Рядом с зоопарком - Юрий Бриль

Федя оделся и тихонько выскользнул за дверь.

Между прочим, план действий у него уже сложился. Ни в коем случае нельзя упускать этого Загнилена. Они построят с Гриней конуру, лучше всего в лесопарке, подальше от любопытных глаз. Понаблюдают за ним, установят контакт, потом отстукают телеграмму в Москву, в Академию наук, Капице. Хотя были некоторые сомнения… Может, лучше неожиданно нагрянуть. Прямо на Загнилене в Москву. А что? Наверняка он летает. Эту деталь надо непременно обсудить с Гриней.

Глава девятая,

в которой Славик блистает талантами, а Федя рассуждает о горькой участи твердых троечников.

Дома у Грини никого не оказалось. Мама во вторую смену, а сам Гриня умотал. Может, в магазин, может, в садик за Юлькой. Тогда Федя пошел к Славику. Славик, конечно, не стоил того, чтобы посвятить его в дело, но Феде все же хотелось посмотреть на него свысока, намекнуть, что им с Гриней кое-что кое о чем известно. И секретное поручение Славика по сравнению с этим кое-чем — сущий пустяк.

Открыла мама Славика. В переднике, обсыпанном мукой, в руках скалка. Как обычно, стряпала тортик для Славика.

— А Славика нет, — сказала она. — Славик на репетиции.

«Вот те раз, — подумал Федя, — видимо, в самом деле Петр Никанорович заблуждался, а он, Федя, говорил правду, хотя и врал. Вот, черт, головоломка! Но если он говорил правду, значит, обманул Петр Никанорович? — Его даже в жар бросило от такой мысли. — Главное, кто? — взрослый человек. Директор».

Погуляв около дома Славика, чтобы хоть немного улеглись мысли, Федя направился к школе. Уже вечерело, и было видно издалека, что в актовом зале горит свет.

У раздевалки на телефоне дремала Агриппина Петровна. Тишина. Федя заглянул в зал — пусто, но за занавесом был слышен разговор. Федя прокрался к сцене, отвел краешек плюшевого занавеса, — облокотившись на рояль, стоял витязь. В кольчуге, в серебристой накидке, широких шароварах и красных сапогах, в руке сабелька. Витязь как витязь, хотя и толстенький. Не сразу Федя узнал в нем отличника и запевалу. Рядом на стуле — Елена Ивановна. Она вязала свитер. Ее муж Владимир Константинович частенько проводил занятия по физкультуре на школьном дворе. А без свитера, в одном трико, все-таки и закаленному человеку прохладно.

— Ну, теперь куда ни шло, — сказала Елена Ивановна, отрываясь от вязанья. — Сейчас попробуем вместе с этим, как его?.. змеем. Это будет последняя, генеральная репетиция. — Она прошла к дверям, тем, что напротив сцены, распахнула их и крикнула: — Эй! кто-нибудь, змея давайте!

Федя отпрыгнул к шведской стенке и быстро поднялся по ней на самый верх, придерживаясь за прикрепленный к потолку канат, закутался в занавес.

На сцену въехало огромное, встопорщенное, о трех головах чудище. Желто-лысые головы пучили красные глаза, скалили зубы. Каждая отливала буквами преимущественно какого-нибудь одного недостатка: «Зазнайство», «Лень», «Нивоспитанность». Все правильно, только на третьей голове ошибка. Из-за чудища выглянул старик в ботах, появился и исчез.

Федины планы рухнули, да он и сам чуть не рухнул со шведской стенки, так ему стало грустно и обидно. Загнилен на поверку оказался бутафорским, и обвели их с Гриней, как последних дураков.

— Повторим с самого начала, — сказала Елена Ивановна.

Толстенький, розовощекий витязь запохаживал вокруг змея. Каблучком притопывая, сабелькой помахивая, запел-заговорил звонким, как у всех отличников, голосом:

Как во славном во городе Верх-Исетске,Во дремучем во темном подвале,Школы средней номер тридцать дваПоселилось ужасное чудище…

— Не торопись, Славик, первую строфу следует читать в замедленном темпе, чтобы зрители успели проникнуться значительностью происходящих в школе событий. — Елена Ивановна, вспомнив о чем-то своем, подошла к телефону, быстро набрала номер. — Сашенька, ты, детка?.. Чем ты занимаешься?.. Ну, хорошо, я скоро приду.

Уж как мы с папаней сабельку выстругивали,Лаком масляным ее покрывали…

— Этих слов не надо, тут мне не очень удалось.

— Эти слова я сам придумал, — сладким голосом сказал Славик.

— Да какой же ты у меня умница, прямо нарадоваться не могу. — Елена Ивановна поцеловала Славика в макушку два раза, в один и в другой завиток. — Давай, мой талантливый, переходи непосредственно к схватке.

