Циклон с востока - Александр Александрович Тамоников

Михаил, — полушубок толстый, ничего не застужу. Можно и посидеть».

Полковник помолчал, разглядывая русского. Интермедия затянулась, но потом стало понятно, что японец ждал, когда подойдет переводчица. Молодая женщина села рядом с полковником и вопросительно посмотрела на него.

Начался допрос. Полковник вопрос за вопросом, как клещами, вытягивал из Сосновского все о его прошлом. Положение было, мягко говоря, неприятным. Продумать заранее во всех деталях свою легенду Михаил не успел. Основные детали «биографии» он, конечно, для себя определил. Но вот детали, даты, фамилии. Все это соотнести было сложно, если учесть, что реально Сосновский в какие-то моменты не был или просто не мог быть в тех местах, о которых его расспрашивал японец.

Михаил, ссылаясь на контузию, отвечал с паузами, вспоминал что-то, задумывался. Отвечал специально общими словами, не вдаваясь в детали. Прикидываться дурачком тоже было опасно. Икэда понял, что русский не дурак и не просто мужик из деревни, который решил пойти против советской власти. А так хотелось прикинуться дураком и отвечать, что ничего не знаешь, ничего не понимаешь и не смог по причине природной тупости запомнить фамилии, даты, события, названия городов. С такими разведчиками, как Икэда, такие номера не проходят.

Настя переводила, произнося вопросы на русском языке с ленивой интонацией, нехотя, как будто ей было неприятно терять время на этого русского. Прошло около часа. Сосновский основательно продрог сидеть на снегу, даже в полушубке, но все же вдали от костра, где собрались все японские солдаты, кроме несущих караульную службу. Наконец допрос закончился так же неожиданно, как и начался.

— Хорошо, — сказал Икэда. — Скоро мы дойдем до места, и у меня будет к вам поручение.

— Послушайте, — старательно разыгрывая эмоциональный всплеск, проговорил Михаил. — Может быть, мы все же будем относиться друг к другу как союзники, а не как тюремщик и заключенный. У меня свои дела, и они направлены не против вашей деятельности, я в чем-то и с вами заодно. Но простите, вы меня тащите черт знает куда, меня ждут, обо мне беспокоятся. Ведь мои товарищи наверняка думают, что я попал в лапы НКВД! Я согласен вам помогать как союзник, но и вы учитывайте мои интересы!

— Союзник? — перевела Настя слова японца. — Вы мне как союзник не нужны. Если бы вы мне не были нужны для одного поручения, я бы вас убил сразу в тот же день, когда мы вас встретили в лесу. Не обольщайтесь, что вы находитесь в равноправном с другими членами группы положении. Я могу передумать даже через час и не возлагать на вас надежды и не давать вам поручения. И тогда я вас сразу убью. Идите к костру, вы замерзли.

Полковник легко поднялся и ушел. Сосновский скрипнул зубами и попробовал так же легко и непринужденно подняться, но ноги у него затекли и даже замерзли. Попытка встать превратилась в неуклюжую возню на снегу — унизительную и комическую. «А ведь он меня поставил на место. Напомнил мне, что я в его руках, а не в качестве друга иду с ним по тайге. Зачем он это сделал? Чтобы я не расслаблялся. Да я и так не иду с песнями, бодро сбивая снег прутиком с веток деревьев. Я еле тащусь, как и все они, я устал как собака, хочу пожрать нормальной еды и… хочу какой-то ясности. Видимо, ясность скоро появится. Да! Именно так эту сегодняшнюю профилактику и следует понимать. Скоро я ему понадоблюсь… или нет, если все пойдет как-то не так».

Икэда все чаще совещался с двумя своими помощниками. Группа шла очень быстро, и Сосновский с озабоченностью посматривал на Настю. Она не несла никакого груза, но все равно было видно, что молодая женщина вымоталась до предела. Михаилу хотелось бы идти рядом, поддерживать ее под руку, но делать этого было нельзя. Никаких симпатий, никакого оказания помощи. Только неприязнь. Неожиданно повалил снег, ветер шатал высоченные верхушки деревьев, и на людей то и дело обрушивались комья снега, накопившегося в кронах. Если так будет продолжаться и если японцы не раздобудут лыжи, группа скоро не сможет идти. Или идти уже недалеко?

Снег летел в лицо, но когда группа стала подниматься на сопку, то оказалась в «снеговой тени». Здесь на подъеме было почти безветренно и было относительно мало снега. Цепочка людей тянулась извилистой змейкой по склону сопки. И вот наконец на вершине в лицо снова ударил ветер, залепил снегом лица, глаза, стал набиваться под капюшоны японцам и за воротник полушубка Сосновского, который тот старательно прижимал к лицу. Один край сопки был обрывистый, когда-то обвал буквально срезал этот склон. И сейчас, когда он был забит снегом, когда видимость упала и каждый шел, опуская лицо, этот склон был очень опасен. Сосновский понял это только тогда, когда его нога вдруг провалилась в снег и потеряла опору.

Тело мгновенно повалилось на бок. Михаил взмахнул руками, но не успел дотянуться до березовой ветки. Пальцы схватили пустоту. Один миг — и козырек снега, так предательски выросший на краю тропы, обрушился вниз. Внутри все похолодело от ощущения приближения неминуемой смерти. Внизу было около двадцати метров пустоты, а в самом низу камни, валуны… Пальцы машинально попытались ухватиться за что-то, и вдруг в его руке оказалась зажата крупная ветка куста. Он сразу схватился за нее второй рукой, и его тело повисло над обрывом. Еще миг, еще полсекунды, и если бы он не успел схватиться второй рукой за мерзлый куст, то не удержался бы и сорвался вниз. Михаил держался и смотрел на ветку. Сколько он так провисит, сколько выдержит куст, его руки?

Потом в поле его зрения появились ноги в меховых сапогах. Японцы осторожно, придерживая друг друга, ухватились сначала за рукава Сосновского, потом за отвороты его полушубка. Еще рывок, и вот его тело вытянули наверх, на тропу. Икэда стоял здесь же, наблюдая. Потом он махнул рукой. Вперед! «Странно, — поднимаясь на ноги, подумал Сосновский. — Значит, я ему нужен? Неплохая получилась проверочка, только вот ноги немного дрожат».

— Вас, кажется, Ольгой Васильевной зовут? — Коган вошел в бухгалтерию, когда там, кроме Лобановой, уже никого не было.

— Да, а вы кто? — бухгалтер внимательно посмотрела на гостя. — Новенький у нас на заводе?

Довольно миленькая женщина лет тридцати пяти. Коган смотрел с удовольствием на бухгалтера. Вот есть же на свете такие приятные женщины. Вроде и красавицей не назовешь, а вон какие ямочки на щечках, вот чуть улыбнулась, и ямочки заиграли. И глазки быстрые, выразительные. Как она