Судьбы в капкане - Эльмира Нетесова

— Захарий, тебе с ней под венец не идти. А вот жизнь дожить в ухоженности, и все на том. Оно, глядишь и одиночество перестанет за душу грызть, хоть словом переброситесь. У тебя бедолаги уже и праздников нет. Вовсе одичал. Себя пожалей, ведь не молодой.

— Все верно, Катя, только не могу свою позабыть, Настеньку. И зачем она опрежь меня ушла на тот свет, сиротиной оставила. Я ее единую любил, голубку свою. Да вишь, не сберег. А без ней ништо не надо. Сам себе опротивел. Какая бабка нужна, коль и нынче зову свою женушку и плачу по ней. Никто кроме нее не нужен.

— Не убивай себя, не рви свое сердце, не поднять твою Настю, сколько не кричи. Пока жив, о жизни думай.

— Не хочу!

— Сколько лет прошло, как умерла она?

— Уж боле десятка. А как вспомню, ровно вчера все стряслось. И снова сердце в куски рвется, и никакое время ту беду не сгладит.

— А ты пытался сам?

— Ну, как же, конешно, на пятом году вдовства присоветовали мне бабенку, тоже одинокую, но бездетную. Мужик ее в Чечне погиб. Но вот и свели нас люди, каб две горести в радость единую обратились. Да не склеилось. Шибко души в горе задубели и пообморозились. Я совсем другой, чем ее мужик, а и у ней с Настей ничего общего. И готовит не так, и убирается не по-моему, короче, одно раздраженье получилось. Я только злей стал. Ну и ей не сахар. Промучились так-то вот с полгода и все скрипя зубами вкруг друг друга, все норовили обвыкнуться. Да как, коль душа не лежит. А как-то вертаюсь с работы, а на столе записка: «Прости! Я больше не могу. Ухожу насовсем. Знаю, искать не станешь. Мы не можем расстаться с памятью, а потому, полюбить в другой раз не дано».

— Ну и дура она! — не выдержала Катя.

— В обрат, хорошая баба! Все сама поняла.

— Жареный ее не клевал!

— Слушай, Кать, ты вон сколь перенесла, а почему с Хасаном не помиришься? Иль простить не могешь, иль кого другого на сердце держишь?

— Захарий! Ты о чем? Кто может в моей душе застрять после пережитого? Да и кому нужна калека? Теперь здоровые бабы поодиночке живут. На всех мужиков не хватает. А ты про меня завелся. О Хасане спрашиваешь? Да разве ты забыл, сколько мы с Мишкой пережили? Вот он теперь пришел, когда мы на ногах. Где ж раньше был? Ведь я в больнице еще лежала, а он уже по новой женился. Детей поделил! Разве это по-человечьи? Я не могла подняться, чтоб воды глотнуть. Куда уж другое. Мишка столько перенес, что на десяток мужиков с головой хватило б. Сыну мне не стоит объяснять ничего. Он все понимает.

— Но вы ж любились!

— Не моя в том вина, что все потеряно. Я не могла просить ни о чем, а навязываться и подавно не стала. Просила у Бога смерти, а Он дал жизнь. И даже лучше, чем у Хасана. Ни я прошу его вернуться ко мне, он просится. Да только не хуже тебя не могу забыть ничего. Да и Мишка не простит, все помнит.

— Эх-х, наша память. От ей едины слезы. Но ить не вырвать ее с души, не прогнать, как постылую жену. Так и мучаемся, как в капкане своей судьбы. Рад бы от него избавиться, ан нет, до смертушки в ем промучаемся и так помрем в горести, потому что не простив, сами уйдем непрощенными, — опустил человек голову. Катя поняла, в чей огород брошен камень, но спорить не стала.

— Пей чай, а то совсем остынет. Да торт поешь. Девчонка принесла, та, что с нами жила. Может невесткой станет. Глядишь, и я в бабки пробьюсь, если молодые в стардом не отправят меня.

— Закинь пустое брехать! Нынче ты, вовсе баба! Раней совсем плохая была. Теперь сама в доме справляешься, готовишь. Оно и Мишка путним человеком стал. Уважительный, заботливый, сердешный. Всегда со мной здоровкается. Не то, что другие олухи. Кем он нынче работает?

— В ревизионном управлении. Нынче начальником отдела назначили.

— А старшой где пристроился, твой Аслан?

— Недавно в горы Хасан отвез его. Овец будет пасти, свою отару. Уж и не знаю, удержится ли он там. Но что делать, зона его вконец испортила. Пропащий стал, потерял совесть. С ним даже говорить невозможно, ничего не понимает, думает, ему все обязаны. А за что?

— Катюха, сегодня и без зоны такие дети растут. Вона мой старшой внук, навовсе задушил отца капризами. Компьютер с горла выдрал. А нынче ужо машину требует. Сам ни копейки не принес, на курево стреляет у отца, зато желаниев полные портки. То ему жвачку, то джинсы на срачку, то водку, то молодку надобно, задолбал сына вконец. Поверишь, он врачом работает, а в больницу ходит в том костюме, какой я ему к свадьбе справил! Вот оне какие нонешние! От того и я работаю, чтоб сын последние портки по дороге не потерял. А ты говоришь жениться! — вздохнул человек.

