Любовь неукротимая - Хизер Сноу

Бромвич закрыл глаза, чувствуя, как по телу разливается успокаивающее тепло. Если его снова упрячут за стены Викеринг-плейс, он никогда больше не почувствует вкус алкоголя. И никогда больше не увидится с Пенелопой.

Габриэль почувствовал, как у него дрожат колени. Он сделал три осторожных шага и уселся на канапе.

Не говоря ни слова, к нему подошла Пенелопа. Она опустилась перед ним на колени, аккуратно взяла из его рук наполовину опустевший бокал и поставила в стороне. Пен прижалась головой к груди Габриэля, обняв его за шею. В ответ он обхватил ее плечи, уткнувшись головой в волосы, вдыхая волшебный аромат. Он никогда не забудет этот запах – мандарин и ваниль, и что-то еще, сам дух Пенелопы.

– Не падать духом, милорд, – произнесла она ту же фразу, что и когда-то на балу, и несколько недель назад в Викеринг-плейс. Господи, как же Габриэль хотел поверить ей сейчас, как и тогда, прежде.

– Ты же понимаешь, что ничего хорошего будущее не предвещает, Пен, – удрученно проговорил Бромвич.

Пен отстранилась и смерила его гневным взором.

– Еще как предвещает! Я дам показания…

– Ты – нет, – нахмурившись, перебил он ее, обхватив ладонями красивое лицо. Она выглядела такой молодой, свежей и особенно милой в новом лиловом платье. Удивительно, но казалось, что и глаза ее стали сиять ярче. Габриэль позволил этому прелестному виду впечататься в память, чтобы лицезреть Пен во сне каждую ночь. Нет, он хотел созерцать это и днем, бодрствуя. Чтобы его талисман всегда был бы рядом.

– Я не хочу, чтобы ты туда ездила, Пен. Если ты дашь показания, то Аллен начнет рассказывать те же мерзости. И тебе начнут задавать неприятные вопросы. А что потом? Будешь всеми силами доказывать им, что мы не любовники?

Пенелопа знала, как важна для леди репутация, и Габриэль надеялся, что она не станет спорить. Все же ее губы сомкнулись в упрямую линию, которую он так хорошо знал.

– Подобные суды проходят в публичных местах, – продолжал он. – Туда, будто на бесплатный спектакль, набьются толпы зевак, желающих поглазеть на психа, но самое интересное начнется, когда все узнают, что я аристократ. Каждое показание будет вывернуто наизнанку и представлено в самом вульгарном виде, а все ради забавы. Подробности детства опишут в «Таймс», чтобы новость стала достоянием общества, чтобы ни один твой знакомый не пропустил статью, которой непременно дадут громкое название. Неужели ты хочешь подарить им шанс окрестить тебя вдовой-шлюшкой безумного маркиза?

Пенелопа на секунду поморщилась от этих грубых слов, но тут же, сузив глаза, дерзко выпрямилась.

– Плевать мне на это, Габриэль! Я не отступлю. Особенно сейчас, когда у нас есть весомые аргументы. Я фиксировала процессы излечения всех бывших солдат, с которыми я работала. У меня десятки историй, и у каждой – счастливый конец. Я могу даже попросить некоторых из моих пациентов дать показания: они не откажутся – в этом я уверена. К тому же на нашей стороне Джеффри, влиятельный и уважаемый человек. Его показания сыграют важную роль. В конце концов, ты живешь в его поместье уже полтора месяца, в одном доме с его беременной женой. Никто ни за что не поверит, что он позволил бы такое, будь ты настоящим безумцем. И он сможет объяснить, почему твои планы о постройке фабрики вполне здравы.

Ее горячие излияния словно расплавили ледяную стену отчаяния, оградившую его сердце от остального мира.

– Я уже бывала на одной из этих комиссий, – продолжала Пен. – Верно, все, что ты говоришь, чистая правда. Однако ты должен защищаться до последнего. И если ты в течение всего процесса будешь вести себя разумно и спокойно… ну, скажем так, твоя эмоциональная устойчивость вкупе с моими показаниями и свидетельствами Джеффри принесет нам победу. Не забывай, комиссия состоит из таких же людей, как ты: аристократов, юристов и уважаемых служителей церкви. И никто не стремится объявить человека сумасшедшим без веской причины. В конце концов, если закрыть кого-то в лечебнице было бы так просто, то и любого из них могут рано или поздно объявить безумцем.

Габриэль погладил ее лицо, наслаждаясь нежностью румяной кожи.

– А если я запрещу тебе давать показания? – спросил он, уже догадываясь по мятежному блеску ее глаз, что сейчас услышит в ответ.

– Я все равно пойду туда. Мне не нужно твое разрешение.

– Но я могу отказаться от защиты, – пригрозил Габриэль.

