Дай Андрей Поводырь в опале. - Неизв.

По полфунту в неделю, - буркнул полицмейстер. Ему лощеный дипломат сразу не понравился.

Однако, - недоверчиво качнул я головой. - К чему же такая забота о злодеях?

Я планировал устроить, по меньшей мере, два каторжных острога - для добычи угля и железной руды, и хотелось бы представлять, насколько это дешевле наемных рабочих. А то вдруг окажется, что содержание воров и убийц, выйдет мне не по карману.

Чтоб дошли, - хмыкнул прокурор. - И не портили отчетности. А вот если среди гольфштинцев дворяне будут? С ними как? Не в черные же их избы...

Стоцкий хихикнул, видимо представив господ в грязных и просто устроенных помещениях почтовых станций.

Думаю, датчане благородного сословия в Сибирь стремиться не станут, - твердо сказал я, не разделив сарказма моего полицмейстера. - Им и в столице занятие найдется.

Господа, - воскликнул фон Фелькерзам, как-то подозрительно блеснув глазами. - А ведь это действительно решает дело! Надобно только бумаги выправить и с казначейской частью достигнуть взаимопонимания.

А! Бумаги, как я уже догадался, выправляются исключительно в столице. И кого же лучше всего туда делегировать, если не самого барона?!

Пожалуй, - кивнул я. - Мне право неловко вас просить, дорогой Федор Егорьевич. Но кто, как не вы лучше других к этому предназначены! Я снабжу вас письмами к его высочеству, Петру Георгиевичу. А подорожную вот хотя бы и наш полицмейстер выпишет. Отправляетесь немедля...

Дипломат искусно владел своим лицом, но для меня, прожившего полторы жизни, прочитать его радость труда не составило. А я и рад был сплавить этого неудобного господина куда-нибудь подальше. Черт его знает, какие инструкции на самом деле он получил из МИДа. Может - шпионить тут за мной приставлен...

Я весьма наслышан о вашем плебисците, Герман Густавович, - протараторил на французском барон, уже почти в дверях. - Думается мне, некоторые из ваших подчиненных уже поспешили сообщить о нем... куда-то. Вы отважный человек, господин Лерхе. И обладаете завидными связями в столице и при дворе. Однако же эти заигрывания с чернью наверняка не по нраву придутся... кому-то.

Действительный статский советник кивнул мне, как равный равному, на прощанье, и скрылся в ночи. Оставив меня мучиться догадками, о каких именно опасных господах он меня пытался предупредить.

Впрочем, коньяк и усталость на закуску, отложили все вопросы до утра. А потом нужно было делать внушение губернским и окружным землемерам - заставлять их отрывать седалища от удобных мягких кресел в присутствии, и отправлять в поля, на рекогносцировку.

Потом примчался возбужденный Чайковский. Требовал немедленно организовать кирпичный завод в двух верстах к северо-западу от Судженки. Какой-то черт унес моего бравого генерала с тракта к будущим угольным копям, где он и обнаружил, по его словам, замечательные, просто восхитительные огнеупорные глины. Идеальные для устройства доменных печей.

Будто бы я сам не знал, что эти чертовы глины там есть. Только я-то, в отличие от излишне расторопного металлурга, планировал начать их разработку уже после того, как туда будет проложена дорога. А как, спрашивается, вывозить готовую продукцию? В объезд, через Троицкое? Напрямик, по сопкам и буеракам?

Собрали совещание. Как бы мне этого не хотелось делать, пригласили губернского ревизора по размещению Экспедиции о ссыльных, губернского секретаря Прокопия Петровича Лыткина. Этот пожилой чиновник входил в клику первейших по присутствию ретроградов, был, как говориться, правой рукой Председателя Казенной палаты, Гилярова. Так что, едва появившись на пороге кабинета, он сразу же принялся испытывать мои нервы на прочность.

Я понимаю, что и сам не идеальный. Что бывают у меня приступы ярости, и трудно мотивированной агрессии, но так же нельзя! Сидит, едрешкин корень, этакий божий одуванчик в засаленном мундирчике и тряпичных нарукавниках, смотрит на меня блеклыми, бывшими когда-то давным-давно голубыми, глазками и на любое мое предложение вещает: "никак невозможно, Ваше превосходительство". И номера инструкций, гад, по памяти цитирует. А, быть может, и изобретает на ходу - поди теперь проверь!

Илья Петрович мой в пять минут весь энтузиазм растерял. Вроде жизнь уже прожил, много всевозможных чиновников встречал, и сам немалые посты занимал, а методов борьбы с такими вот крючкотворами не ведал.

