Старшая правнучка - Иоанна Хмелевская

Драгоценности у кузины Матильды имеются, мне это известно, но чтобы аж такие, как купцы говорят?

Промерзла я вчера изрядно, от лесничего возвращаясь пешком. Лошадь с санями запуталась в куче веток, едва прикрытых снегом, и кучер никак не мог выпутаться. Так я решила лучше уж самой остаток пути пройти пешком и кучеру помощь из дому прислать, чем в метель одной мерзнуть неведомо сколько. Двух мужиков послала, чтобы коня без ущерба из западни извлечь, но сама чуть живая до дома добралась. И только теперь признаю, что выдумки кузины Матильды не так уж и плохи, потому как Юзя мне тотчас ванну полную горячей воды напустила и я в ней довольно посидела. Мигом согрелась, и вижу – правильно сделала, даже насморка нету. А ведь не сомневалась, что разболеюсь после такого путешествия.

20 мая

Произошло нечто непонятное и страшное. Велела я Стасе со стеклянного шара, что в гардеробной светит, пыль стереть, а то много накопилось, глядеть стыдно. Стася на лесенку влезла – потолки-то высокие, не достать – и лакею Фабиану велела лесенку на всякий случай придерживать. И счастье ее, что лакей придерживал, потому как, только Стася до шара светящегося дотронулась, тот с оглушительным треском взорвался, стекла посыпались, а Стася с перепугу свалилась с лесенки. Фабиан, хоть и сам перепугался, все-таки успел подхватить ее, не то расшиблась бы. В доме переполох поднялся, и только Польдик нас несколько успокоил. И что же оказалось? Мокрой тряпкой нельзя к горящему шару прикасаться, ибо сильно горячим от свету делается. А как сухой тряпкой пыль стирать? Польдик и это растолковал. Мокрой можно прикасаться, когда шар не горит, а иначе горячий непременно лопнет от холодной тряпки, да еще и поранить может. Это как в холодный хрустальный стакан кипяток налить, враз лопнет, только наоборот. Когда он про хрусталь сказал, я сразу поняла. А Польдик немедля электрику в порядок привел, и опять засветилась. Из чего я вижу, что все эти изобретения, может, и удобная вещь, да очень опасная.

С каким-то грустным упоением читала дальше Юстина о том, как кот порвал когтями кожаное, еще дедушкино кресло, так что уже и залатать нельзя. И о том, как удалось замечательно засушить чернослив, на этот раз без косточек, потому что в прошлом году молодой пан Кренглевский на сливовой косточке сломал себе зуб. А кузина Матильда, будучи проездом – возвращалась она с именин какого-то пана Меховского, – даже и не упомянула о сухом варенье, чему очень обрадовалась экономка, зато намекнула о каких-то заморских маринадах. Из двух зол экономка уж маринады предпочла, потому что в изготовлении они легче, да и уксус дешевле сахара. Далее шла трогательная история несчастной любви дочери старосты и молодого помощника садовника

22 ноября

Староста наотрез отказал помощнику садовника, давно присмотрев себе в зятья Дальбовского. Тот на двадцати моргах земли сидит, даром что немолодой вдовец с тремя детьми, огородник же – голь перекатная. Старостова дочь с горя убивается, помощник огородника грозится сжечь Дальбовского, и не знаю, чем дело кончится.

3 декабря

Рассказала мне прислуга, что едва большое несчастье не случилось. Молодой помощник садовника и впрямь уже к овину Дальбовского с огнем подбирался, да, к счастью, его увидел наш новый ксендз и от греха удержал. Ксендз у нас недавно, молодой, однако пользуется в приходе большим уважением и силы ему не занимать. Он собственноручно поучил маленько горячего юнца, так что у того глаз заплыл, однако поджигательные намерения прошли. А староста упрям и дочери ему все равно не отдаст, даже если Дальбовский от нее сам откажется. Но дочка старостова девка тоже упрямая, в батюшку, и в дому у. них чисто ад.

8 декабря

Встретила я на кладбище ксендза и расспросила его, как далее обернется дело. Оказывается, ксендз уговаривает помощника садовника в другом месте поискать работу, сам даже предлагал ему помощь и дать рекомендацию в одно знакомое поместье в другом воеводстве, и тогда дело само собой разрешится. Но парень упирается, ибо старостова дочка пригожа, и амбиция в нем играет, не желает старику девку уступить, однако ксендз наверняка на своем поставит.

3 января 1910 года

Ну и сделалось так, как решил ксендз. С нового года помощник садовника устроился на работу аж в Пясечном, и даже не сильно сопротивлялся. А дочь старосты убивается и упрямо твердит – все одно за Дальбовского не пойдет, даже если не знаю что.

