Женщина-рыцарь. Самые необычные истории Средневековья - Брезгам Галинакс

бы сразу запретил этому Альберу появляться у нас, однако он был любезен и почтителен со мной, подчёркнуто уважительно, к месту и не к месту, отзывался о моих заслугах и тут же прекращал разговор со своими собеседниками, стоило мне начать рассказывать что-либо. Единственное, к чему я мог бы придраться, так это к его манере постоянно вставлять в свою болтовню высказывания древних и современных авторов. Я скоро убедился, что он ни одно из произведений, которые якобы знал, не прочитал и вряд ли представлял, о чём в них идёт речь. Но, в конце концов, это была простительная слабость: во времена наших дедов дворяне хвалились силой, ловкостью, удачливостью, – теперь в моду стали входить начитанность и образованность. Не гнать же за это из дома молодого вертопраха!

Ухаживания Альбера за моей женой были в духе времени: он повсюду распространялся о её красоте, посвящал ей стихи, а бывая у нас, с нарочитой услужливостью исполнял даже незначительные просьбы Бланш; он не отходил от её кресла, ловя малейшее слово, сказанное ею, и вздыхал, глядя на неё. Это было в порядке вещей, почти все наши дамы обзавелись тогда подобными «пажами», и если бы Бланш осталась без своего «пажа», надо мной, пожалуй, стали бы смеяться, – в этом моя жена была права.

Насколько далеко могли зайти отношения такого «пажа» и его «дамы сердца», я не хотел вникать; повторяю, я был уверен, что моя Бланш не допустит никаких опасных вольностей. Ослеплённый гордыней, я слишком высоко вознёс мою супругу, – именно мою, принадлежащую мне! – а более того, слишком высоко ценил себя, – сильного, умного, великодушного, прославленного, – так что сама мысль об измене такому человеку, то есть мне, была дикой и кощунственной.

Из-за этой же гордыни я мысленно смеялся над Альбером; я подозревал, что его уважение ко мне напускное, неискреннее, и что он ухаживает за Бланш с дурными намерениями, но его ожидало, в чём я нисколько не сомневался, позорное поражение. Глупец, я не понимал, что поражение и позор ждут меня, и я сам готовлю себе эту участь!

* * *

Робер поправил рукава своей куртки, потеребил воротник рубахи и, бросив молниеносный взгляд на Фредегариуса, с мрачной решительностью проговорил:

– Я убил их обоих, мою жену и её поклонника.

– Боже мой! – выпалил Фредегариус, покрываясь смертельной бледностью.

– Разве я не предупреждал вас, что вы принимаете исповедь у величайшего грешника? – губы Робера тронула кривая усмешка. – Да, я обагрил свои руки кровью женщины. Станете ли вы теперь слушать окончание моего рассказа?

– Господь всемилостив, – монах с усилием поднял глаза на Робера. – Продолжайте, мессир.

– Да, всемилостив… – неопределенно сказал Робер, а лицо его было суровым. – Хорошо, я доскажу до конца… Весной того страшного года я не ездил с нашей обычной шумной компанией в леса и луга. Меня чрезвычайно занимало учение Святого Августина о благодати, и я дни напролёт просиживал за книгами. Бланш этим не интересовалась, она слушала меня лишь из вежливости, а мне не хотелось говорить с ней о пустяках. Поэтому когда она попросила, чтобы я разрешил её отлучаться из замка без моего сопровождения, я с радостью согласился.

Эти поездки иногда занимали два-три дня. В таком случае ехала свита – дворяне из охраны, слуги, повара, шуты, музыканты, – а на ночь устраивался небольшой лагерь, с шатрами и наскоро сооружёнными беседками. Отпуская Бланш в эти поездки одну, без меня, я рисковал вызвать пересуды, но со всё той же надменной гордыней думал, что они не запятнают мою честь, ибо возникнув на пустом месте, скоро умрут.

Прошла весна, настало лето. Я стал замечать, что поведение Бланш изменилось. Она всегда любила красивые наряды, но сейчас начала менять их один за другим, выбирая вызывающие, броские платья. Её новый гардероб мне совсем не нравился, но она не обращала внимания на моё недовольство. Помимо того, она перестала советоваться со мной, сделалась заметно холоднее, в то же время у неё появилось раздражение по отношению к моим привычкам: так, она с насмешливой ненавистью воспринимала теперь мои учёные занятия и с презрением смотрела на мои книги. Неожиданно в её речи проскальзывали слова и выражения, которых раньше не было, и возникли суждения, которые были чуждыми для нашего семейного мира. Я объяснял это влиянием общества, до последнего момента ничего не подозревая.

Прозрение было ужасным. Жарким июльским днём я вышел во внутренний дворик замка, чтобы посидеть в тени деревьев, вдохнуть аромат цветущих роз и послушать, как журчит вода в ручье. И вдруг я увидел на скамье свиток пергамента, обронённый кем-то. Не представляя, какой удар меня ожидает, я развернул пергамент, и вот что за стихи я прочитал:

Дама и друг ее скрыты листвой

Благоуханной беседки живой.

«Вижу рассвет!» – прокричал часовой.

Боже, как быстро приходит рассвет!

– Не зажигай на востоке огня —

Пусть не уходит мой друг от меня,

Пусть часовой дожидается дня!

Боже, как быстро приходит рассвет!

– Милый, в объятиях стан мне сдави,

Свищут над нами в ветвях соловьи,

Сплетням назло предадимся любви,

Боже, как быстро приходит рассвет!

– Дышит возлюбленный рядом со мной,

В этом дыханье, в прохладе ночной

Словно бы нежный я выпила зной.

Боже, как быстро приходит рассвет!

…Дама прельстительна и весела

И красотой многим людям мила,

Сердце она лишь любви отдала.

Боже, как быстро приходит рассвет!

Вначале я решил, что это послание принадлежит кому-нибудь из моих молодых дворян, который вспоминает свои любовные шалости с подружкой, но ниже были строки, от которых у меня потемнело в глазах, и кровь бросилась в голову:

«Моя дорогая, несравненная Бланш! Эти стихи посвящены нашей первой ночи любви, которая имела такое сладостное продолжение. Как говорит Вергилий, всё побеждает любовь, покоримся же и мы её власти.

О, мадонна, вспомните историю о Тристане и Изольде, над которой вы проливали слёзы, орошая ими моё плечо! Как они любили друг друга, как были верны своему чувству! Тристан нарушил ради своей возлюбленной клятву, данную своему господину, великому королю Марку. Девственная любовь Изольды, предназначенная Марку, досталась Тристану, ибо для любящих нет иной клятвы, кроме клятвы любить того, к кому влечёт сердце!

Влюбленные. Художник Данте Россетти

Не так ли и вы, моя прекрасная Бланш, во имя любви