Перемена - Лейла Элораби Салем

колёс соединились воедино и расплылись как в тумане, она не могла говорить, не могла держаться на ногах, ибо силы её оказались на исходе после пережитого. Она не видела ничего, только ощущала на щеках и губах поцелуи, когда Иммануил, откинув сетку вуали её шляпы, целовал милое, прекрасное лицо, шептал:

— Не волнуйся, любовь моя, я уже здесь с тобой и никакая сила не посмеет разлучить нас.

Он помог, поддерживая её, добраться до экипажа, раздался цокот копыт, замелькали перед глазами дома вечного города. Елизавете Андреевне было всё равно, что творится вокруг, всю ту дорогу от вокзала до дома она провела в полузабытье, прижавшись мокрым от слёз лицом к плечу Иммануила. Оба хранили глубокое молчание, ибо в душе осознавали истинное положение вещей и то, что они сожгли все мосты, соединяющие с прошлым. Экипаж остановился у ворот виллы, увитой пышным виноградником: тут проживали мексиканские послы — до их возвращения на родину. На террасе под крытым навесом стояли плетённые стулья вокруг круглого стола, на котором всё ещё оставались чашки с недопитым кофе.

Иммануил дал Елизавете Андреевне возможность как следует отдохнуть и привести себя в порядок после дальней, трудной дороге. Как только голова её коснулась подушки, то сон буквально обволок её сознание и она провалилась в нечто чёрное, глубокое, не видя сновидений, полностью отгородившись от внешнего мира. Пробудилась Елизавета Андреевна вечером, когда на землю опустилась темнота. В саду шуршал ветер, по окнам и крыше бил-стучал дождь, густые тени наполнили комнату и показалось ей, будто то злые, бесплотные духи пришли за её грешной душой: это-то и заставило её окончательно пробудиться, страх неизвестности вырвал её из сладкого сна, явив реальность происходящего. Встав с тёплой постели, Елизавета Андреевна зажгла свечи, умылась, расчесалась и, надев лёгкое вечернее платье нежного розово-персикового цвета, спустилась вниз в гостиную, где собрались в ожидании достопочтенные господа.

Когда она ступила в широкую комнату, наполненную прохладой, запахами табака и цветов, стоящих в вазах, то все десять человек разом встали, образовав полукруг и пристально уставились на неё. Вишевская каждого обвела мутным, несколько диковатым взором: сначала взглянула на Леонидоса Эспинозу, перевела взор на Виктора Альвареса-Херероса, затем посмотрела на Григори Ортиза и Себастьяна дон Мора, следом пошли Александр Хернандес, Оскар Ольвера-Франко, Иван Сантана-Бланко и Альберт де Ариас — и в каждом из них она заметила нескрываемое любопытство и в то же время невысказанную тёплую поддержку, коей была лишена все многие годы. На Иммануила Елизавета Андреевна не глядела — то было свыше её сил: жемчужина, сокрытая в раковине, лежит глубоко под водой — вдали от жадных рук — сий жемчужиной явилась её любовь к тому, ради которого она оставила всё: дом, семью, родных, даже Родину, с той лишь целью, дабы вновь окунуться в его теплоту и чувствовать, осязать бьющееся в его груди сердце.

Несколько секунд молчания показались Вишевской вечностью; силы, что всегда были её спутниками по жизни, оставили её и она, бледная, обессиленная, упала на колени и, закрыв ладонями лицо, громко зарыдала — впервые в жизни. Никто не проронил ни слова, все глядели на неё с сочувствием и долей жалости, понимая, какая внутренняя борьба творится сейчас у неё в душе. А Елизавета Андреевна, выплакавшись вволю, подняла заплаканное красное лицо, попыталась было встать, но ноги не слушались её, а сердце неистово билось в груди, готовое вот-вот разорвать грудную клетку. К ней приблизились Леонидос Эспиноза и Альберт де Ариас, с двух сторон подхватили под локти, помогли дойти до Иммануила, что, вытянув руки, ухватил её за талию. Стоящий рядом Александр чуть поддёрнул плечом, бросил огненный недовольный взгляд на Иммануила, будто желая испепелить того, но этого никто не заметил.

Лишь в жарких объятиях любимого Елизавета Андреевна смогла успокоиться, перед её взором склонилось красивое лицо, поддёрнутое загаром, чёрные глаза смотрели с такой нежностью, с таким великодушием, в коих читалось много больше тысячи слов. Она приоткрыла веки, улыбнулась вымученно, душа её рвала вперёд, а мысли переплелись в единородную массу да так, что она перестала понимать, где она, что с ней. Высокий белый потолок, зелёные стены с вензелями — всё это вдруг разом соединилось и метнулось на неё, и Елизавета Андреевна потеряла сознание в руках Иммануила.

XXXI ГЛАВА

Минуло несколько недель с приезда Вишевской, которая, наконец, обрела своё собственное тихое счастье, утвердив свой личный маленький мир. Уладив все служебные дела в посольстве, не требующих отлагательств, Иммануил Велез решил обвенчаться с возлюбленной в небольшой церквушке на краю деревни; сие место было выбрано неслучайно — подальше от широких любопытных глаз общества, избежав тем самым избежав всяких сплетен и пересудов.

Приходской священник отец Филиппо, ещё не старый, благопристойного вида человек, услышав просьбу Иммануила, наотрез отказался пойти на столь рискованную сделку, что могла стоить ему сана.

— Нет, сын мой, не смею я — сельский священник, венчать вас, католика, с иноверкой — сие не в моей власти, — проговорил отец Филлипо, когда они остались наедине.

— Отче, вы не понимаете сути происходящего. Я желаю взять в жёны синьору не корысти ради, ни по прихоти бренной плоти, а по зову сердца, ибо люблю её более всех на свете и желаю соединить наши судьбы пред Ликом Божьим.

— Я прекрасно понимаю вас, синьор, но повторяю: не смею я обручить вас.

— Почему?

— Дело в том, синьор, — святой отец остановился, собираясь с мыслями, затем продолжил, — дело в том, что синьора не нашей католической веры, она еретичка, а для вашего брака требуется разрешения Папы и православного патриарха — без них мои деяния тщетны, сын мой.

— Но, позвольте, святой отец, ведь есть же какой иной способ обойти преграды?

— Увы, нет, и я не в силах помочь вам в этом деле.

— Нет, вы не понимаете, святой отец, не ведаете о моих чаяниях! — он наклонился вперёд, глаза его метали молнии и, весь обуянный порывом, сказал. — Я желаю, чтобы синьоры ступила на мексиканскую землю моей женой — моей законной женой! Без неё я не вернусь домой, покуда благословение не соединит нас. Вы утверждаете, будто требуется разрешение Его Святейшества, но вы же сами прекрасно осознаёте, что Папа никогда не даст сего разрешения, также и патриарх русской церкви. В противном