Светлейший князь А. Д. Меншиков в кругу сподвижников Петра I - Марина Тазабаевна Накишова

столицу для приема ружей и амуниции для гарнизона[657].

Таким образом, в системе управления Санкт-Петербургом ни генерал-полицеймейстер, ни возглавляемая им Полицеймейстерская канцелярия не подчинялись генерал-губернатору. Ведомство А. М. Девиер являлось самостоятельной управленческой единицей со своими правилами и принципами функционирования. Однако, объективно оценивая степень политического могущества А. Д. Меншикова и понимая выгодность сотрудничества с ним, генерал-полицеймейстер стремился выстроить лояльные и крепкие деловые отношения. При этом и самому А. Д. Меншикову было полезно иметь такого «союзника» и информанта в системе столичного управления, тем более что к сфере компетенции генерал-полицеймейстера относился надзор за соблюдением царских регламентаций – функция, которая ставила в зависимость от полицейского ведомства практически все другие органы городской власти. Деловые контакты А. М. Девиера и А. Д. Меншикова отличались регулярностью, постоянностью и многоаспектностью. Какими бы ни были их личные взаимоотношения, есть все основания утверждать, что до 1727 г. в приоритете находилась служба на «государственное благо». Их деловые связи поддерживались не столько потому, что так было установлено законом или так хотел каждый из них, а потому, что этого требовала реальная практика управления столичным Санкт-Петербургом, которая принуждала государственных деятелей взаимодействовать и искать компромиссные решения.

Глава 3

Где искать конфликт?

Специфика личных взаимоотношений, сложившихся между генерал-губернатором А. Д. Меншиковым и генерал-полицеймейстером А. М. Девиером, казалось бы, давно известна ученым. По наиболее распространенному мнению, их отношения характеризовались ярко выраженной взаимной неприязнью, которая зародилась на почве обстоятельств заключения брака между Антоном Мануиловичем и сестрой князя Анной Даниловной[658]. Как отмечал С. Н. Шубинский, «понятно, что после такого происшествия между всесильным временщиком и навязанным ему родственником возникла непримиримая ненависть. Оба, разумеется, внешним образом скрывали ее, но в душе только ждали удобного случая погубить друг друга»[659]. Американский историк П. Бушкович, следуя за донесениями Г.-И. фон Кейзерлинга, к приведенной выше оценке добавляет, что отношения государственных деятелей осложнялись еще и тем, что А. М. Девиер когда-то «обратил внимание царя на некие, не означенные точно, злодеяния фаворита»[660].

Многолетней враждой с А. Д. Меншиковым объясняют также и участие А. М. Девиера в ставшем для него роковым судебно-следственном процессе 1727 г. В условиях борьбы за власть Александр Данилович не преминул обвинить генерал-полицеймейстера в «заговоре» и лишить любого политического влияния. Однако имеющиеся в нашем распоряжении источниковые комплексы позволяют выразить сомнение в объективности таких радикальных оценок. Не отрицая факта существования разногласий на фоне семейных вопросов, предположим, что петровские соратники смогли выстроить личные взаимоотношения, выходящие за рамки откровенной неприязни. Как показал анализ их служебных отношений, А. Д. Меншиковым и А. М. Девиером сотрудничали и достигали компромисса, когда были в нем заинтересованы.

