У водонапорной башни - Андрэ Стиль

В сущности, все произошло без ведома партийной организации. С тех пор как работу сосредоточили в порту, докеры-коммунисты вошли в одну из двух организованных там ячеек, вопросы, касающиеся непосредственно жизни поселка, как-то отступили на второй план. Несомненно, это был немалый недостаток. Сейчас в поселковой ячейке остались почти одни старики, женщины, два-три торговца, живущие на окраине, школьный учитель. Не в обиду товарищам будь сказано, но поселковой ячейке не хватало опыта, хотя женщины там боевые и во многом могут даже показать пример мужчинам. Собрания проходили регулярно, активно обсуждали на них многие вопросы, но нередко расходились, так ничего и не решив. То же получилось и с пустующей школой — обсуждали этот вопрос несколько раз, но все безрезультатно. Хотя все знали, что в основном народ стоит за переселение, никто не решался взять на себя инициативу — уж очень сложным казалось дело.

Но в это утро Жежен отправился в обход по баракам — должен же кто-то был сделать первый шаг. И хотя у Жежена тяжело на сердце — нет его друга Леона, которого убило на шоссе американским грузовиком, — все-таки пошел старик. Кто знает, если бы уже совершилось «великое переселение народов», был бы жив дедушка Леон и поныне, поскольку ребятам не пришлось бы пересекать шоссе — можно добираться до школы через поле, где был немецкий аэродром. Да, такого друга, как Леон, у него уже больше не будет. Жежен вспоминает, что завтра Леона зароют в общей могиле, и его снова охватывает гнев. Трудно в такие часы усидеть дома; отчасти поэтому старик и решил побывать сегодня в бараках. Не желает он сидеть сложа руки, безропотно ожидать избавительницу-смерть, как Леон, как многие другие старики в их поселке.

— Правда, есть бараки, которые еще держатся, не протекают, — начинал Жежен свою речь. — А в моей халупе жить уже невозможно. Сам посуди, что же будет следующей зимой! Вот я и говорю — сейчас или никогда. А вдруг янки завтра возьмут да обнесут проволокой школу, или забор поставят, или, еще того хуже, устроят в самом здании свою канцелярию. То-то и оно! Тогда уж будет поздно, другого такого случая не представится. Поэтому и решили: двинемся в четыре часа, как только темнеть начнет. Самое подходящее время.

Старик сочинял. Никто ничего не решил. Но слова Жежена затрагивали самую сокровенную мечту, и каждый, слушая старика, охотно верил ему.

— Давно пора, — сказал Бувар. — Я нынче как раз хотел поговорить по этому поводу с Анри. А кто решил?

— Комитет защиты, — не сморгнув, ответил Жежен, но все-таки смутился и подкрутил для храбрости усы. — Табачку у тебя не найдется?

— Скажи, Анри в курсе дела?

— А как же иначе? Согласие дал!

И опять старик Жежен присочинил. Сам он не в партии, но секретаря ячейки, понятно, знает хорошо. Славный паренек, ничего не скажешь. Жежен его еще вот каким знал, так неужто Анри не согласится!

— Нужно только хорошенько обдумать план действий, — сказал Бувар, — всех ли разом предупредить или нет. Как бы кто-нибудь не выдал нас. В поселке имеется шпик, только не знаю, кто именно. Но неприятные случаи уже бывали…

— Верно. Я, пожалуй, больше по баракам не пойду. Предупредил — и хватит; пускай теперь сами договариваются с соседями. А как же насчет табачку?

Когда Анри в полдень возвратился домой, в поселке все уже было вверх дном. Новость проникла повсюду. Жежен оказался прав, — те, у кого он побывал, предупредили соседей. Кое-кто уже вытащил прямо на улицу все свое имущество и укладывал в тачку или в детскую колясочку тюфяки, посуду, разную домашнюю утварь. Нельзя было понять, что происходит — эвакуация, или поселок готовится к бою, или же просто дети затеяли игру в переселение. Соседи перебрасывались шутками, подбадривали друг друга. В этом беспорядке было что-то веселое, хорошее…

— Ну как, Анри, идем на приступ?

Полетта совсем захлопоталась. Тачки в доме не было, и она решила приспособить стол, — если перевернуть его кверху ножками и аккуратно уложить вещи, можно нести его, как носилки. Когда Анри вошел в комнату, Полетта пыталась как раз отвинтить спинку кровати. Анри не мог удержаться от смеха. Ну и дела! Значит, столярничаем понемножку? Но на сей раз Анри крепко досталось. Никогда его дома нет, когда нужно. Понятно, почему ему не смеяться? Другие мужья уже все уложили, помогают женам, а мы будто и не люди! Нам, конечно, как всегда, достанется какая-нибудь каморка, темный чулан. И это отец! Ему и горя мало, что дети растут без света, в темной сырой конуре. И Полетта залилась слезами. Но Анри хохотал, уже совсем не скрываясь. Он обнял жену, которая сердито отбивалась, и крепко прижал ее к себе.