Пенелопа побледнела.

– Ты этого не сделаешь, – неуверенно произнесла она. – Пожалуйста, скажи, что ты этого не сделаешь!

Он прильнул к ее губам. Красивая, упрямая девчонка. Она даже не побоялась навеки быть заклейменной блудницей, лишь бы спасти его, Габриэля. Он прервал поцелуй и отстранился, внимательно посмотрев на Пенелопу.

– Хорошо, Пен, я соглашусь, но при одном условии.

Она чуть склонила голову; взор ее все еще был затуманен не страстью, пробужденной их поцелуем.

– Если меня не признают безумцем, мы поженимся в тот же день. Твоя репутация будет подпорчена, но не очернена. Общество прощает любые грехи, когда дело заканчивается свадьбой.

Пенелопа недоуменно смотрела на него, не в силах выговорить ни слова.

Габриэль затаил дыхание, чувствуя, как сильно стучит в груди сердце. Возможно, он хочет от нее слишком многого: да, она готова пожертвовать ради него своей репутацией, но своим будущим? Связать себя с человеком, страдающим от боевого посттравматического синдрома, и, что страшнее, потенциальным безумцем?

– Это… – Она запнулась на полуслове и, сглотнув, попробовала ответить еще раз: – Ты женишься на мне только ради того, чтобы спасти мою репутацию?

– Господи, Пен! – возмутился Габриэль и притянул ее к себе.

Он постарался вложить всю свою страсть в очередной поцелуй, без слов показать Пен, насколько сильно его чувство. Она так много для него значила – он любил ее уже очень давно; Пенелопа – свет во тьме, его ангел, его звезда, сама его душа.

И тогда, когда он уже готов был сорвать с Пен одежду и овладеть ею прямо здесь, в холле – к черту слуг, к черту ее кузину, к черту всех! – Пен прервала поцелуй и уткнулась лицом в шею Габриэля.

– Хорошо, Габриэль, – пробормотала она запыхавшимся, взволнованным голосом. – Если все сложится удачно, я выйду за тебя в тот же день.

Он испытал непритворный восторг, услышав эти слова, и, не таясь, принялся покрывать страстными поцелуями лицо Пенелопы.

– Но что, если мы проиграем? – тихо спросила она.

Радость не покинула Габриэля полностью, но заметно угасла. Такое возможно: его признают сумасшедшим, ее – шлюхой, он не сможет жениться на ней – это будет просто незаконно, как не сможет и управлять собственным имением.

Габриэль вновь поцеловал Пенелопу, в растерянности обдумывая ответ. Но такового не находилось.

Глава 18

Следующие несколько дней ушли на усердные приготовления. Пенелопа несколько часов приводила в порядок свои записи относительно болезни Габриэля, тщательно обдумывая каждое слово, чтобы заметки эти принесли максимум успеха. Она написала нескольким своим подопечным и несказанно обрадовалась, узнав, что трое из них готовы дать показания.

Также Пен еще раз тщательно расспросила Габриэля. Разумеется, она хорошо помнила все, о чем он ей рассказывал, но решила, что лучше освежить знания. А затем все четверо, включая Лилиан и Джеффри, уселись вместе, чтобы обсудить будущий процесс и прорепетировать перед друг другом свои речи.

Пенелопа прежде не была так благодарна кузине, как теперь. Холодная логика никогда не была ее сильной стороной, а эмоции постоянно загоняли в тупик. Но Лилиан и логика – практически единое целое, а Джеффри – превосходный стратег. Все, что осталось Пенелопе, так это упорядочить свои показания, что она и сделала раз двадцать, если не больше, надеясь, что перед комиссией порядок изложения сведений не собьется в ее голове. Она понимала: лишнее, неосторожное слово не просто выставит ее дурой, но, самое главное, – навредит Габриэлю.

Она старалась не думать о том, что начнется, когда Аллен объявит во всеуслышание о ее связи с Габриэлем. Пен молилась, чтобы ей удалось избежать этого тяжкого испытания, но все же успокаивала себя тем, что вскоре после слушания станет законной супругой Бромвича и шумиха, которая поднимется в результате заявления Аллена, быстро уляжется.

Чуть успокоившись, Пенелопа продолжила свои приготовления, укрепившись в мысли, что все сложится удачно.

Если дни проходили в заботах, то по ночам кипела страсть. С тех пор как Пен пустила Габриэля в свою постель, она с каждым днем все сильнее испытывала ненасытную потребность в его обществе. Неспешными, умелыми ласками он доводил ее до такого блаженства, что ей требовалось немало времени, чтобы прийти в чувство. Он исследовал каждую клеточку ее тела, открывая перед ней все новые грани удовольствия, лаская ее в таких местах, о чувствительности которых она прежде и не подозревала.