Размахивая сабелькой, Славик пошел на Загнилена.

— Эх ты, гой еси Славик, сын Эдуардович! — заорал Федя и, оттолкнувшись от шведской стенки, полетел на канате. — Выходи ко мне на бой-драку честную, поглядим еще, кто кому надает!

— Ты что, Елкин, с потолка упал? Такой невоспитанный! Хоть бы «здрасте» сказал!

— Здрасте, — сказал тогда Федя, раскачиваясь над головой Елены Ивановны.

— Что надо? — замахнулся сабелькой Славик. — Тебя никто не приглашал!

— А я на драмкружок!..

— Опомнился, — горько задумалась о чем-то своем Елена Ивановна.

— Знаю я этого Елкина, разболтает всей школе — и никакого сюрприза не получится, — важно сказал Славик.

— Больно нужно.

— Хорошо, — подобрела вдруг Елена Ивановна, — разрешаю поприсутствовать. Спускайся.

— Да я ничего, я здесь могу, — сказал Федя, делая между тем на канате несложные гимнастические упражнения.

— Спускайся, будешь вместо зрителя! — Елена Ивановна достала из заднего кармана спортивного трико часы на цепочке, щелкнула крышкой. — Ты вот что, Славик, порепетируй еще минут пятнадцать, а мне, к сожалению, пора. В магазин за кефиром и за дочкой в садик. — И она ушла.

Федя спрыгнул наконец с каната.

— Нормально, — сказал он, разглядывая Загнилена. — Не боишься?

— Вот еще!.. Чучело ведь.

— А похож на настоящего. Я сначала думал, может, биоробот. Обрадовался. Не, куда нам до настоящего!

— А зачем тебе настоящий?

— Мало ли. Ну, летал бы на нем. Сел на загривок и айда над городом реять. Нормально?

— Ничего… — согласился Славик. — На этом, конечно, не пореешь. Самодельный. Купили в овощном тыкв, сделали из них головы. Согнули из проволоки каркас, обклеили картоном, цветной бумагой. Гриву нацепили из пакли. Ну, юные техники еще немного помудрили.

— И что ты будешь с этим Загниленчиком делать?

— Головы рубить — что еще?

— А новые не нарастут?

— Не.

— А вдруг?

— Я сценарий знаю назубок. Срубаю голову с надписью «Лень» — читаю стихи про лень. «Зазнайство» — так про зазнайство. И дальше в таком же духе. Чтоб пережитки не знали пощады.

— Тоже ничего… Везет же вам, отличникам, самое интересное всегда вам достается. А мы что, троечники? Только и остается быть зрителями.

— Выбивайся в отличники, кто тебе не дает? Или того… транзисторов не хватает?

— А вот дам по тыкве — и замкнутся твои, чтоб не хвалился!

— Но-но, полегче! — Славик опять замахнулся сабелькой, сделал несколько блестящих па. — Оскорблений не стерплю — острой шпагой заколю.

— Конечно, с доспехами… с сабелькой, — отступил Федя. Так любой дурак может.

— Ладно, пощажу, — убрал свою сабельку Славик.

— Спасибо, — подчеркнуто вежливо сказал Федя и снова забрался вверх по шведской стенке. — Валяй, репетируй.

— Итак, стихи про зазнайство! — объявил Славик, встав в богатырскую позу.

— Здравствуй, мальчик Слава. — Перед Славиком стоял старик в ботах. Черного халата на нем уже не было — вполне приличный клетчатый костюм. Цвета спелой тыквы лысина поблескивала, точно пропитанная лаком.

— Здравствуйте, дедушка! — вежливо сказал Славик.

— Я к тебе на минуточку. Беспокоюсь за тебя, роль все-таки ответственная. — Он достал из кармана золотую в виде дракончика табакерку, раскрыл ее, зацепил дрожащими пальцами щепотку табаку, мелко зачихал в кулак. Заметив, что Славик с любопытством смотрит на табакерку, пробормотал невнятно: — Редкая вещица, выпросил в музее на пару дней, но ты об этом никому, тсс… Доверяют служителям муз… Ах, да что я все и себе да о себе! Давай, мальчик Слава, показывай, как ты будешь человечество от пороков избавлять!

— Это нетрудно, — сделал несколько выпадов сабелькой Славик.

— Что ж, так сразу все недостатки и уничтожишь?

— Ага.

— И не жалко?

— А что жалеть?

— Ну, хотя бы один, самый маленький недостаток оставил. Тебе, насколько я понимаю, недостатки не нужны. Но ты о других подумал? Представь себе, что все вдруг избавились от недостатков. Все стали отличниками, все — запевалами в школьном хоре, все — активными общественниками… Может, это и хорошо. Однако возникает вопрос, кто же будет все-таки запевать, если все запевалы? И кого, спрашивается, хвалить, если все отличники? Отличник — значит отличается. Соображаешь?