Там, любезный мой губернский секретарь, - махнул я на железный ящик, служивший мне сейфом для особо важных бумаг, - лежит распоряжение Его превосходительства, министра внутренних дел, господина Валуева касаемо устройства в Томской губернии каторжных работ. Потрудитесь составить ответ в министерство, и инструкции ваши приведите, в том, что мы никак не можем исполнить прямой приказ. И в составителях документа себя указать не постесняйтесь. Петр Александрович наверняка пожелает узнать имя этакого-то знатока... Вам ведь год до пенсионной выслуги остался? Думаю, с помощью телеграфных депеш, мы вашу судьбу решим гораздо быстрее.

Оуу! - словно от спазма боли взвыл любитель циркуляров. - Так вот оно как оказывается. Но я же... Но мне же никто...

А вы, собственно, кто таков, господин губернский секретарь, чтоб о каждой бумаге из столицы вас в известность ставить? - рыкнул я, приподнимаясь на локтях.

Помилуйте, Ваше превосходительство, - обслюнявил выцветшие губы чиновник. - Не соблаговолите ли вы...

Не соблаговолите ли вы! - крикнул я, и указал пальцем на дверь. - Отправляться составлять послание министру. И пригласить сюда господина коллежского секретаря Никифорова. Марш, марш!

Ревизор дрожащими руками собрал со стола какие-то принесенные с собой листы, коротко поклонился и просеменил к выходу. И взглянул он на меня напоследок совсем-совсем не добро.

Экак вы с ними, Герман Густавович, - фыркнул в усы Чайковский. - Строго.

А иначе никак, Илья Петрович. Чуть послабление дашь, так они же на шею сядут и ноги свесят. Только так и надо с ними...

Свесят... - отсмеявшись, повторил за мной генерал. - Только ведь он, этот Лыткин, в чем-то несомненно прав. Наш с вами будущий железоделательный завод - это ведь частное дело, а требуете вы от государева человека... Не станут ли укорять вас потом, Герман Густавович, будто вы для своих, так сказать, нужд...

Да, - вынужден был согласиться я. - Бывает такое у меня. Свое с казенным путаю. Знаю ведь, всем сердцем верю, что и завод наш и дорога чугунная во благо всей страны будут. Не к прибылям стремлюсь, к процветанию этой чудесной страны. Так почему же губернское правление в стороне стоять должно? Почему бы и им к пользе дела не послужить. Тем более что мне доносили - Нерчинские каторжные тюрьмы ни принять всех душегубов не могут, ни работой, достойной их прегрешений снабдить. От того и считаю себя в праве совместить, так сказать, три вещи в одном деле.

Да-да, вы несомненно правы, господин губернатор, - согласился Чайковский. - Только кому как не вам ведомо, что они... такие вот Лыткины, совершенно иным божкам молитвы шепчут. Циркуляры, инструкции и положения - вот что для них свято. И это ежели ассигнации хруст не грянет. Тогда только нужные параграфы и находятся.

Ну с этим Лыткиным мы и так, в порядке документооборота, справимся, - хмыкнул я. - А господин Никифоров - тоже ревизор, только по обустройству этапных маршрутов. Надеюсь, он окажется более понимающим человеком.

Оказался. Как только осознал, что именно от него требовалось - так глазки масляно заблестели, так щечки порозовели - я даже испугался - удар человека на радостях долбанет. Так и представил крест над невысоким холмиком земли - "Ананий Ананьевич Никифоров, представился от счастья".

Ну да Бог миловал. К тому же, как выяснилось, это был еще не предел.

И что же, Ваше превосходительство, верно и Управление каторжными работами придется обустраивать?

А ведь - верно! Ближайшая управа в Иркутске, а это уже Восточносибирское генерал-губернаторство. Значит, нужно будет и у себя что-то этакое создавать. Людей и так не хватает. Даже в губернском гражданском правлении штат едва ли на три четверти укомплектован. В экспедициях по госмонополиям - соляной и питейной - там лучше. Все-таки место хлебное, прикормленное. Даже писари и журналисты на мзду усадьбами обзаводится умудряются. А вот тех же мировых посредников - господ призванных урегулировать споры между собственниками на землю и освобожденными Манифестом крестьянами - едва ли половина от нужного количества. Во врачебной управе вообще сплошные вакансии.

Смешно было слушать стоны какого-то чинуши в столице, жаловавшегося на то, что отпрыскам хороших, но разоренных реформой фамилий места в министерстве не сыскать. Дескать, столько блестяще образованных, жаждущих послужить Государю Императору молодых людей приходят места искать, а вакансий и нетути. Четырнадцатым же классом их принять по закону нельзя. Еще при Николае указ вышел - все дворяне с классическим образованием на чин не ниже девятого имеют право претендовать. И, что самое отвратительное - ведь не от хорошей жизни идут. Попервой, конечно, в Императорскую армию пытаются пристроиться. Да куда там. Его высокопревосходительство, господин Милютин государя убедил и войска чистке подвергнуть.