Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После заката смолистый жар хвои, кисловатый запах муравьищ исходил от леса. Волны лесных и полевых дуновений переслаивались с волглой прохладой, наплывавшей из Митина лога: вечера словно бы дышали. И было это дыхание здоровое, покойное, как у крепко поработавшего существа, и сдавалось, не будет конца сумеркам. Синим-синим сумеркам, плавно, при ясном, долго не темнеющем небе переливавшимся в ночь.
Ночи августа доверены стрекоту зеленых кузнечиков, звездам и зарницам. Бессонный стрекот певуч, звезды робки. Чуть что, одна за другой скатываются: видно, укрыться в темных хвойниках, на полосах под суслонами. Чем ночь темней, тем ярче вспышки зарниц, обильней звездопад. Не убывает, однако, звезд, крупных, блистающих одиночно, и мелких, рассеянных в пыль.
Утром, едва обогреет, воздух чуток, как никогда. Напружинясь под ветром, лопнет паутинка — переймешь; упившись сластью, мохнатый шмель покинет цветок чертополоха, загудит, полетит — далеко проводишь его слухом.
Зной ополдень навалится — жарче, томительней июльского.
Хотелось бы знать, чем время календарного «слетья» отмечали деревенские устные святцы?
А в них наш жнивень, кажется, тем занят, что с порога готовится передавать дела, не успев их принять как следует.
* * *1 августа — Мокриды.
В устных календарях — указчицы осени.
«Смотри осень по Мокриде: Мокрида мокра — и осень мокра». «Дождь с утра — не жди добра: будет вся осень мокра». «Вёдро на Мокриду — осень сухая». В самом деле, обидно: заладили — осень, осень… Хорошо, есть в приметах добавка:
«Коли на Мокриды дождь, на следующий год уродится рожь». Итогом подсказка, что к приметам примеряйся, ум, однако, не теряй: «На поле Мокриды, а ты свое смекай».
2 августа — Пророк Илия.
В устных календарях — Ильин день, громобой, обжинки, сухой и мокрый, морковник, богатые соты, бараний рог.
«На Илью до обеда лето, после обеда осень» — без промедления строго предупреждали устные численники. Или еще строже: «Илья лето кончает».
Свет на ущербе: «Илья Пророк два часа уволок». Утренники холодны, «камень прозябает». Часты ненастья. «До Ильина дня под кустом сушит, а после Ильина дня и на кусте не сохнет». «До Ильина дня сено сметать, пуд меду в него накласть».
«Дождь слепой, — гласили деревенские святцы. — Ему говорят: «Иди, куда тебя просят». А он пошел, где сено косят. Ему говорят: «Иди, где ждут». А он пошел, где жнут».
Москва, Великий Новгород, словом, большие города Руси имели по два храма в честь ветхозаветного пророка Илии. Илья признавался держателем молний, низвергателем дождей. По небу раскатывает он, громобой, и колесо с его колесницы — солнце красное, и конь у Ильи «не прост»:
У добра коня жемчужный хвост,А гривушка позолоченная,В очах его камень-маргарит,Из уст его огонь-пламень горит.
А почему возводилось по два храма в честь Ильи? Народ почитал Илью сухого и Илью мокрого.
Совершались крестные ходы, причем в процессиях участвовал и царь: молились Илье мокрому — о ниспослании дождя, сухому — о вёдре, погожей жатве.
Наверное, вологжане больше молились Илье сухому — дождевицы гнилые у нас на закате лета за обычай.
Сжата полоса, часть стеблей завивали, украшая цветным лоскутьем, лентами: «Вот тебе, Илья, соломенная борода, на прок (в будущий год) уроди нам хлеба города».
Световой день убыл, рабочий — прибывает. Ночь долга, и, как на Украине говорили, «конь наедается, кацап (батрак) просыпается». В глубине России и на Севере в ходу была другая молва: «Илья Пророк три часа приволок». Встань чуть свет, ужинай при лучине: неспроста август прозывали каторгой!
Осложнялся труд гуртоправа. «До Ильи пасет батожок, а с Ильи пастушок». Удобные выгоны стравлены, у коров «ход большой»: «До Ильи сами домой идут, после Ильи и к ночи в лесу остаются». Деревенская община выставляла пастуху в подмогу мальчика-подпастыря.
Усердней хозяйками соблюдался «козик», обычай по кругу кормить пастуха. Повкусней ему подкладывали куски:
— Голубчик, мою-то комолую не забывай. Соседская Пеструха ее забижает, пропадина рогатая. Даве села доить мою молочную — вымя сухое, не наедается бедная…
Пастьба и труднее, и проще, поскольку зной спадает, меньше докучливого гнуса. «Комары перестают кусаться», «слепни пропадают» — из месяцесловов приметы к Ильину дню.
Но дозорь стадо в оба. Волчата подросли, стариков вынуждая шире бродяжить. Медведь не прочь наложить лапу на буренок.
У поморов, бывало, свои хлопоты: лосось из Белого моря идет на нерестилища Северной Двины, Пинеги, Емцы. В воду снасти: поплавни, ставные тайники, мережи, невода! «Ильинская» — всем семгам семга. Рыбины тянут до полутора пудов и больше. Мясо розовое, сочное, в посоле жиром истекает… Тронулась рыба, лови хоть в центре Архангельска, напротив Гостиного двора, хоть у Поморского рынка — плывет в самые рыбные ряды!