11 января

Кулиги на мою голову свалились, как саранча какая. Хорошо еще кузен Томаш весточку через Бартека прислал, который по лошадиным делам приехал, так я хоть два дня получила на подготовку. На двенадцати санях прикатили, а многие еще и верхом. Шутка сказать, сорок персон гостей, карнавал себе устроили…

Что ж это за мода такая пошла, глазам не верю! Платья у взрослых паненок столь непристойно коротки, что всю туфельку видать. А еще слыхала я, будто когда девицы на снегу катаются на лыжах, так платья и вовсе до половины голени, ну в это никак поверить невозможно.

24 января

Навела порядок после наезда гостей. А ветки со старых фруктовых деревьев, что зимой Бартек в саду спилил, все на копчение пущу, уж больно для того хороши. На Пасху надобно в Кренглево выслать побольше копченостей…

За увлекательным чтением время для Юстины шло незаметно, но, оказывается, все-таки шло. Идалька на третьем курсе решилась выйти замуж за своего избранника Ее жених Анджей, юноша из интеллигентной семьи, жил в крохотной трехкомнатной квартирке вместе с матерью, сестрой Беатой и братом Каролем. А поскольку их жилье было недалеко, на улице Домбровского, уже давно женихово семейство привыкло проводить много времени в Юстининой квартире, размеры которой потрясали непривычных к такой роскоши варшавян. И раз Анджеек вот-вот туда въедет насовсем, так он уже загодя заполонил одну комнату целиком, да и в ней не умещался со своим графическим хламом. О разноцветные картоны и громадные куски фанеры с таблицами и диаграммами все спотыкались в прихожей, коридорах и даже в гостиной.

Амелька после нескольких неудачных замужеств решила больше со своими мужчинами браков не оформлять и не столь серьезно относиться к любовным связям. Хахалей она меняла так часто, что Юстина им и счет потеряла, с некоторыми даже и знакомиться не успевала. Впрочем, не очень-то и жаждала знакомиться, тогда, глядишь, пришлось бы и осудить золовку, а так проще делать вид, что не замечаешь.

И одновременно с этим жуткую драму переживала Маринка. Жили они с мужем до сих пор тихо-мирно, как вдруг тот ровно взбесился и связался с секретаршей своего директора. Однако в откровенном мужском разговоре с тестем Маринкин муж чистосердечно признался, что секретарша – дело десятое, главное же – он больше с этой кретинкой, его, тестя, доченькой, не выдержит. Ему очень жаль, но глупость Маринки превосходит всякое понятие, не женщина, а корова безмозглая, и если он от нее не уйдет, непременно и сам спятит. Болеслав поначалу пытался сгладить ситуацию, да вспомнил свою старшую доченьку, которая в последнее время уже не вмещалась в обычное кресло, и слова осуждения замерли у него на устах.

Супруги сошлись на разводе, и Маринка решила подсунуть дочку Эву родителям, чтобы не травмировать душу ребенка, избавить ее от тягостных сцен, когда во время ежедневных скандалов сотрясались стены квартиры. Внучка доставляла Юстине много хлопот. Дурно воспитанная, капризная, она привередничала за едой, устраивала истерики из-за нарядов и охотно прогуливала уроки.

Тут же возникли финансовые проблемы. Разделить Маринкину квартиру, обменять ее на две не удалось, значит, один из супругов оставляет за собой жилплощадь, второй же получает за нее денежную компенсацию. При мысли, что на нее одновременно свалятся обе дочери, одна с мужем и его бесчисленными графическими опусами, другая с невозможной девчонкой, у Юстины потемнело в глазах, и она решила отдать что угодно, лишь бы оставить за Маринкой квартиру. В дело пошло предпоследнее колье, и Маринка квартиру сохранила, однако Эва пока осталась у бабушки, потому что матери нужно было время для обретения душевного равновесия. Во всех этих бедах было единственное утешение: от переживаний Маринка похудела на десять килограмм.

Идалькину свадьбу справляли у Гортензии, любовь которой к устройству застолий и парадным приемам к старости стала просто манией.

Вскоре после этого как-то незаметно скончался Людвик. Хотя с сердцем у него давно были неполадки, смерть все равно явилась для родных неожиданностью. Прикончили его махинации на ипподроме. Дарек с Иоасей и детьми на похороны не приехали, поскольку находились где-то в Южной Америке, и, когда весть о смерти отца разыскала их в недрах Аргентины, Людвик давно уже был в земле. Гортензия подумывала теперь о продаже дома, который для них с Геней был явно велик, но без сына-наследника решила пока ничего не предпринимать.