Факт постоянных встреч и совместного времяпрепровождения А. М. Девиера и А. Д. Меншикова находит подтверждение в «Повседневных записках делам кн. А. Д. Меншикова». А. М. Девиер встречается в записях с заметной регулярностью (за исключением 1720 г.) в качестве участника деловых разговоров, торжественных и повседневных приемов пищи, развлечений, общих поездок к государю и официальных визитов[661]. Отмечаются случаи, когда генерал-полицеймейстер беседовал с А. Д. Меншиковым приватно без посторонних глаз, а также принимал его в качестве гостя в своем доме[662]. Например, 11 января 1719 г. в журнале князя было обозначено: «В 11 день, то есть в неделю, его светлость пополуночи в 5-м часу встав и убрався, слушал всеношного пения. По отпуске онаго, по отправлении дел отъехал к Троице к литоргии, где и его царское величество быть изволил. По совершении службы прибыл в дом свой и по довольных разговорех кушал, при столе были генерал-маеор и обор-сарвеер господа Головины, генерал Чернышов, маеор Скорняков-Писарев. После кушанья по розговорех оные розъехались, а его светлость быв в покоях, пополудни в 3-м часу, когда дан из крепости из трех пушек сигнал, отъехал в Адмиралтейство, куда и его царское величество вскоре прибыть изволил и господин генерал-адмирал и господа министры и генералы. И золожа карабль, из Адмиралитейства палили з города из 15 пушек. Потом его светлость купно с царским величеством и прочими прибыли к господину генералу-маеору Чернышову, у которого бавясь з два часа, его величество с его светлостью прибыли к епискупу псковскому Феофану; и забавясь, прибыли к господину генералу-полицеймейстеру Дивиеру, и по розговорех во 12-м часу розъехались. Его светлость, прибыв в дом свой, лег опочивать»[663].

Частые контакты А. М. Девиера с А. Д. Меншиковым подтверждают и эпистолярные источники, которые к тому же дают возможность сделать несколько важных замечаний относительно стилистики их обращений друг к другу[664]. Во-первых, корреспонденцию А. М. Девиера и А. Д. Меншикова отличает наличие так называемой патрон-клиент-ской лексики. Практически каждое письмо А. М. Девиера начиналось и заканчивалось устоявшимися формулами «мой милостивый государь, отец и патрон» и «вашей светлости, моего государя нижайший слуга всегдашний», которые символически маркировали роль, избираемую генерал-полицеймейстером в отношении князя. К этому он добавлял характерные для клиентской лексики словосочетания, подчеркивающие «униженность», «всетягчайшее поклонение», «нижайшее» или «раболепное благодарение». Корреспонденция А. М. Девиера к А. Д. Меншикову полна различными комплиментарными оборотами, которые служили для маркирования лояльности, привязанности и готовности помочь. В процессе обмена корреспонденций А. М. Девиер обозначал себя как послушного клиента, а А. Д. Меншикова – как могущественного патрона, но считал ли он себя таковым в реальности, остается только догадываться. Как отмечает Д. Г. Полонский, анализируя эпистолярный этикет корреспонденции XVIII в., «именование светлейшего “патроном”, “благодетелем” или “отцом” – заурядное, если не шаблонное словоупотребление для его современников различной знатности и должностного статуса», которое к тому же не всегда использовалось для отражения реального покровительства со стороны А. Д. Меншикова, а говорило о попытках получить такое покровительство или продемонстрировать лояльность[665]. Надо полагать, оценка историка может быть распространена и на поведения генерал-полицеймейстера. А. Д. Меншиков, в свою очередь, в ответных письмах был более сдержан, используя нейтральные фразы вежливости, хотя и не без подчеркнутого желания поддерживать хорошие отношения. Например, обращаясь к А. М. Девиеру по делу инспектора санкт-петербургской Ратуши С. И. Панкратьева, в конце письма князь приписывал: «вашей милости ко услужению охочий»[666].

Во-вторых, шаблонные фразы вежливости использовались государственными деятелями для выражения реальной или мнимой благодарности за уведомление о событиях и получение письма. Подобным образом маркировалась заинтересованность в обмене информацией в ту (от А. М. Девиера к А. Д. Меншикову) и другую (от А. Д. Меншикова к А. М. Девиеру) стороны. Согласно нормам эпистолярной этики, А. М. Девиер и А. Д. Меншиков заключали послания просьбами «посещать меня таковыми известиями», «в высокой своей милости нас не оставить и посещать милостивыми