Илья — бараний рог — в прошлом большой праздник. Вологодчина, весь Север славились складчинами. Пиво варили, угощались убоиной: «На Пророка Илью баранью голову на стол».
«Дивья тому, у кого Илья в дому». Веселей гулянье, коли оправдалось чаемое: «Петров день — с колоском, Илья — с колобком». «Знать бабу по наряду, что на Ильин день с пирогом».
Потек на мельницы хлеб-новина. По своим качествам выше оценивался сыромолот — зерно, подсохшее в суслонах под солнцем.
Урожайность зависела, пожалуй, не меньше от «сортности» нивы, чем сортности злаков. Например, до 70-х годов XIX века пахари коми обеспечивали приполярную округу собственным хлебом. Рожь высевалась на подсеках глубоко в лесу. Длинные летние дни, богатая золой, отдохнувшая почва: урожай снимали сам — сорок — даже не верится!
Голос пасечников отражен месяцесловами: «Богат, как ильинский сот».
Что там подрезка сотов, к празднику жаркое, наваристые щи: в крестьянских календарях не обошли, что Ильин день — морковник, что «ильинская соломка — деревенская перинка».
До Ильи где-нибудь на Унже, на Монзе с гряд морковку не трогали, пускай подрастает. Сейчас, пожалуйста, грызи, малышня, на здоровье. Утеха ребятне и поваляться, побаловаться на пышной постели, набитой свежей соломой. Как она шуршала, пахла солнцем и полем!
«К Ильину дню заборанивай пар» — делясь опытом, наказывали численники. «Илья — срок косьбы…» Ну а ежели погода работать препятствовала? Час нынче дорог, да на луг, на полосу ни ногой. «Не мечи на Илью копны — небесным огнем пожжет». «Не коси — сено от молний сгорит…»
«Ильин день без гроз не стоит» — не просто слепое преклонение перед безудержной стихией, могущей погубить урожай. Это прежде всего готовность русского православного человека вынести все, полагаясь на Волю Божию.
И неробкий путник ощущает беззащитность, настигнутый стихией непогоды вдали от крова. Сухой треск грозовых разрядов, слитый в сплошной грохот, слепящие высверки молний. Ветром опрокидывает стога; хлеб, даже низкорослый ячмень, укладывает в лёжку. Хуже того в лесу, когда земля, опутанная корневищами, дрожит, колеблется — так порывы вихря расшатали деревья; и вокруг мрак, внезапный среди бела дня, и сыплет, лепит в лицо сбитую листву, и ломает сучья, сухостой. Хлынет ливень, докончит начатое ветром, прибьет колосья к земле, погноит порушенные стога… Поджигало, не раз палило молниями сено, вспыхивал хлеб на полосах, несжатый либо сложенный в суслоны! Прямой разор мужиков постигал, коли не дождь — град накроет поля…
Заметим, что с обликом грозного Пророка народная фантазия совмещала также образ былинного Ильи Муромца. У Ильи Пророка в упряжке четверня крылатых лошадей, у Ильи Муромца — шестерня, а если и один под седлом конь, то богатырский. Над родниками, ключами, почитаемыми населением, ставились часовенки во имя Пророка Илии: вода из-под земли бьет, куда конь его ступил копытом.
У нас, по-видимому, не бывало ильинских родников. Ключи, ручьи со сладкой водой, безразлично, около деревень, в тайге ли суземной, на покосах ли, разумеется, обустраивались. Мал ключик — спускали сруб накапливать влагу, ставили скамью для отдыха, на сучьях вешались берестяные черпаки-поилки. В пекучий зной студена вода — зубы ломит. Напьешься и умоешься, присядешь, освободив плечи от лямок пестеря.
Непременно откуда и возьмется черноглазая, с оранжевой грудкой пичуга.
— Уик-тик-тик! — зашмыгает с ветки на ветку, потряхивая хвостиком. А, спутница моя лесная? В сторожихи, гляжу, нанялась?
— Уик-тик-тик!
Полно, успокойся! Воды в колодце не убыло, цел ключик — отмыкать запоры к сокровищам хвойным. А сокровищ этих не счесть; смородина в нависи ягод, роса на траве драгоценней перлов, воздух хмельней вина, и простая вода меду слаще…
«В Ильин день с утра облачно — сев должен быть ранний и ожидай хорошего урожая; облачно в полдень — средний сев; а вечером облачно — сев поздний и урожай плохой».
- История отечественной журналистики (1917-2000). Учебное пособие, хрестоматия - Иван Кузнецов - Культурология
- Христианский аристотелизм как внутренняя форма западной традиции и проблемы современной России - Сергей Аверинцев - Культурология
- Французское общество времен Филиппа-Августа - Ашиль Люшер - Культурология
- Великие тайны и загадки истории - Хотон Брайан - Культурология
- Похоронные обряды и традиции - Андрей Кашкаров - Культурология
- Критическая Масса, 2006, № 1 - Журнал - Культурология
- Диалоги и встречи: постмодернизм в русской и американской культуре - Коллектив авторов - Культурология
- Александровский дворец в Царском Селе. Люди и стены. 1796—1917. Повседневная жизнь Российского императорского двора - Игорь Зимин - Культурология
- Повседневная жизнь Египта во времена Клеопатры - Мишель Шово - Культурология
- Быт и нравы царской России - В. Анишкин - Культурология