Любовь неукротимая - Хизер Сноу

– Где ты? – спросила Пенелопа. – Что ты чувствуешь? Что ты слышишь?

– Кровь, – прохрипел он. – Смерть. Гниль.

Сердце болезненно сжалось в груди и, казалось, на какое-то время и вовсе перестало биться. Что же он видит?

– Ты что-нибудь слышишь?

Габриэль замотал головой, крепко зажмурившись.

– Нет, кругом тишина. Тихо. Слишком тихо. И… темно. Что-то… что-то давит на меня. Вдавливает прямо в землю. Не могу дышать. – Он перешел на крик: – Не могу дышать!

Он дышал, но слишком быстро, очень тяжело; его грудь дрожала от скорого прерывистого дыхания. Пен знала, что он в панике. Но она не должна поддаваться жалости, обязана продолжить его расспрашивать: если не вытянуть все из него сейчас, вероятно, Габриэль никогда не освободится от этих кошмаров.

«Но что, если ты хочешь слишком многого? Что, если все закончится так же, как с Майклом?»

Ледяной страх пронзил тело. Нет, она хотела помочь Майклу, она ни в чем не виновата…

«Но и Габриэлю ты тоже просто хочешь помочь».

На какой-то момент Пенелопу охватили сомнения. Ей стало настолько страшно, что она задрожала. Однако взяла себя в руки и быстро прогнала неуверенность. Она уже не та наивная Пен – она многое изучила и уже помогла не одному человеку. Она должна доверять себе, своей интуиции – об этом ей твердили многие, в том числе и сам Габриэль. И она обязана поверить себе ради него.

– Где ты, Габриэль? Ответь мне! – резко приказала Пенелопа.

– Похоронен, – простонал он. – Похоронен заживо.

«Что?!» Пен затаила дыхание. Неужели его и вправду…

– Похоронили, – повторил он. – Меня похоронили. Под тушей моей павшей лошади. Под телами моих погибших людей. Помогите!

Габриэль широко распахнул глаза, бегло осматривая карету, словно стараясь понять, где находится. Он дышал невероятно быстро, его руки мелко тряслись. Он со всей силы ударил по стене кареты, приказывая кучеру остановить лошадей. Удар был таким сильным, что после него – Пен не сомневалась – останется большой синяк.

Сердце ее отчаянно стучало, она могла лишь беспомощно наблюдать за происходящим. Неужели она виновата в том, что ему стало еще хуже? Это она заставила его погрузиться в воспоминания так глубоко…

– Я здесь, Габриэль, – сказала Пенелопа, протягивая к нему руки, но в этот момент карета остановилась и Габриэль, распахнув дверь, ринулся под дождь.

Она последовала за ним, прямо в дорожную грязь, сжавшись от ледяных капель и промозглого ветра. Было темно, и Пен лихорадочно пыталась отыскать Габриэля, жмурясь от проливного дождя. Сверкнула молния, и в нескольких ярдах она заметила его силуэт. Он стоял на коленях, сжав руками голову. Пенелопа бросилась к нему, каблуки утопали в грязи, идти было трудно, и ей пришлось приложить немало усилий, чтобы удержаться на ногах.

– Габриэль? – позвала она его, подходя ближе.

Он посмотрел на нее. Вид его был ужасен – Пен могла отнести и это на счет темноты, но при свете молнии она увидела, что ему действительно худо. Неужели призраки прошлого преследуют его даже здесь, на открытом воздухе?

Пенелопа подошла к нему как можно ближе, всматриваясь в искаженные страданием черты лица. Под дождем они оба промокли насквозь, но Пен не заметила собственной дрожи, безотрывно следя за спутником.

– Габриэль? – с осторожностью спросила она. – Ты помнишь, что сейчас было?

Он устало выпрямился.

– Помню. И даже больше.

В этот момент Пенелопе показалось, что ее сердце разлетелось на мелкие куски от боли, которую она так отчетливо услышала в его голосе. Габриэль нещадно тер руками лицо то ли от воды, то ли чтобы спрятаться – Пен не знала.

– Теперь я увидел то, чего не хотел мне показывать разум.

– Что? – переспросила она, с ужасом предвкушая ответ.

– Я дожил до конца этой битвы, – говорил он. – Пошел на врага, в последнюю атаку. Но меня сбросили с лошади. – Габриэль тяжело дышал, слова выговаривались все труднее, однако он продолжал свой рассказ: – Это был французский пехотинец. Он напал на меня внезапно, и я при падении ударился о землю с такой силой, что потерял способность дышать.

Слушая его, Пенелопа детально представляла все. Ее Габриэль, борющийся за жизнь. У нее самой перехватило дыхание, и ей стало жутко страшно за него, несмотря на то что он сейчас рядом, живой и в безопасности. Слава богу. Слава богу, что он выжил!

– Когда я попытался подняться, поблизости взорвался снаряд, меня не убило, но… – Он задрожал, и Пен почувствовала, что и сама дрожит в ответ, хотя пока даже не знает, что он расскажет дальше. – Обрывки чьей-то плоти и кровь хлестнули мне в лицо, и я вновь упал, а когда еще раз попробовал подняться, меня… придавил своим весом мой умирающий конь.

Пен едва не вскрикнула, прикрыв рот рукой.

– Казалось, конь умирал на протяжении нескольких часов, издавая жуткие вопли от боли и ужаса, – продолжал Габриэль, крепко зажмурившись. – Вокруг кипела битва, и никто не услышал моей мольбы о помощи. Повсюду падали тела – лошадей, людей… – Он открыл глаза и взглянул на Пенелопу как раз в тот момент, когда сверкнула молния. Его лицо покрыла мертвенная бледность. – Я помню, как рядом со мной упала женщина. – Теперь его голос звучал очень устало. – Вероятно, она была спутницей кого-то из солдат или женой офицера, но ее лицо было таким красивым и таким спокойным, что на мгновение мне показалось: это ангел, прилетевший спасти меня. Однако очень скоро я понял, что она мертва.

– О, Габриэль, – прошептала Пенелопа со слезами на глазах. Они пробежали по щекам горячим ручьем, и только тогда она заметила, что плачет. Пен боялась даже вообразить, какой ужас пережил Габриэль, поэтому у нее не нашлось других слов, чтобы успокоить его, и она вновь проронила: – Габриэль…

– Битва закончилась, а я все еще лежал там, зажатый со всех сторон гниющими трупами соратников и врагов. Солнце палило нещадно, и вскоре воздух преисполнился запахом смерти. Накануне битвы шел дождь, и теперь с земли поднимался пар, наполняя воздух еще большей тяжестью. Я думал, что умру от жажды… Но так проходили дни, я уже молил о смерти и наконец потерял сознание.

– Ты был там три дня, – вспомнила Пенелопа.

– Да.

Ей хотелось обнять его. Прижать к себе и пообещать, что ничего страшного с ним никогда больше не случится. Убедить, что он уже никогда не будет таким беспомощным. Но если они потерпят поражение на предстоящем слушании, то ему станет еще хуже. Конечно, никаких гниющих тел, но он также окажется в западне, беспомощный и обессиленный. И эта западня на всю жизнь.

Они должны выиграть. А чтобы это сделать, нужно добраться до Лондона, живыми и здоровыми.

– Пойдем. Мы простудимся, если будем долго стоять под дождем, – сказала Пенелопа, увлекая Габриэля к карете.

Он повиновался, но забрался в карету очень неуверенно, напряжение все еще не покинуло его. Пен крепко обнимала возлюбленного, пока он не провалился в глубокий сон, и так они ехали, пока не прибыли к очередному постоялому двору.

Пенелопа решила, что в эту ночь они останутся на ночлег. Обоим необходима сухая одежда и отдых после тяжелого испытания. Сама она плакала не переставая целый час и не могла остановиться. «Не удивительно», – думала Пен. Нет ничего удивительного в том, что посттравматический синдром Габриэля принял такие тяжелые формы – после всего пережитого им кошмара; она поражалась, как он мог сохранять хоть каплю рассудка с теми воспоминаниями, что дремали в его голове. Она наблюдала, как он спит, и молилась, чтобы следующий день прошел хоть немного лучше, чтобы они, отдохнувшие и чистые, спокойно продолжили путь. Пен молилась, чтобы Габриэль наконец выздоровел.

Настал третий день их путешествия в Лондон. Дождь так и не перестал, уже смеркалось, однако до города оставалось недалеко – хотя его и не было видно, никакие ветра не могли прогнать его запах.

Когда карета подъехала к дому на Гросвенор-сквер, ни Пенелопа, ни Габриэль не могли похвастаться бодростью духа. Да, они переоделись в чистую одежду, но настроения ими владели те, каких совсем не ожидала Пен.

Она взволнованно наблюдала за Габриэлем. Большую часть дня он сидел спокойно и молчал. Этим утром он зашел в карету с трудом, но никаких симптомов, предвещающих приступ, она не заметила. Казалось, теперь путешествие для него перестало быть особенно тяжким испытанием. Да, он почти не разговаривал, но слушал Пен и порой даже улыбался ее шутливым историям. Однако его состояние казалось каким-то… хрупким. Габриэль теперь выглядел особенно ранимым, уязвимым. Пенелопа не могла понять выражения его глаз, когда он смотрел в окно. Может, он просто волнуется перед комиссией? Или ему неловко после всего, что видела Пен, и оттого, что он сейчас не находит в себе сил поддерживать разговор?

Как бы она хотела знать, что он чувствует сейчас.

Экипаж встретили слуги в голубых и серебристых ливреях семейства Деверо. Габриэль вышел из кареты первым и подал руку Пенелопе. А затем повел ее вверх по лестнице к входной двери, которую перед ними распахнул строгого вида дворецкий, и, прежде чем тот успел приветствовать хозяина и гостью, Габриэль прошептал: