Бразилья - Йен Макдональд

Квинн наблюдал, как маленький мальчик, присев в хвостовой части, направляет свое легкое, как листик, суденышко между большими каноэ из свиты отца Диегу. Младшая сестра мальчика, крошечное круглолицее создание, безвольно сидела в средней части лодчонки, прижав руку ко рту. Уже три дня Квинн наблюдал за тем, как мальчик плывет из черной воды Риу-Негру в белую Риу-Бранку, кормит малышку лепешками из маниоки, которые осторожно достает из свертков, сделанных из широких листьев. Снова тихое щелканье адской машины.

– Ох, это сама простота, отец Квинн: промышленный двигатель будет присоединен к шлюзу или даже ветряной мельнице. А самый первый двигатель, который вы построите, послужит моделью для всех последующих. Но ваше третье замечание поднимает любопытный философский вопрос: можно ли сконструировать двигатель, который пишет последовательность для другого, то есть логически для самого себя?

Гром гремел все ближе, словно бы его вызвал треск Механизма Управления. Вселенной правит ряд чисел, бегущих, словно перфокарты, через ткацкий станок Господа. Льюис хотел тайком уничтожить механизм, утопить в реке, но доставил его прямо в руки своего врага.

Носса Сеньора да Варзеа, Богоматерь Затопленного Леса – так называлась зеленая святая на знамени, которая была патроном этого здания, и эта святая не входила в знакомую Квинну агиографию. Только увидев невысокую стройную фигуру на черных ступенях лестницы в базилике, иезуит понял, что при каждом ударе весла мысленно рисовал образ отца Диегу Гонсалвеша грубым мелом догадок, делал набросок, наподобие разведывательных карт доктора Фалькона. Когда они по-братски облобызались, Квинн осознал, что линии эскиза стерлись полностью, осталось лишь одно: Диегу Гонсалвеш, которого он вообразил, не имел ни малейшего сходства с этим подпрыгивающим, энергичным почти по-мальчишески человеком. «Этого брата я должен вернуть к дисциплине Ордена, – подумал Льюис. – Открой свои глаза, уши, все свои чувства, как ты сделал в Салвадоре, увидь то, что должно».

– Вы знаете, кто я?

Отец Диегу улыбнулся:

– Вы – адмонитор, отправленный настоятелем де Магальяйншем из коллегии Салвадора в Баиа.

Значит, быть поединку.

– Если бы новости путешествовали вниз по реке так же быстро, как вверх! Попросите, пожалуйста, ваших людей прекратить это немедленно.

Индейцы-матросы, обнаженные, с геометрическими узорами черного цвета, нарисованными соком женипапу на лицах, торсах и бедрах, и в повязках из перьев на предплечьях и икрах, выгружали мешки и баулы Квинна из пироги. Земба наблюдал за происходящим с подозрением, схватившись за весло обеими руками, готовый отразить любой удар.

– Прошу извинить меня, брат, я думал, что вы воспользуетесь моим гостеприимством.

Португальский отца Диегу был безукоризненным, однако Квинн расслышал долгие гласные, свойственные баскам.

– Если вам известно мое задание, то вы определенно должны понимать, что я не могу себя скомпрометировать. Я буду спать в пироге со своими людьми.

– Как пожелаете. – Отец Диегу отдал приказы. Квинн расслышал много заимствований из языка тупи. – Но можем мы, по крайней мере, разделить причастие?

– Мне было бы интересно взглянуть, соответствует ли внутреннее убранство вашей… э-э-э… миссии ее внешнему облику.

– Вы увидите, что Носса Сеньора да Варзеа – подлинное свидетельство славы Божьей во всех ее проявлениях. – Гонсалвеш на мгновение замер на лестнице. – Отец Квинн, надеюсь, вы не обидитесь, но до нас также довольно быстро дошла весть, что вы прекрасно владеете шпагой.

– Я учился у Жезуса Португальского из Лиона, – Квинн был не в настроении для ложной скромности.

– Моим учителем был Монтойя из Толедо, – сказал отец Диегу с легкой улыбкой и сдержанно кивнул. – Наш поединок стал бы замечательным упражнением.

