Культура Два - Владимир Паперный

В 20-х годах города и улицы тоже, разумеется, назывались именами людей, но, во-первых, таких переименований было сравнительно немного (Дзержинский, Герцен, Воровский, Бауман, Бакунин, Урицкий, Володарский и некоторые другие), во-вторых, многие имена, данные городам и улицам в культуре 1, новой культурой были аннулированы и заменены другими именами. Иными словами, культура 2 не санкционировала значительного числа переименований предыдущих лет, и окончательная замена понятия на имя произошла все-таки в культуре 2.

Так, в 1929 г. Троцк был переименован в Чапаевск, Каменский – в Днепродзержинск (1936), Бухаринский район – в Дзержинский (1937), Рыковский район – в Кировский (1937) и т. д. Троцкий был изгнан за пределы СССР в 1929 г., а городу его имени немедленно присваивается имя другого военного деятеля – наполовину мифического Чапаева, которым (вместе с Фрунзе и другими) культура пыталась заткнуть историческую дыру, оставшуюся от «никогда не существовавшего» Троцкого. Точно так же можно заметить, что города, носившие имена «контрреволюционеров», заменяются либо именем того «революционера», которого они, как считает культура 2, уничтожили (Киров), или именем главы организации, созданной как раз для борьбы с «контрреволюцией» (Дзержинский).

Имена должны как бы проиграть ту же драму, что и их носители. За этим стоит, во-первых, мифологическое отождествление имени и его носителя, во-вторых, представление о возможности почти самостоятельного функционирования имени. Имя в культуре 2 немного напоминает Тень из сказки Е. Шварца, оно одновременно и может и не может существовать без своего носителя.

Культура 1 отрицательно относилась и к тому, и к другому: и к отождествлению имени и носителя, и к возможности самостоятельного функционирования имени. Имя в культуре 1 было скорее чем-то вроде символа (Электрификация) или чем-то вроде условного кодового названия. Последнее подтверждается дважды провозглашенным в культуре 1 правом граждан свободно менять имена и фамилии (СУ, 1918, 37, 488; 1924, 61, 60). Имя как бы не прирастало к человеку, можно было взять любое имя, поносить его какое-то время, как платье, а потом снова сменить – ситуация, описанная в пародийном стихотворении Н. Олейникова:

Пойду я в контору «Известий»,Внесу восемнадцать рублейИ там навсегда распрощаюсьС фамилией прежней моей.Петровым я был Александром,Им больше я быть я не хочу.Я буду Козловым Никандром,За это и деньги плачу[31].

Представления культуры 1 о невозможности (или неправильности) самостоятельного функционирования имени косвенно подтверждаются ее отношением к самостоятельному функционированию изображения – поскольку изображение и имя имеют до некоторой степени сходную природу (Лотман, Успенский, 1973, с. 299). «Не торгуйте Лениным, – писал журнал ЛЕФ сразу после смерти вождя, – не печатайте его портретов на плакатах, на клеенках, на тарелках, на кружевах, на портсигарах» (ЛЕФ, 1924, 1, с. 2 – 3). Это, конечно, крайняя позиция, и не все в культуре 1 ее разделяли[32]. Государственная власть, например, через несколько месяцев после призывов ЛЕФа опубликовала декрет, где, наоборот, эту торговлю Лениным предлагала ввести в некоторые государственные рамки. То, что появилось много изображений Ленина, тоже огорчает авторов декрета, но совсем по другой причине: эти изображения «во многих случаях не имеют с ним никакого сходства» (СУ, 1924, 76, 768). Если сходство будет достигнуто, полагают авторы декрета, то изображение сможет кочевать по портсигарам и клеенкам. Это по сравнению с крайне антимифологической позицией ЛЕФа уже серьезный шаг к культуре 2. Характерно, что государственная власть делает этот шаг именно в сфере отношения к имени (изображению) вождя, то есть в той сфере, где две культуры приближаются друг к другу больше всего.

В культуре 2 происходит внешне парадоксальный, но, по существу, единый процесс прирастания имени к человеку и одновременно освобождения имени, приобретения именем возможности самостоятельного функционирования, приобретения им права представлять своего носителя, даже заменять его. Имя «хорошего» с точки зрения культуры человека само по себе начинает обладать положительным качеством и может быть перенесено на другие объекты в виде своеобразного «знака качества» или, точнее, в качестве репрезентанта положительных качеств своего носителя.

