Охота на маршала - Андрей Кокотюха

– Ты с товарищем Сталиным на груди песни распеваешь. Подаяния просишь. Дескать, глядите, вот он я, герой войны, весь в наградах – и подавайте за заслуги Христа ради, кто сколько может. Семью тебе, вишь, кормить нечем. Люди добрые, посочувствуйте вы, раз родина и товарищ Сталин бросили. Хочешь протягивать руку – протягивай, попрошайничай, по поездам такие давно ходят. Только медали свои сними. Родину не марай. Сталина не позорь. Или оно проще, подают лучше, когда этакого героя войны видят?

– Жена болеет. Дети голодают. Не веришь – проверь.

– Не ты один такой, Стеклов! Вся страна голодает! Такую войну пережили!

– Да, было. Тогда чего же мне, воевавшему, медали свои честно заслужившему, в городе работы нету? Я одной рукой тоже кое-что могу, тем более – правая она у меня. Куда ни сунусь – везде посылают. Не требуются воевавшие в мирной-то жизни. А, товарищ капитан? Что ж так родина со Сталиным, за которых нас из траншей поднимали, нас сегодня стороной обходят? И любая крыса тыловая…

– Молчать! – прикрикнул Аникеев, не дав договорить. – Ты мне здесь пока на полноценную пятьдесят восемь – десять наплел. Еще больше нагородить хочешь? Слушай меня, Стеклов, и очень прошу – делай выводы. Мне без тебя тут работы хватает. Понаехало начальства, даже из Москвы. – Капитан изобразил дикую усталость. – Толкутся друг у друга на головах, что местное, что столичное, всем Аникеев нужен, всех-то Аникеев слушать обязан. А я, к твоему сведению, с той стрельбы на вокзале больше двух часов в сутки спать не могу!

– Пожалеть?

– Себя пожалей! – огрызнулся Аникеев, но уже без злобы: он высказался, и ему заметно полегчало. – Не хочешь себя – у тебя баба с двумя спиногрызами. Сильно желаешь стать врагом народа? Я тебе статью нарисую, поверил?

– Работа такая… у вас.

– Именно, Стеклов. Начинаешь соображать. Тут тебе не контора по трудоустройству. Пособие получаешь? Карточки выдают? Иждивенцем быть не хочешь? Водку глушить да власть ругать, как некоторые личности, тоже не тянет? Хрен с тобой, протягивай руку! Воровать станешь – милиция посадит. А за медали, которыми ты свое нищенство прикрываешь, – я арестую. В другой раз – так точно, Стеклов! Молчишь? Не надо меня благодарить, тут не звери сидят. Но договор у нас теперь такой: по вагонам и на станции песни распевать, милостыню просить при медалях я лично тебе запрещаю. Еще раз – и все, Стеклов. Сегодня тебе повезло, дел у меня – во! – Ребро ладони чиркнуло по горлу. – Иди домой. Жене, небось, доложили бабы, куда тебя увели. Давай, герой, пока я гуманист!

Поняв, что Аникеев не шутит, седой фронтовик поднялся, молча кивнул, затем чуть расправил плечи и пошел к двери. Капитан больше ничего не хотел ему сказать. Не будь утреннего допроса Гонты, после которого пришлось замывать здесь пол от крови, он, может, и придержал бы Стеклова. Для порядка, как напоминание: не тот важнее, у кого грудь в медалях. Фронтовую вольницу надо забывать понемногу.

Но в данном случае Аникеев удовлетворился чувством самоуважения. Его невероятно распирало от собственного гуманизма. Мог посадить полурукого, будь у него хоть вдвое больше медалей, даже пара орденов. Окажись он Героем Советского Союза – плевать, не таким гордыню обламывали. Однако Стеклову, по мнению капитана, повезло хотя бы в том, что несколько часов назад Аникеев уже показал начальнику милиции, этому хромому строптивцу Гонте, кто хозяин. И чья здесь всегда будет сверху.

А когда почти сразу после ухода однорукого ему доложили – явилась зачем-то жена майора, Аникеев окончательно убедил себя: его день сегодня.

Баба наверняка о мужике узнать хочет.

Вот капитан и с ней работу проведет, как давеча со Стекловым. Растолкует кой-чего. Просветит, как за супруга хлопотать надо.

Переступив порог кабинета, Анна словно с разбегу налетела на стену – так подействовал прямой взгляд его обитателя.

Она привыкла к тому, что нравится мужчинам. Собственно говоря, это понимание и привело к замужеству, которое она сама признавала слишком уж поспешным. Но взгляды, которыми ее чем дальше, тем чаще недвусмысленно провожали незнакомцы, начинали сперва беспокоить, после – откровенно пугать. Поэтому мужем стал молодой военный Иван Борщевский: ухаживал неуклюже, при этом источал силу и какую-то крестьянскую надежность. Наконец, статус жены военнослужащего сам по себе защищал, охлаждал в то довоенное время самые горячие взгляды и мысли.