— Попробуй-ка теперь вырвись! Ну, успокойся, Полетта. Сейчас мы все организуем. И не расстраивайся ты. Я целый день буду здесь. Ну, улыбнись же, злючка, улыбнись бессердечному отцу своих детей.

Анри вышел на улицу и послал пробегавшего мимо мальчишку за Гиттоном, Буваром и Дюпюи.

— Кто это поднял такой переполох? — спросил он у них.

— Говорят, комитет защиты, — удивленно ответил Бувар. — Разве ты не в курсе?

— Как комитет защиты? — воскликнул Гиттон. — Ведь я возглавляю комитет. Я-то ведь не мог бы не знать.

Анри улыбнулся своей веселой улыбкой — так весело он уже давно не улыбался: теперь, по крайней мере, все ясно.

— Что бы там ни было, начало положено, — сказал он. — Поглядите-ка!

Весь поселок был охвачен небывалым воодушевлением. На улицах деловито суетились люди. Когда человек много времени спустя вспоминает о таком дне, он убежден, что тогда светило солнце, хотя на самом деле небо сердито хмурилось. Всякий раз когда кто-нибудь вытаскивал из барака стол, превосходивший величиною все соседские столы, или особенно пухлый сенник, зрители разражались громким смехом, слышались одобрительные возгласы: «Вот это да! Это, брат, мировой рекорд!» Уже стали выносить наиболее ценные вещи — швейные машинки, радиоприемники, печурки. А некоторые, как всегда бывает в подобных случаях, нарочно старались посмешить народ. Папильон, например, уложив в тачку весь свой скарб, крепко-накрепко перевязал его веревками, а поверх примостил ночной горшок — любуйтесь, люди добрые! Его друг Жорж — не депутат, а тоже такелажник — объявил во всеуслышание: «Ну, слава богу, бюро погоды сообщило, что во второй половине дня ожидается дождь, — значит, будет сухо!» В самом деле, если бы полил дождь, как вчера и позавчера, несдобровать бы тюфякам и прочему багажу.

— Постыдились бы, нашли время хохотать! — прикрикнула на шутников какая-то женщина, указывая на закрытые ставни Леонова барака.

На минуту настало молчание. Но слишком велик был подъем. Вскоре снова послышались шутки и смех.

— Вот, друзья, что я вам скажу, — начал Анри. — Если кто-нибудь предупредил охранников, все пропало. В четыре часа наверняка нас уже будет поджидать у дверей целая рота. Куда мы тогда денемся со всем нашим барахлом? Они все поломают, тем и кончится. Значит, ждать до четырех часов неразумно. Надо двинуться немедленно. Пусть сначала идут те, кто уже готов, а за ними все остальные, в качестве защиты. Конечно, не особенно хорошо получается, что мы въезжаем не все разом. Но потом устроимся. Распределим комнаты по справедливости. А если кто-нибудь зарвется — ничего, живо осадим. Весь народ осадит. Это первое. Во-вторых, предлагаю мужчинам объехать на велосипеде другие поселки, порт и даже соседние заводы — надо предупредить ребят. Пусть придут после работы, а кто может — и пораньше, на случай, если сюда сунутся «моки». Объясните товарищам, что это дело большой важности.

— Стариков-то не забудьте, надо бы им помочь, — сказал Дюпюи.

— И Жаку тоже, он с одной рукой не управится, а жена у него на сносях. Вообще-то с рукой у него плохо, как бы не пришлось ее отнять…

— А все из-за чего? Ну и глупости иногда делают люди, — проворчал Дюпюи.

В половине второго двинулась первая партия. Час выбрали удачный. На аэродроме почти не было народу. Здешние ушли завтракать домой, а деревенские сидели в новой американской пивнушке. В поле зрения — ни одного янки. Никто, следовательно, не донес, а то бы они наверняка явились и приняли свои меры. Путь до школы оказался свободен. Все шло гладко, пожалуй, даже слишком гладко, и многих охватило сомнение — уж не ждет ли их какая-нибудь ловушка. Первыми прибыли шесть-семь семей, заблаговременно сложившие багаж. Шествие задержалось на минуту перед входной дверью, пришлось ее выломать — другого пути все равно нет. Четверо мужчин поднажали плечом, и крепкая, обитая железом дверь подалась под мощным напором.

— Колорадские-то жуки, нацисты, словно для нас специально строили, дурьи головы. Пусть теперь «моки» приходят, милости просим, — заявил Папильон.

С обратной стороны двери он обнаружил целую батарею засовов, задвижек, крючков. Как в крепости. Просто великолепно! Можно выдержать любую осаду.