— А что делать, Захарий? Они наши дети. Какими их вырастили, то и получаем нынче. Мой Мишка тоже, хоть и вырос, а деньги беречь не умеет. То дискеты ему нужны, то жвачки. Хорошо хоть не пьет и не колется. Тогда бы и вовсе труба дело…

— Послушай, Кать, если с Хасаном не хочешь примириться, давай со мной жить. Мы друг с другом уж сколь годов знаемся, считай, родными сделались, — вытер пот со лба.

— Захарий, ты подумал что сказал? — всплеснула руками баба, посмотрела, будто впервой увидела мужика.

— А что? Оба калеки. Я на душу, ты на ноги. Даже привыкать не надо. Больше двадцати годов знаемся. Друг друга наскрозь изучили. Чего кочевряжиться? Вот оженится твой Мишка, ты и переходи ко мне. Тут рядом— всего два шага. Зато не будешь с невесткой гавкаться. А нам с тобой по-стариковски делить нечего.

— Не смеши, Захарий! Зачем я тебе сдалась? Лишняя морока, — отмахнулась баба.

— Кать! Чего ломаешься? Мне нынче баба без проку. Сугрев для души хочу, станешь навроде грелки. Ну и я вкруг тебя в утеху. Так и сдышимся вдвух. Мне недавно пензию прибавили. Аж на пятьсот, да получка, вот оно уже терпимо. Колбасу иногда брать стал, к чаю баранки, мыло хорошее пользую.

— А говоришь, сыну деньги собираешь, — напомнила Катя.

— Подмогаю. Но пупок не рву, как раньше. Им сколь не дай, все мало. Чем больше даешь, тем больше просят.

— А у нас все общее. И Мишка без меня не проживет. Хоть и вовсе большим стал, а по жизни совсем дитя. Я его никакой бабе не доверю и не отдам!

— То он тебя спросит! Теперь наши советы не слушают. А коли возникать будешь поперек души, в стар-дом упекут, чтоб душу не гадила! — понурил голову человек.

— Ну это ты загнул! Я тут хозяйка! И меня отсюда только вперед ногами унесут!

— Кать! Зачем спориться? Я ж совсем про другое тебе предлагаюсь. Ты не упирайся. Подумай. Я вовсе не такой корявый. Еще и приголубить смогу.

— Метлою что ли? Куда уж нам с тобой про грехи вспоминать, о душе не забыть бы, не обронить в суете.

— И я об том. Значит, сговорились? — повеселел человек.

— Захарий, дружок мой! Не серчай, но не могу я к тебе уйти от сына. Не брошу своего мальчонку. Ведь мать я, а не сука подзаборная. А с тобою мы и так завсегда вместе. Приходи, навещай в любое время. Друзьями навсегда останемся. А что еще нам нужно? — погладила Захария по плечу, тот печально оглядел бабу.

— Вот и отказала. Так я и думал. Не зря сумлевался. Выходит, такая моя судьбина одному век коротать. Настя покинула, а тебя не уломал, — встал человек и, подойдя к двери, предупредил:

— За хлебом не ходи. Я вечером свежий принесу, совсем теплый, — вышел, не оглядываясь, опустив плечи.

А вечером к Кате пришла нежданная гостья. Она представилась матерью Сюзаны и, назвавшись Валентиной, прошла на кухню следом за хозяйкой, настороженно смотрела на Катю.

Глаза гостьи заплаканы, лицо опухшее. Черное платье подчеркнуло усталые морщины на лице:

— У вас жила наша дочь. Может, хоть вы знаете, за что и кто убил ее? В милиции ничего вразумительного не говорят. Ответили, что идет следствие. А пока оно не закончено, ничего сказать не могут. И убийца нашей девочки не найден. Наверно вы лучше их осведомлены, расскажите, что знаете о Сюзане, прошу вас, — достала платочек из сумочки, вытерла глаза и лицо от слез.

— Вы ее похоронили?

— Вчера… Бедный ребенок! Какой-то зверь голову ей оторвал. Налегла же рука на ребенка! Всю изувечили мою девочку! — заплакала навзрыд.

— Валентина, почему Сюзану убили, секрета особого нет. Я не знаю, от чего милиция молчит, но причину весь город знает. Сюзана заразила сифилисом многих мужчин. А когда ее положили на принудительное лечение, она сбежала из больницы… Тут и поймали девку.

— Вы хотите сказать, что она стала проституткой? — широко открыла глаза Валентина.

— Я не знаю, кем она была еще, но сюда пришла такою и с хахалями путалась с самого начала. Самой известной была. Почему вы только теперь объявились? Где были тогда? За нее девчонки попросили, квартирантки мои. Приди она сама по себе, я ее ни за что не взяла бы. Знай, что такое случится, сколько горя она доставит, дверь бы ей не открыла!

— Что ж она такого сделала?

— Милиция из-за нее всю душу вытрясла. Искали ее со всеми собаками, когда сбежала из больницы. Ее все мужики города искали, чтобы убить.