Золотые цикады сбрасывают кожу - Анатолий Стрикунов

Внезапно педагог Ростислав Валерьевич «впадает» в монолог.

– Вот питомцы наши младые. Их, так сказать, творчество, целью которого является, непременно, благо нашего процветающего Отечества.

У «младых питомцев» вытягиваются лица, оказывается у анемичного шефа столь бурный общественный темперамент?! Возбужденный педагог, выбежав на середину аудитории, декламирует:

«…Ты прав, творишь ты для немногих:Не для завистливых судей.Не для сбирателей убогих чужих сомненийИ вестей! Но…Для друзей таланта строгих, священной истины друзей!».

Умолк, выразительно глядя на вышестоящее руководство.

Африканская страсть чтеца вызвала овацию дамы и ректора. Южане вежливо присоединились. Польщенный Ростислав поклонился и скромно предложил обсудить «осуществляемые им задачи, имеющие целью скорейшее раскрытие и усовершенствование способностей сих молодых дарований…».

Ощущаю, как внутри возникают и накатываются волны радости. Ужасно близок мне этот немногословный грузин, а ведь знакомы только несколько часов.

Южане, едва взглянув на работы, ушли. В дверях Месхия замер, обернулся и жестом руки показал, что будет ждать на улице.

Он стоял напротив входа в Академию, словно боялся разминуться. Арсен стал гораздо лучше говорить по-русски. Причина – оформлял спектакль по пьесе Грибоедова. Сейчас опять работает над пьесой в стихах французского поэта Ростана.

В парке я уселась на скамейку, а он, поднявшись на ступени летней эстрады, неожиданно продекламировал:

– Но как же поступить? Скажи, о друг мой, как?Быть может, стать льстецом то вкрадчивым, то грубым,Ища опоры той, что не ищу?И, если выглядит иной вельможа дубом,Мне уподобиться плющу?На животе ползти и опускать глаза,Предпочитая фокусы искусству?Одной рукой ласкать козла,Другой выращивать капусту?Отдать и ум, и честь, и юность…Все лучшее, что есть у наших лучших лет,Чтобы вкушать покой? Благодарю вас – нет!Благодарю. Благодарю вас!Кто прав? Кто не дожил до первой сединыИли седеющий от первых унижений?Кто прав, мой друг? Кем лучше сведеныКонцы побед с концами поражений?Пускай мечтатель я! Мне во сто крат милейВсех этих подлых благ – мои пустые бредни.Мой голос одинок, но даже в час последнийСлужить он будет мне и совести моей!

Арсен читал гортанно и певуче с присущим грузинам артистизмом.

В моем послужном списке была роль возлюбленной Сирано, Роксаны, и текст дипломного спектакля тут же возник в памяти. Не смогла отказать себе в удовольствии и тихонько произнесла реплику Ле-Бре, друга Сирано де Бержерака:

– Единоборствуй, что ж!.. Бушуй! Себе в забавуБросай слова, как бросил славу…Но шепотом совсем скажи мне одному:Ты не любим? Ты любишь без ответа?

Арсен изумленно взглянул на меня и ответил словами Сирано:

– Молчи, Ле-Бре! Молчи! Ведь мера есть всему…

Не надо говорить про это.

На его лицо легла тень печали, и это произошло так естественно, что я невольно захлопала в ладоши. Арсен понял мое настроение и рассмеялся свободно и заразительно. Я тоже стала хохотать. До слез. Как в детстве.

В нашем распоряжении оставалось меньше двух часов, день Месхия был расписан по минутам.

Он увлечен работой над пьесой Ростана «Сирано де Бержерак». Тема Арсену ужасно нравится, и я обязана прилететь на премьеру, одна или с мужем, или «с мамой, бабушкой, Илико, Илларионом».

– Билеты туда и обратно, трехразовое питание гарантированы. В противном случае ты нам не друг. Не друг всем грузинам. Угроза очень серьезная! – Месхия шутливо поднял указательный палец вверх.

Когда я вспоминаю этого человека, на душе становится светло и появляется ощущение, какое бывает в весеннем лесу. Снег еще лежит, но проталин много. Ты стоишь на сухой, прогретой солнцем земле, и никуда не хочешь идти. Снимаешь шапку, расстегиваешь куртку и начинаешь понимать значение слова «хорошо».

– Знаешь, Юра, я, наконец, сообразила, где видела лицо Ростислава Валерьевича. Он сосед Веры, и обожает подсматривать в окна чужих квартир. Произошло это в ночь, когда имела честь оказаться в шкуре Жанны, в машине с пьяным Дядей Толей. Я ничего не могла сделать, ни убежать, ни спрятаться.

