Держава (том второй) - Валерий Кормилицын

«Чего это они там разворковались, голубки? — ревниво подумал Аким. — Расспрошу потом брата, о чём с ней беседовал».

— Наш полк был сформирован как гусарский в Сумах, летом 1765 года. В 1787 году принял участие во второй русско–турецкой войне, где гусары геройски штурмовали Очаков, Аккерман и Бендеры. Во время взятия Измаила, подполковник Александр Петрович Мелиссино, одним из первых ворвался на стены крепости… Хотя мой брат, — склонил голову к даме Глеб, считает, что это был офицер его полка.

«О чём они там договариваются? — мысленно всполошился Аким. — И чего это она ему улыбается?»

— Примечательно, что именно Мелиссино позировал скульптору Фальконе, когда тот работал над «Медным всадником». И если вдруг услышите от Акима, что позировал офицер Павловского полка, только без гренадёрки, опять–таки, не верьте, — вновь рассмешил Натали.

— Я с ним вообще не собираюсь говорить… Он даже не соизволил попросить прощения…

— Так я прошу за него…

— Нет. Вы здесь не причём. Лучше расскажите, чем ещё прославился ваш полк, — перевела разговор в проторённое безопасное русло.

— В 1799 году сумские гусары участвовали в легендарном Швейцарском походе Суворова, — гордо выпятил грудь Глеб.

«Чего это он петушится перед ней павлином?» — налил себе водки Аким.

— В начале 1809 года Сумской гусарский полк получил новую форму и сохранял её до 1853 года. Доломаны и ментики[5] из синих стали серыми, а ворот доломана, чакчиры[6] и ташки[7] – красными. Приборный металл — серебро. Недавно в журнале «Русская старина» прочёл… Заучил дословно: «Говорили, что беспорядочный образ жизни среди гусар был введён Сумским полком, который за кутежи в царствование Александра Первого был лишён синих мундиров и получил серые. Во время наполеоновских войн этот полк так отличился, что получил все, какие только возможно, награды и, между прочим, ему возвращены были синие мундиры. Офицеры поблагодарили за эту царскую милость с просьбой, чтобы им позволили носить серые мундиры с вышивкой на воротниках «За дурачество и кутежи», — развеселил не только Натали, но и её тётю, весьма огорчив при этом брата.

— А с 1882 года мы не гусары. Александр Третий уравнял все армейские кавалерийские полки, сделав их драгунскими, — грустно вздохнул Глеб.

— Это о чём ты разговаривал с Натали, что так её развеселил? — когда ехали в экипаже из гостей, стал выпытывать у брата Аким.

— Да сравнивал наши полки, — легкомысленно ответил Глеб. — И твой, Павловский, её рассмешил…

— Что-о? Да наш полк — величайший полк русской армии, — вспылил Аким. — По традиции, заслуженной в боях, одни мы на парадах идём с ружьями наперевес. Про знаменитые гренадёрки уже молчу.

— Да за всю историю Павловского полка там ни одного знаменитого человека не служило. А в нашем Сумском гусарском сам Денис Давыдов служил и герой войны 1812 года Кульнев.

— Вот и прославились, как самый пьяный полк, — хохотнул Аким.

«Кутили по традициям старых гусар, — говорил гусар и поэт Давыдов. — Но читали и учились, чтоб не отстать от века. Плясали мазурку так, что душа радовалась. На охоте травили зверей, на войне это были настоящие головорезы, дикие сумцы, водку и вино пили хорошо, знали и умели поговорить о философии…» — Всё умели. И пить, и воевать… В Отечественную войну двенадцатого года подвигов совершили поболе вашего полка, — горячился Глеб. — После вторжения Наполеона наши гусары в тяжёлых арьергардных боях прикрывали спину всей русской армии от границы и до Бородинского сражения. В решающем сражении под Москвой разгромили Сен—Жерменский кирасирский полк, сражались у Багратионовых флешей и у батареи Раевского. После оставления Москвы из наиболее опытных сумских гусар сформировали партизанский отряд под командованием капитана гвардейской артиллерии Александра Никитича Сеславина. В ноябре двенадцатого года он надел гусарский мундир и стал командиром Сумского полка. Под его началом гусары сражались в заграничных походах аж до 1815 года, когда твой Павловский грел зад в России. После низложения Наполеона мы получили почётное право идти в первых рядах парадного шествия, состоявшегося в столице Франции.

— Молодец! — улыбнулся Аким. — Уже проникся историей полка, значит, будешь его командиром, — хлопнул брата по плечу, сразу устранив все недоразумения и споры. — Самое главное — мы с тобой офицеры лучшей в мире Российской Императорской армии.

