Держава (том второй) - Валерий Кормилицын

— Да-а, вытащить этого моржа лакеям сложно будет, — Кусков иронично глянул на дремлющего у стены официанта.

— Чего его беспокоить? Отдыхает человек… А нам уж и домой пора, — устало зевнула Зинаида Александровна. — Голова от этого шума разболелась.

Когда уходили, Аким, к зависти брата, протянул Натали красивую алую розу.

«Возьмёт или нет? — загадал он.

Приехав домой и оставшись одна в комнате, Натали выключила электрический свет, поставила на стол медный канделябр с тремя свечами, и по очереди поднеся к каждой спичку, зажгла их.

Распахнув плотную портьеру на окне, впустила в комнату мутный жёлтый свет фонаря и, поставив в хрустальную вазу алую розу, села на стул.

Сквозь колеблющиеся огоньки свечей стала смотреть в окно, любуясь снежинками сквозь морозные узоры стекла, в котором таинственно отражались многочисленные огоньки свечей.

«Как всё загадочно и непонятно, — подумала она. — И белые снежинки… И капли воска… И мутный свет фонаря… И морозные узоры на окне… И алая роза… И Новый год… И почему–то от всего этого хочется плакать… И любить!!!»

Аким сидел в темноте гостиничного номера за столом и сквозь раскрытую занавесь, не моргая, глядел то на белые искорки снежинок, кружившие в свете фонаря за окном, то на стакан с красным вином, который освещал бледный огонёк свечи.

«Красное и белое… Огонь и холод… И она разлюбила… — уронил голову на скрещенные руки, мимолётно заметив, что красное вино в стакане стало малиновым, отражая бледный язычок пламени. — И мелькание снежинок, — глядел сквозь малиновый стакан и свечу за ним, в окно. — И мутный свет фонаря… И тишина… И тоска… И одиночество… Вот в такие минуты и стреляются русские офицеры, — подумал он. — Но у меня нет с собой нагана…»

Лишь Глеб, выпив дома шампанского и не донимая голову философской заумью, умиротворённо спал за плотно закрытыми окнами. И его душу не тревожили ни мутный свет фонаря, ни плавное круженье снежинок… Лишь немного беспокоили мысли о Натали…

Его императорское величество, после череды новогодних праздников, 11 января изволил поохотиться в Гатчине, в своём фазаннике. Причём охота для него прошла весьма удачно, в отличие от дежурящего в этот день, и потому приглашённого пострелять дичь, Рубанова.

— Что–то, уважаемый Максим Акимович, рука ваша не совсем крепка и глаз не меткий — мажете всё время, — радостно упрекал своего генерал — адьютанта Николай. — Смотрите, сколько я куропаток и фазанов набил.

А 12 января, по двум университетским столицам, паровозом прокатился Татьянин день.

Причём в Петербурге праздник прошёл скромнее и в русле правопорядка.

К антиправительственным речам своих профессоров питерские студенты уже привыкли, и в Татьянин день хотелось веселья, а не политики. Поэтому даже Георгий Акимович Рубанов, держась за печень, акцентировал внимание студентов не на погромах, а на том, что «Руси есть веселие пити».

— И ести, — орали весёлые студенты в ресторане «Эрнест», успевшие уже воплотить в жизнь актуальные пожелания величайшего князя Владимира.

Как положено на праздник просвещения, хрусталь и фарфор официанты убрали подальше, и выставили дешёвую посуду, с уверенностью зная, что к утру, большую половину её, «племя младое, незнакомое», с удовольствием пококает.

«Пьян, да умён — два угодья в нём», — гласит русская пословица, — вещал водружённый на ресторанный стол профессор. — Русский народ зря не скажет.

«Пить — помрёшь, и не пить — помрёшь…», — проорал пословицу какой–то лохматый, вздорный студент, и закончил её студенческой мудростью: — Профессора посодействуют…

«Вино говорит правду», — вспомнив ещё одну поговорку, надрывался другой.

— Тише, господа, — поднял руку профессор Рубанов. — В «Горе от ума» автор изрёк вполне народную мудрость: «Ну вот, великая беда, что выпьет лишнее мужчина».

— И мы выпьем! — орала студенческая молодёжь.

Затем, стуча по столам стаканами, начала скандировать:

— Выпьем, выпьем, выпьем…

— И если кого в результате, судьба поставит раком.., — немного подыграл студентам раздосадованный пренебрежительным к нему отношением Георгий Акимович. — Пардон, на четвереньки… То не смущается разум его… Ибо полезнее с чистым сердцем ползти на четвереньках к прогрессу.., чем на двух ногах идти с доносом в полицию, — под грохот аплодисментов и битой посуды, подпустил в речь политики.