Понимаешь, Юра, не хотела тебе об этом говорить, но у слабых всегда есть убежище – стремление к истине. Уроды взяли малыша в заложники. И опять из-за «Платиновой девушки». Какой-то рок. Все-таки существует черная магия. И она потрясающе сильна. Но есть и магия белая. Помнишь вечер, когда господин Абрикосов признался, что хочет написать обо мне? Это ведь признание в симпатии. И желание освободиться от образа. Моего. И я тебе благодарна, это чудесное ощущение. Поэтому помогу тебе освободиться, видишь, я понятливая, «бедняжка, за тебя богов молю, ты честно отвечала королю». Сначала, о магии черной. Должна была выстроиться цепочка совпадений, чтобы уроды схватили мнимую «Жанну». Виктор ушел в запой, Вера обратилась за помощью, ночной холод вынудил меня вновь напялить костюм и парик.… Но исходная точка – месть. Желание мстить. Максу. Праведный гнев. Но праведный ли? А может это желание быть героиней, победительницей? Для чего? Во имя чего? Смысл? Открытия рождаются за границей отчаяния. Я совершила открытие, Юра. Тебя. Вы, сударь, тоже заложник. Могу только догадываться, каких усилий стоит господину Абрикосову сохранять вид свободного художника. Но, увы, ничего другого не остается. Реально ты ничего не можешь изменить. Пока Вера и Леша зависят от безумств Виктора. Это, серьезно. Диагноз, Юра. Мне сейчас проще. Достаточно не надевать костюма, взятого у Алены, вычеркнуть из памяти события последних дней: «не знаю, не помню, не был и – свобода». От ситуации, как минимум. Хотя, тоже иллюзорный выход…

Метаморфозы владельца «Айсберга»

Ученых и политиков отличает жажда вызывать

восторг у невежд. Этот восторг по поводу

собственной персоны ошибочно приписывают «харизме».

Рано или поздно приходит отрезвление, нередко

мучительное.

Такого в семье Береговых давно не было. Герман явился под утро, с лихорадочно блестевшими глазами и сильным запахом перегара. Брюки и туфли всегда опрятного владельца «Айсберга» имели плачевный вид: прилипшие комья глины, грязь, мокрые пятна.

Супруга, Ирина, молча наблюдала как профессор швырнул одежду и обувь в мусорное ведро, а сам набрал в ванную холодной воды и, пофыркивая, стал нырять и выныривать, сгибая и разгибая ноги.

Домашние давно привыкли видеть главу семьи, то стоящим на голове, то спящим на досках. Поэтому Ира, воспользовалась моментом, когда голова благоверного высунулась из воды, потребовала назвать причину ночного вояжа супруга.

– Я не давал согласие на интервью, – объявил Берегов и опять погрузился под воду.

Вынырнув в очередной раз, он, отфыркиваясь, продекламировал: «Паситесь, мирные народы! Вас не разбудит чести клич».

Больше супруг никаких реплик не подавал, только плеснул на голову шампунь «Медовый» и ушел в пучину.

Несколько секунд Берегова наблюдала за телодвижениями главы семейства, затем сочла неуместным свое дальнейшее пребывание в ванной и вышла.

Сквозь сон Ирина слышала пение, звяканье посуды на кухне и жалобные стоны унитаза.

Съев традиционные овсяные хлопья в одиночку, она отправилась на работу. В семье Береговых разборки никогда не устраивали. Если Герман где-то фуршетился, то благоверная просто отправлялась спать в другую комнату.

Ни Ирина, ни тем более сам профессор, не могли знать, что своим чудесным спасением, владелец «Айсберга» обязан монете, рублю царской чеканки. Полковник Багров подбросил его и… чемодан, сброшенный Совой с вертолета, полетел вниз без Берегова. А сам профессор очнулся под утро в полуразрушенном коровнике за городом, дрожа от холода и страха.

Днем в редакцию «Чистого мира», позвонила дочка и затараторила:

– Мамочка, ты только не волнуйся, у папы крыша поехала в неизвестном направлении, быстро…

– Прекрати хамить, – прервала Ирина.

Но Вика зло крикнула:

– Быстро приезжай! Он ходит голый и пристает к бабушке и ко мне! Или я вызываю милицию!

– Ты что совсем охренела, – истошно заорала начальник отдела рекламы Ирина Викентьевна Берегова, краем глаза отметив вытянувшееся лицо Лики Ковальчук, редактора светской хроники.

Дочь не успела договорить следующую фразу о вызове скорой, Ирина взяла себя в руки.

– Не смей этого делать. Я буду через пять минут.

Мчась сломя голову вниз по лестнице, Берегова поняла, что переоценила свои спринтерские возможности. В метро Ирине стало плохо, какой-то мужчина даже уступил место и предложил нитроглицерин. Когда Берегова добралась до дома, со скамейки у подъезда вскочила Вика и, понизив голос, залепетала:

– Ходит голый, ест котлеты холодные и пристает ко всем.