____________________________________________

Полковник Романов или Император Российский Николай Второй, в конце октября прибыл в Висбаден на рандеву с кайзером Вильгельмом.

На этот раз Вилли, несмотря на залихватски закрученные вверх усы и весьма бравый вид, не отважился испытать на прочность ладонь кузена, а лишь похлопал того по плечу.

— Ники, ты с каждой встречей становишься всё крепче и крепче…

В Данциге, два года назад, ты выглядел много хлипче, — выкатил грудь вперёд германский император. — Да и прошлым летом в Ревеле уступил мне в рукопожатии.

«Чего несёт… Где это я ему уступил, — тоже похлопал по плечу старшего кузена: — Тебе, Вилли уже пятый десяток пошёл… Старость наступает… А мне только тридцать пять, — расправил плечи русский император, с удовольствием заметив, как кайзер обидчиво понурился, спрятав высохшую левую руку в карман шинели. — Но сорок один год тебе не дашь, — пожалел кузена. — Выглядишь даже моложе меня, — вновь добродушно похлопал взбодрившегося от комплимента Вильгельма, неожиданно вспомнившего слова младшего своего брата, принца Генриха Прусского, гостившего у Николая в Спале в 1901 году:

«Царь благожелателен, любезен в обращении, но не так мягок, как зачастую думают».

«Конечно, у всякого человека характер с годами меняется», — уважительно взял под руку русского государя и повёл его к карете. — Ники, сегодня отдыхай, а завтра побеседуем и тет–а–тет, и в компании с министрами иностранных дел. Моим Бюловым и твоим Ламздорфом. Япония активно готовится к войне с тобой. Ты главный выразитель имперского величия России. Ты должен растоптать этих азиатских мартышек…

— Они не осмелятся… У меня миллионная армия.

— Ники, ты молод и наивен. Поверь пожилому человеку, — по–стариковски опустил плечи кайзер.

«Когда Вилли выгодно, согласен и стариком быть», — мысленно усмехнулся Николай.

— Твой военный министр с куриной фамилией, саботирует отправку подкреплений на Дальний Восток.

«И это он знает», — поразился Николай, негромко произнеся:

— Куропаткин боится тебя, Вилли, утверждая, что подкрепление войсками дальневосточных рубежей, ослабит Россию на Западе.

— Ники! Я твой друг, — с жаром воскликнул Вильгельм. — И предлагаю заключить военный союз… Что тебе лягушачья Франция? У твоего отца была своя политика, у тебя — другая… Германия и Россия в прошлом веке всегда являлись союзниками.., а Франция — врагом России. Причём явным. Не тайным, как Англия. Ох, Ники, подведут они тебя… Как это… Под монастырь.., — потрясённо замер Вильгельм, и, набрав в грудь воздух, оглушительно захохотал. — Я самый остроумный из государей, — отсмеявшись, похвалился он, и вновь став серьёзным, продолжил: — Мои военные агенты сообщают, что японцы готовятся к войне с необычайной энергией и моральным подъёмом… Фон Бюлов подтвердит, — кивнул на задумчиво сидевшего министра. — А у тебя в России даже высшие круги к будущей военной компании относятся холодно, с равнодушием, а кто и отрицательно… Ники, неужели ты всерьёз считаешь, что Япония откажется от военных действий, когда сыщет разумный предлог. С тех пор, как ты сел на престол, их армия увеличилась в два с половиной раза. Когда тебя звезданул по башке сумасшедший самурай, их армия составляла по численности всего 60 тысяч человек, но и тогда сколько было гонора… А представь их настрой сейчас…

«Как Вилли иногда бывает вульгарен, — вздохнул Николай, — но он прав. Число орудий у них утроилось».

— Ники. Макаки заново создали флот. Англия построила его на своих верфях. И мечтает… как это… чужими руками загрести жар, — замер, набирая в грудь воздух и самозабвенно захохотал, шлёпая себя в восторге по ляжкам и притопывая ногой. — Ты на меня положительно влияешь, Ники, — вытер ладонью правой руки, слезящиеся от смеха глаза.

«Чудачеством прикрывает ум и железную волю в достижении цели, — с уважением глядя на кайзера, пришёл к выводу Николай. — И смертельно ненавидит главного нашего друга–врага — Англию», — пригладил бородку российский самодержец.

— Я подумаю насчёт военного союза с тобой, Вилли, — заметил, как напряглись оба министра. — Традиции есть традиции…

— Ники, надейся на меня, — бодро и жизнерадостно заметался по просторному кабинету Вильгельм. — Я не ударю тебе в спину, а стану её защищать, пока будешь колошматить япошек. — А что касаемо внутренних врагов — то громишь евреев и громи… Нет насекомого хуже еврея. Разве что — интеллигент…