Когда Квинн прошел под девизом их Ордена в базилику, его тут же резко остановила темнота. Свет падал через окна под потолком, преломляясь сквозь резную решетку и падая пятнами на экстравагантные раскрашенные барельефы. Где-то вдалеке поблескивал огонь на алтаре – красноватый Марс среди рассеянных созвездий свечей, поставленных с мольбой к Господу. Здесь мог справиться лишь орган более интимный, чем ненадежный глаз. Льюис сделал глубокий вдох, почувствовал, как расширяется обоняние. Нагревшееся на солнце дерево, прогорклое зловоние дымящегося пальмового масла, знакомые и чужие ароматы зелени, трав и листвы. Квинн вздрогнул, пораженный внезапным всепоглощающим запахом растительности: зеленой гнили и тенистого подлеска. Следом в дело вступило чувство пространства и геометрии. Он ощущал большие массы тяжелого дерева над головой, декорированные контрфорсы и выпуклые орнаменты, паутину свода, похожего на побеги фигового дерева, галереи и хоры. Сверху на него взирали фигуры. Напоследок за остальными чувствами последовали глаза. Роскошь, которую мастера продемонстрировали в убранстве базилики, переходила в религиозный экстаз. Неф был масштабным изображением Страшного суда. Судия Христос занимал всю крестную перегородку, отделяющую клирос от нефа: изнуренный распятый Мессия, его кости выступали, а голова была отброшена назад в агонии от шипов длиной с руку Квинна. Раскинутые руки Христа судили живых и мертвых, а кончики пальцев превращались в завитки и переплетения цветущих лоз, которые тянулись вдоль боковых панелей. Одесную собрались радостные, невинные и обнаженные индейцы, искупившие грехи. Их руки были сложены в благодарственной мольбе, они купались в лепестках, дождем льющихся из пальцев Христа. Ошуюю Христа обреченные мученики среди колючих лиан, обратив лица наверх, просили о невозможной передышке. Демоны прятались среди вьющихся стеблей. Квинн узнал лесных чудовищ: обманчивый дух курупира, бог охоты тупи верхом на кабане, одноногий черный карлик в красном фригийском колпаке, который курил трубку. Отец Гонсалвеш стоял рядом с Квинном и ждал его ответа. Когда ничего не последовало, он тихо спросил:

– Что про меня думают в Салвадоре?

– Что вы преступили границы вашего обета и веры, а также подвергли репутацию ордена опасности.

– Вы не первый, кто приезжает сюда с подобными обвинениями.

– Я знаю, но думаю, что я первый, у кого есть полномочия вмешаться.

Гонсалвеш вяло кивнул:

– Мне жаль, что Салвадор считает вмешательство необходимым.

– Никто из моих предшественников не вернулся, что с ними сталось?

– Вам придется мне поверить, если я скажу, что они отбыли отсюда по доброй воле и в добром здравии, убежденные в ценности моей миссии. Мы далеко от Салвадора, здесь много опасностей для тела и души. Свирепые лесные тигры, ужасные змеи, летучие мыши, которые питаются человеческой кровью, зубастые рыбы, что в считаные мгновения отрывают плоть от костей, не говоря уже о множестве болезней.

Отец Гонсалвеш жестом пригласил Квинна проследовать за ним к хорам. Дверца в перегородке была выполнена в форме сердца Христова, Гонсалвеш открыл ее и предложил Льюису войти.

Алтарь представлял собой деревянный стол, вырезанный в безумной и избыточной манере мастеров Гонсалвеша так, что напоминал переплетенные ветви, единственным украшением служило распятие – индейский Христос, очень изысканный, его лицо и пронзенное тело выражали страдания, непонятные уроженцу Старого Света. Но дух у отца Квинна перехватило не из-за распятия, пусть необычайно яркого и чужого. Его настолько затмевал запрестольный образ, что крест больше казался апострофом. В западной части церкви, где в базиликах из камня и стекла располагался придел Пресвятой Богородицы, возвышался запредельный образ. Женщина, зеленая женщина, Дух Потопа во всем своем великолепии. Обнаженная, невинная, словно Ева, но не голая. Наготу прикрывал лес: яркие, словно драгоценности, попугаи и туканы, некоторые с настоящими перьями, служили ей диадемой, из полных грудей и налитых молоком сосков вырывались цветы, фрукты и табачные листья, а из пупка, божественного сосредоточения, росли лозы и лианы, которые укутывали торс и бедра. Создания, населявшие варзеа, выпали из ее утробы, чтобы присесть в благоговении у одной из ног, касавшейся земли и пускавшей корни в пол: капибара, пака, пекари и тапир, зеленый ленивец и притаившийся ягуар. Другая нога была согнута, ступня прижата к бедру, словно у танцовщицы, вокруг нее обвивалась анаконда, голова которой прижималась к лобковой кости. В правой руке женщина держала куст маниоки, левой натягивала охотничий лук. Деву сопровождала рыба, и множество звезд, словно молочный пояс Галактики, отражались в темной воде, что текла через тканый узор из древесных стволов и лиан, рядом с которым танцевала Носса Сеньора. Но здесь же присутствовали и настоящие звезды, статуя поблескивала в нескольких точках мягким светом, поскольку к алтарю шипами прибили светлячков. И снова Квинн уловил благородное гниение растительности, а когда его глаза привыкли к полумраку вокруг алтаря и чудовищному размаху работы, иезуит увидел, что там, в нишах, куда через ажурные окна падали солнечные лучи, высадили драгоценные орхидеи и бромелии прямо в ширмахиз деревьев. Настоящий живой лес. Богоматерь Потопа была прекрасна и ужасна, внушала благоговение и трепет. Льюис Квинн ощущал, как она подталкивает его встать на колени, но при этом понимал, что коленопреклонение перед ней было бы подлинным богохульством.