Война и эвакуация внесли существенные поправки. Анна еще понятия не имела, где воюет Иван, а окружающие ее мужчины временами вели себя так, будто она уже вдова. Ну, если нет, то очень скоро ею станет. Так или иначе, их взгляды сделались увереннее, смелее. К тому же на студии ее окружали люди с определенным статусом, более значимым в тылу, чем офицеры действующей армии, бывавшие в их краях не так часто – за исключением, разумеется, тех отчаянных, у кого, несмотря на военное время, закручивались сумасшедшие и короткие романы с работницами кино.

Однажды общение Анны с мужчинами в эвакуации перешло в ту необъяснимую фазу, когда ее категорически ставили перед фактом: без постели вредно и скучно, независимо от того, где сейчас муж и жив ли вообще. Ограничивать себя не стоит, хуже только организму, война бесконечна, жизнь коротка, нужно пользоваться всеми ее радостями. Был момент, когда она дала слабину, долго потом ненавидела себя за это и отрезала случайного знакомого раз и навсегда. Хотя ничего отвратительного он себе не позволил, грубостей и пошлостей с его стороны не наблюдалось.

Вернувшись в Киев и получив уведомление о гибели мужа, Анна еще сильнее ощутила незащищенность. Теперь мужчины, попадавшие в ее орбиту, вели себя, словно спасители и освободители. Возможно, она в то время преувеличивала, но почему-то была уверена: все вокруг фактически разыграли ее в карты, и теперь она обязана пойти по рукам и койкам, чтобы элементарно выжить. К счастью, очень вовремя появился Дмитрий Гонта, и на сближение Анна тогда пошла так же быстро и по той же причине, по которой в молодости выскочила замуж за Ивана Борщевского.

С тех пор она успела позабыть, какими могут быть взгляды посторонних мужчин.

Капитан Аникеев напомнил.

Замерев в дверях, Анна сперва собралась извиниться, повернуться и уйти, точнее – сбежать. Была уверена: офицер госбезопасности не помчится следом, утробно, по-звериному урча. Но, оценив свое положение, взвесив шансы и окончательно убедившись в правоте собственных опасений, тем не менее решила остаться. Держаться нужно взволнованно и скромно, как и положено супруге офицера, арестованного органами МГБ. Здесь лучше не провоцировать, занять выжидательную позицию, не задавать ненужных вопросов, лучше искать необходимые ответы.

Поискав взглядом, куда приспособить быстро и при этом весьма основательно собранный узелок с продуктами, к которым прилагались теплые носки, Анна не нашла такого места. Потому, переложив узел из руки в руку, она сделала несколько неуверенных шагов вперед, задав с явным опозданием глупейший вопрос:

– Можно?

– Вошли уже. Двери прикройте за собой.

Выполнив просьбу, Анна подошла еще ближе, стараясь соблюдать дистанцию между собой и столом Аникеева. При этом не глядя на него, а переключившись за неимением других объектов на портрет Сталина, украшавший стену точно над головой капитана.

– Вы ведь бывали у нас в гостях, – проговорила она несмело, словно нащупывая ногой тропинку в вязком и топком болоте.

– Приходил, – кивнул Аникеев, добавив: – Не часто. Раз или два.

– Но я помню вас.

– Город маленький. Мы могли без Гонты познакомиться.

– Да. Алексей Николаевич… кажется… Верно?

– Алексей. И, кажется, мы переходили на «ты».

– Если это удобно…

– Удобно. Для других – нет, но у нас с вами… с тобой особая ситуация, как я погляжу. Потому я тебя и принял.

– Могли… мог не принять?

– Ох, Аня… Анна, Аннушка. – Он картинно развел руками. – Перед тобой вот человек ушел, я ему все втолковывал: тут, в Бахмаче, с начальством нашим сейчас перебор. Калибры разные, геморрой один. У меня, уважаемая. Скажи, кстати, мужу спасибо.

– За что?

– Знаешь, наверное, про ограбление на станции. Весь Бахмач знает, жена начальника милиции – тем паче. – Аникеев отмахнулся. – Хорошо поработал майор Гонта. Пусть начальство сюда понаехало, за ночь все так укатались – спят без задних ног. Я вроде как на хозяйстве остался. Смешно, правда: сам у себя на хозяйстве… Н-да…

– Почему же тогда Дмитрий арестован? Он ведь хорошо потрудился. Ты сам только что признал это… Алексей.

– Не все просто. Вернее – все не просто. Да, насчет «спасибо мужу»… Только потому, что чужое начальство сейчас отсутствует, я и могу тебя принять по твоему вопросу.

– Моему вопросу? Какой у меня вопрос?

– Анна, мы взрослые люди. Утром арестовывают мужа, после обеда жена приносит ему передачу. Зная, что просто так ее не возьмут, пользуясь знакомством с начальником отдела МГБ, она добивается личной встречи. Правильно?