Под позолотой — кровь - Александр Золотько

   – А еще интеллигентная девушка!

   – Клиент покупает ее тело, а продает-то она душу! Понимаешь? Душу продает эта девчонка за двадцать долларов. А Иуда продал за тридцать серебряников Бога. Правда, обидно?

   Что-то было в ее голосе, интонациях, в самой теме разговора что-то болезненное, затаенное. Гаврилин на минуту даже забыл о том, что сидят они в задымленном кабаке, на сцене ревут лабухи, где-то лежат тела, которые еще сегодня утром были живыми людьми и где-то ходят те, кто убил их.

   – Ты продаешь что-то для того, чтобы заработать, чтобы не подохнуть с голоду, продаешь, продаешь… а потом, когда заработаешь немного денег, начинаешь мечтать о том, чтобы выкупить все проданное назад. Мечтаешь и при этом понимаешь, что нельзя этого выкупить, ни за какие деньги нельзя.

   Господи, сколько тоски в этом голосе. Гаврилин даже представить себе не мог, что этот голос может так звенеть от напряжения.

   – Это как болезнь. Ты понимаешь, что ничего нельзя поделать и все равно пытаешься. Ты пытаешься купить у других то, что продал когда-то сам. И они продают, как это сделал когда-то ты, но ты, ты ничего этого не получаешь, потому, что… не знаю, ты не сможешь меня понять. Нельзя прожить, не продаваясь и не продавая. И жить так нельзя.

   – И поэтому ты решила продать кого-нибудь из нас?

   Марина словно и не услышала сорвавшиеся злые слова, она смотрела ему в глаза, уже не гипнотизируя, а будто сама впадая в транс.

   – Ты не поймешь, как это можно привыкнуть ложиться в постель за деньги. Как можно потом привыкнуть ложиться в постель ТОЛЬКО за деньги. И каково однажды понять, что без денег ты просто не можешь быть ни с кем! Даже если человек тебе нравится. Ты никогда не сможешь заставить себя взять деньги у него, и у тебя останется только один выход – дать ему деньги. Попытаться купить себе хоть немного любви.

   Пятьдесят долларов. Гаврилин вспомнил свою реакцию на серо-зеленую купюру с портретом генерала Гранта. Он никогда не задумывался над таким поворотом этой проблемы.

   – И что мне теперь делать? – внезапно спросила Марина. – Что?

   Хороший вопрос. Извечный вопрос русской литературы. Хорошо еще не подняли проблему кто виноват. Гаврилин снова налил коньяк в бокалы.

   – Ты чужак. И эта девчонка – тоже. Вы принесли сюда смерть, уже погибли люди и погибнут еще.

   – Я не…

   – Может быть, ты и не… Только мне на это плевать. Я пять часов назад случайно узнала, где она живет. Я могла сразу же ее сдать ребятам Короля. Могла…

   – И почему не сдала? Жалко стало?

   – Нет. Я просто поняла, что эта девчонка сделала то, что я сама очень давно хотела сделать. Взять в руки оружие и убить этого ублюдка. И его тоже. И когда я вошла в ее номер, увидела ее лицо, я чуть на шею ей не бросилась. Не поверишь, но лицо ее мне показалось таким чистым, таким… не проданным. Я знала, что это она убила человека. И не могла поверить в это, глядя ей в глаза.

   – Ты разговаривала с ней?

   – Не бойся, я сказала, что заглянула к ней в номер только с целью инвентаризации постельного белья. Если бы я не была так уверена в обратном, я бы никогда не поверила в то, что она могла кого-нибудь убить.

   Это Марина напрасно. У Даши весьма внушительный послужной список, и достижений ее хватило бы на десяток наемных убийц. Гаврилин оглянулся на Дашин столик и вздрогнул, возле столика маячил официант и, судя по выражению всей его фигуры, принимал деньги. Даша собралась уходить.

   Марина заметила взгляд Гаврилина.

   – Боишься упустить?

   – Честно? Не знаю. Не имею ни малейшего понятия.

   – Бывает. Что будешь делать?

   – А ты?

   – Зачем она тебе нужна?

   – Понятия не имею. Мне просто захотелось сделать то, что мне, похоже, ни под каким видом делать не разрешено.

   – А ты не спеши. Пусть она дойдет до выхода из зала. Если она там свернет направо – идет в номер, если налево – на улицу.

   Даша неторопливо шла через зал, сквозь взгляды пьяных и полупьяных мужиков, сквозь сигаретный дым и орущие динамики, и Гаврилин вдруг почувствовал то, о чем только что говорила Марина. Он знал, что эта девушка с фигурой богини – убийца, и не мог в это поверить. Даша дошла до выхода, мгновение стояла, словно колеблясь, а потом повернула налево.

   Гаврилин посмотрел в глаза Марины:

   – Мне нужно пойти за ней.

