Он хотел сделаться Могучим Увой, а стал Толстым Увой. Тоже ничего, если сидеть на враге верхом и плевать на вражеский затылок. А вот если враг сидит на тебе, или того хуже, тащит за ногу к котлу, радуясь накопленному тобой жирку…
Пришлось искать покровителей.
— У каждого свой страх, — бормотал дедушка Мыжи Тюмен, греясь на солнышке. — Принеси кому-нибудь свой страх на ладонях, и обретешь хозяина.
Ува послушался дедушку. Тот, кто дожил до последних зубов, мудр. Слушайся такого, и избежишь котла. Положив страх на ладони, Толстый Ува склонился перед вождем Куйкынняком. А потом, ночью, склонился еще раз: перед Хитрецом Исукликом, очень уважаемым разбойником. Вождь принял страх Увы, положил в памятную суму и обещал защиту. Разбойник тоже принял Увин страх, который от разделения не сделался меньше, а напротив, увеличился вдвое, и разрешил обнюхать себя в знак верности.
— Держись меня, — сказал Хитрец Исуклик, от которого пахло не слишком хорошо. — Со мной будешь есть ты, а не тебя. Понял, да?
— Возьми дубину отца, — сказал вождь Куйкынняк, разбив Уве нос и слизав кровь в присутствии трех свидетелей. — Ходи за моим плечом. Запомнил, да?
Раздав страх кому надо, Толстый Ува превратил свою жизнь в праздник. Днем он ходил за плечом вождя и размахивал дубиной. Ночью он держался разбойника, грабя вместе с ватагой Исуклика случайных путников. Когда разрешали, спал. Когда до него доходила очередь, складывал стихи, как любой арим. Очередь доходила редко: Ува родился тугодумом. На рассвете он молился доброй богине Афсынах; на закате — злому демону Микифлю. Живот Увы стал тугой, как барабан. Уважаемый разбойник Исуклик хлопал Уву по животу, смеялся и шутил:
— Вкусная требуха, да? Никто не съест, только я, да?
Хитрец Исуклик всегда делал так: сперва смеялся, а потом шутил.
Чтобы знали заранее: шутка.
Праздник длился сорок восемь месяцев и шесть дней. Потом Толстый Ува отправился в тюрьму Мей-Гиле — подменышем за Хитреца Исуклика. В тюрьму аримы садились нечасто. Обычно правосудие вершилось на скорую руку, в кругу племени, или за кругом, в поединке, при тайном потакании вождей. Но если дело касалось «летучих варваров», явившихся из-за облаков и ничего не смыслящих в искусстве стихосложения, аримам приходилось нарушать традицию. Варвары полагали, что где есть правосудие, там есть и тюрьма.
А в тюрьме непременно должны быть сидельцы.
Есть сидельцы — правильно, утверждали варвары, а есть сидельцев — неправильно.
— Не могу же я сам идти в тюрьму? — сказал разбойник Исуклик. Он не смеялся, и всем сделалось ясно: нет, не шутит. — Я очень уважаемый разбойник, да? Я ограбил летучего варвара, который скупал идольцев и маски из перьев, да? Я взял все его полезные вещи, да? Ува, ты идешь в тюрьму за меня. Да?
— Да, — согласился могучий вождь Куйкынняк. — Ува, ты идешь.
— Ну, иду, — кивнул Ува.
В дальнейшем он пять раз побывал в Мей-Гиле: два раза — подменышем, дважды — за честный разбой, и один раз — по недоразумению. Его знали, и он знал. Его уважали, и он уважал. Его обижали, и он тоже. Это был не праздник, но вполне сносная жизнь. Главное, в тюрьме не имелось котлов. А употребить Толстого Уву сырым, или жареным на костре, зная, что Ува отдал свой страх вождю Куйкынняку и хитрецу Исуклику…
Такого не делали, да.
Даже «ястребы» с острова Хаэмубы.
— У каждого свой страх, — бормотал дедушка Мыжи Тюмен. Он сильно одряхлел, выжил из ума, но по-прежнему грелся на солнышке, собираясь жить вечно. — Отдай кому-нибудь свой страх, и к тебе придет новый.
Новый страх Толстого Увы носил имя: Лючано Борготта.
Вначале Ува не узнал свой новый страх. Наоборот, он был уверен, что это он, Толстый Ува — страх летучего варвара, оказавшегося на тюремном островке. Как пройти мимо большого удовольствия? Никак. В ожидании перевода на Хаэмубу варвар оказался кстати. Его можно было обижать долго и разнообразно. Ува же не знал, что обижает колдуна? — нет, не знал.
А когда узнал, стало поздно.
Колдун сглазил Толстого Уву. «Я — пусонг и сын пусонга! — кричал Ува, не собираясь кричать про себя такие гадости. — Я — ориогорухо! Вредный ориогорухо!» Слова летели с языка, словно травы и коренья — в котел, где живьем варился бедный толстяк. Потом Уву били, как бьют всякого ориогорухо, и доставляли разные неприятности, и делали «раковиной для мужской пользы». Его оставили в живых, чтобы вожди-сидельцы с острова Хаэмубы тоже получили свое большое удовольствие.
Но Ува сидел по недоразумению. Вместо Хаэмубы, где «ястребы» с нетерпением ждали самозванца-ориогорухо, его выпустили на свободу.
Домой Ува не вернулся. Слухи на Кемчуге имеют длинные ноги. Уважаемый разбойник Исуклик и могучий вождь Куйкынняк, небось, уже сложили красивые стихи в честь соплеменника, опозорившего род. Заранее, чтобы все знали: каждому из племени достанется по кусочку. И каждому из ватаги — по кусочку. Ува толстый, всем хватит. Зачем, да? — чтобы позор разлетелся на части, побулькал в животах и вышел наружу безобидным вонючим дерьмом, согласно заветам доброй богини Афсынах.
— Шиш вам, дураки, — пробормотал дедушка Мыжи Тюмен, и был прав.
Из космопорта, расположенного на Ивликене, крупнейшем острове Кемчуги, стартовал грузовик-дальнобойщик, принадлежащий компании «Danco LTD». На его борту покидал родину вольнонаемный грузчик Уванникян Кимчичан, таская в трюме кипы прессованных водорослей чирим-чирим.
«Заварите в чайничке щепотку чирим-чирим, и долой заботы!» — гласила реклама на тех планетах, где торговля растительными наркотиками была легализована. А шаманы Марокля и Анарата платили за водоросли прогнозами будущего, сбывавшимися в девяноста случаях из ста. Добавленные в отвар мухоморов и голубицы, чирим-чирим замечательно расширяли сознание, привлекая духов-проводников.
Толстый Ува и знать не знал, что его так красиво зовут: Уванникян Кимчичан. Это выяснили летучие варвары, прежде чем увезти Уву за облака. Они забрали у него справку об освобождении и что-то сделали с пальцами Увы. Теперь, когда он трогал пальцем и-ден-ти-фи-ка-тор (слово не выговаривалось иначе, чем по слогам), всякий мог выяснить, какое у «грязного дикаря» красивое имя.
- Птица малая - Мэри Дориа Расселл - Боевая фантастика / Космическая фантастика / Научная Фантастика / Социально-психологическая
- Кукольник - Генри Олди - Космическая фантастика
- Куколка - Генри Олди - Космическая фантастика
- Рок небес - Мэри Робинетт Коваль - Космическая фантастика / Социально-психологическая / Разная фантастика
- Чудовище на орбите - Джек Вэнс - Космическая фантастика
- Учитель и ученик - Грэй Клаудия - Космическая фантастика
- Чужой для своих (СИ) - Агишев Руслан - Космическая фантастика
- Оружейные лавки империи Ишер - Альфред Ван Вогт - Космическая фантастика
- Вновь: ошибка координат - Никита Владимирович Чирков - Героическая фантастика / Космическая фантастика / Научная Фантастика
- Изумрудная планета - Мария Соловьева - Космическая фантастика