Улица в Москве называется не Щукинской, даже не улицей Щукина (по аналогии с улицей Горького, что тоже неестественно для русского языка; естественно было бы Горьковская улица), но «улицей имени Щукина» (СП, 1939, 58, 623). Имя Щукина, как бы оторвавшись от самого покойного артиста Щукина (безусловно обладавшего положительным качеством, поскольку он играл роль Ленина), функционирует в культуре как репрезентант положительных качеств артиста (почти как улыбка Чеширского кота). Это улица не самого Щукина, который умер, а его имени, которое – как душа – бессмертно.

78. Памятник генералу М. Д. Скобелеву. Автор – полковник П. А. Самсонов. 1912 (МА, 2, 1359).

79. Культура 1 уничтожает этот памятник и возводит на его месте монумент Свободы архитектора Д. П. Осипова и скульптора Н. А. Андреева, что можно рассматривать как замену имени понятием (МА, 11, 29473).

80. Культура 2 уничтожает монумент Свободы и сооружает в 1947 г. на том же месте памятник Юрию Долгорукому архитектора С. В. Андреева, скульпторов С. М. Орлова, А. П. Антропова и Н. Л. Штамма, что можно рассматривать как возврат к имени. На заднем плане видна бывшая гостиница «Дрезден», заново декорированная А. Г. Мордвиновым. (ФА, 1979).

81 – 82. Е. А. Левинсон, И. И. Фомин. Жилые дома на Калужской заставе. 1949 (ФА, 1979).

Канал Москва – Волга называется в культуре 2 не Московским каналом (и тем более не Волжским каналом), но «каналом имени Москвы». То, что Москва имеет имя, а не название, нас не должно удивлять – культура 2, со свойственной ей склонностью к антропоморфизации, представляет себе Москву живой и активно действующей; «заслуга Москвы, – скажет Сталин в 1947 г., – состоит в том, что она неустанно разоблачает поджигателей новой войны и собирает вокруг знамени мира все миролюбивые народы» (ГХМ, 1951, 1, с. 8). А раз Москва – человек, то ясно, что это хороший человек, следовательно, ее имя можно присвоить каналу. Это канал имени Москвы – в смысле: канал очень хорошего человека.

Совсем не каждый город в культуре 2 является человеком. Вспомним об иерархии городов и иерархии людей. Плохие люди должны жить в плохих городах, а самые плохие – в самых плохих городах (или даже не в городах). Но плохие люди с точки зрения культуры 2 не вполне живые. Плохой город, населенный не очень живыми людьми, конечно же, не может быть человеком. Он может либо остаться географическим пунктом, либо (если он совсем плохой) стать условным кодовым названием (вроде п/я 27654). Город Москва, где живут самые хорошие люди, и среди них самый хороший и самый живой человек всех времен и народов, постепенно приобретает некоторые качества носителя этого имени. Поэтому канал имени Москвы – это еще и канал имени Сталина, это просто одно и то же.

Культура 1, как мы наблюдали, пыталась вместо имени ставить понятие (Баррикада). Культура 2 делает в некотором смысле обратный ход – под видом географического пункта она предлагает имя. Вот более сложный случай: завод имени Авиахима. Я склонен думать, что здесь тоже вместо понятия предлагается имя, имеются в виду имена тех реальных людей, которые стоят во главе этого добровольного общества, ибо если бы во главе общества стояли плохие люди, этого имени заводу бы не присвоили.

Итак, культура 2 – это культура имени. Может, однако, показаться странным, что в постановлении 1938 г. говорится, что старые учебники истории ВКП(б) излагали историю «на лицах», в то время как ее надо излагать «на идеях» (О постановке, с. 6). На самом деле ничего удивительного в этом требовании нет. Надо лишь помнить об иерархии и лиц и идей. Те лица, которые упоминались в старых учебниках (Троцкий, Рыков, Зиновьев, Каменев, Бухарин), заслуживают существования лишь в качестве идей. И действительно, их идеи культура 2 частично реализует, их имена она старательно вычеркивает. У истории ВКП(б) теперь должен быть только один субъект и, следовательно, только одно лицо – Ленин, а его земным репрезентантом и исполнителем его воли является, естественно, Сталин. Эти два имени почти сливаются в культуре 2 в одно (вспомним: «Сталин – это Ленин сегодня»). Может быть, точнее надо было бы сказать так: лицо у культуры одно – это Ленин, а имя у нее другое – это Сталин.