   – Выслеживаешь?

   – Нет, не выслеживаю. Просто мне нужно за ней пройти.

   Гаврилин сказал это и понял, что сказал правду. Что-то здесь не так, что-то произошло, и что-то еще может произойти. Эта была не та женщина, которая стреляла в кафе, и Гаврилин почувствовал, что это для него становится необыкновенно важно.

   – Иди, – сказала Марина. – Только ее не трогай. Иначе…

   – Что?

   – Лучше тебе не знать.

   Гаврилин оперся о стол, чтобы подняться и замер. Те трое, которые жадно созерцали Дашу в перерывах между фужерами с водкой, также решили покинуть ресторан. Вернее, двое бритоголовых громил шумно двинулись по проходу между столиками, а третий пытался что-то втолковать им, хватая за руки.

   – Тебе лучше поторопиться, – неожиданно сказала Марина, – я тебя буду сегодня ждать. Придешь?

   Это был даже не вопрос, и не приказ. Просьба.

   – Хорошо, – ответил Гаврилин.

   В этот момент лабухи закончили очередную песню, на мгновение установилась тишина, и ясно прозвучал голос одного из бритоголовых уродов:

   – А мне насрать! Это пусть Пень на них шестерит.

   Кровь

   Пень вел машину, время от времени поглядывая в зеркало заднего вида. Светлая иномарка, немного приотстав в городе, на трассе дистанцию сократила. Какого черта, думал Пень, на хрена им водила, если все равно гонят еще одну тачку. Правда, бабки заплатили, хоть их никто и не заставлял. Свободно могли заставить крутить баранку бесплатно. Не мое это дело. Отгоню тачку по адресу, разгружусь и назад.

   Пень никогда не утруждал себя сомнениями и размышлениями. У него на это не хватало ни желания, ни времени. И от него этого никто, как правило, и не ожидал.

   Даже родной участковый, в очередной раз поймав Пня на мелком криминале, душеспасительных бесед с ним не проводил. При первом же взгляде на Пня становилось понятно, что функции мозга у него выполняли рефлексы. Большей частью – врожденные.

   Был еще небольшой перечень рефлексов условных, но страшно узок был их круг и, однажды, заполнившись, этот круг, не смотря ни на что, больше не пополнялся. Места в мозгу Пня для этого больше не осталось.

   Пня это не тяготило. Дают – бери, не дают – укради, слабого – придави, от сильного – убеги.

   Все просто и бессонницы не вызывает. Пока не вырос – ходил в «шестерках» нескольких компаний и выполнял функции «дай десять копеек». Обычно исполнители этой роли получают кликуху типа «Глиста», но высокий интеллектуальный уровень и внешность обеспечили Пню не самое обидное прозвище и карьеру. Карась нашел для Пня роль в лоходроме, и больше ни о чем Пень не задумывался.

   Быть главным он никогда не хотел. В жизни ему нужен был вожак и кодла. Карась за него думал, а Сявка и Локоть всегда были готовы отмазать в случае чего. Так что Пень иногда чувствовал себя даже счастливым. А курортные неприятности выбили его из колеи.

   Двести километров – это меньше чем четыре часа езды. Скорость – не меньше шестидесяти километров в час. Совсем охренели. Пень мельком глянул на спидометр. Нормально. Точно как заказывали. Нормально, хотя в любом другом состоянии Пень никогда не попер бы по незнакомой дороге ночью. Пень не дурак. Это у него рожа такая простоватая, а сам он парень не промах.

   Все как в кино – слева гора, справа – море, а сзади огни погони. Справа море, черное, с желтой полосой от луны и белыми отметинами звезд. Не справиться сейчас с управлением и лететь метров пятьдесят до галечного пляжа. Тут везде галечные пляжи, почему-то вспомнил Пень. Кто-то трепанулся, что на городской пляж песок возили специально. Хотя какая разница, грохнуться вместе с машиной на песок или на гальку.

   Пень тряхнул головой, отгоняя совсем киношную картинку – легковушка слетает с дороги, по пологой дуге летит к пляжу и исчезает в огне взрыва. Ну, вас на хер, с такими мыслями. Хорошо еще, что дорога сухая. Ничего, доедем до места – передохнем и обратно.

   Хорошо пацанам сейчас в кабаке, просто кайф. Выпили уже наверное и баб снимают. Пень вспомнил выражения лиц Сявки и Локтя и подумал, что спокойно эта ночь не закончится. Потянет пацанов на подвиги. Карась еще мог бы их сдержать, Карася они уважали, а у Графина не получится. Как бы сам по сопатке не получил.

   Дорога пустая, как специально. И почти нет поворотов. Это классно. Можно особенно не напрягаться, только на спидометр поглядывать нужно. Не меньше шестидесяти.