____________________________________________

В Москве из рубановской семьи студенческий день ярко отмечал Глеб.

У подполковника Кускова в Московском университете учился двоюродный племянник, изредка навещавший сатрапа–дядю.

Вот он–то и пригласил молодёжь — Натали и Глеба на празднование святой Татианы.

— Только, господин корнет, оденьтесь, ради бога, в цивильное… И вы убедитесь, что российское студенчество в умении гулять, не уступит военным, — возмутил своего дядю и особенно капитана в отставке Бутенёва.

Татьянин день начался в университетской церкви на Моховой, где отслужили торжественный молебен в присутствии великого князя Сергея Александровича с супругой.

Затем перешли в актовый зал. Там с поздравлением выступил ректор, наградив студентов, «показавших незаурядные успехи в учёбе».

— Что–то, Олег Владимирович, несмотря на древнекняжеские имя–отчество, награды вы не заслужили, — подколол кусковского племянника Глеб.

Пригладив непослушные вихры, тот нацелился куда–то бежать.

— Я быстренько, господа. Великокняжеская чета приезжает к нам каждый год, и у нас бытует поверье, кому удастся получить цветок из букета, поднесённого ректором Елизавете Фёдоровне, тому повезёт на экзаменах. Этим, — кивнул в сторону награждённых юный Кусков, — в прошлом году повезло, в отличие от меня, — ринулся на лестницу, заметив, что великая княгиня с супругом собрались уходить. — Встретимся на выходе, — покинул Натали с Рубановым.

Выйдя на улицу, они увидели усаживающуюся в карету великую княгиню без букета в руках и счастливчиков с цветами, обсуждающих ботанические перипетии, среди коих довольным стеблем торчал Кусков.

— Вот, — подбежал он к ним, размахивая растрёпанным цветком, — ректорская награда за отменные успехи обеспечена. Сейчас со студенческой компанией погуляем по городу, а после махнём в ресторан «Эрмитаж». Одна незадача.., городовых, словно корова языком слизнула, — крутил по сторонам головой будущий отличник. — Во–о–н он! — ткнул пальцем под вывеску «Мой первый шаг за печеньем «Эйнемъ».

— Чего «вонон?» — вглядывался в рекламу с бегущим грудным младенцем Глеб.

— Городовой, — оживлённо загудел народ, дружно шатнувшись к бедному стражу законности и правопорядка.

— Господа! Не балуй!

— Качать служителя фемиды-ы, — кинул клич пьяный уже студент–юрист.

Нервно поправив портупею, тот собрался скрыться в магазине, но не успел сделать первый шаг, как был подхвачен «добрыми» руками учащейся молодёжи, и под крики «ура» взлетел выше жаждущего печенья грудничка.

И так десять раз. На одиннадцатый его уронили.

— Извините, господин фараон, устали, — сделали первый шаг к ресторану «Эрмитаж» студенты.

Потрёпанный городовой, бурча матерные поздравления господам су–к–кубентам, отряхивал шинель.

Когда подошли к ресторану, лакеи, швейцары и официанты уже заканчивали вынос декоративных пальм и зеркал из зала в безопасное место. Фарфоровую и хрустальную посуду заменили на медную и дешёвую фаянсовую.

Метрдотеля волновали лишь стеклянные стаканы: «Солдатские кружки им не дашь, — тужил он. — Возмутятся, умники головастые».

Через весьма небольшой промежуток времени от начала гулянья, наступил ожидаемый студенческий хаос: некоторые вопили чего–то пафосное, колотя об пол стаканы, другие под этот аккомпанемент плясали на залитом пивом полу, размахивая руками и жизнерадостно ухая. Несколько студентов, раздевшись до косовороток, с блаженными лицами плавали в огромном, толстого стекла, аквариуме с севрюгами.

А уже неуверенно «вязавший лыко» обладатель древнекняжеских инициалов, выяснял у Натали, за что она ценит Льва Толстого.

— Этот чудаковатый «яснополянский пророк» несколько лет назад, накануне Татьяниного дня напечатал злопыхательскую статейку, призывавшую студентов не превращать праздник просвещения в подобие престольных праздников в деревнях… Да я с народом.., — колотил он себя в грудь. — Поэтому, как увидишь Толстого, скажи ему, что Кусков пил и всегда будет пить в Татьянин день….

Успокоив студента, что обязательно передаст Льву Николаевичу его мнение, Натали надумала покинуть «святой праздник интеллигенции».

— Господа-а! — вдруг заорал Кусков, воодушевившись другой идеей. — Споёмте «Татьяну».

Наступила секундная тишина — народ переваривал предложение, а потом сотня голосов дружно грянула: