Иные песни - Яцек Дукай

Пан Бербелек вскарабкался на камни, присел рядом с софистом, глянул ему через плечо. Шебрек не рисовал руин, нет, он рисовал погрузившийся в джунгли дворец-крепость, ворота были закрыты, их столбы были покрыты позолоченными барельефами, представляющими самые фантастические создания; над воротами пылал высокий огонь. Пан Бербелек пригляделся повнимательней. И действительно, тени на поверхности колонн складывались в подозрительно правильные узоры.

— Ты уже был здесь когда-то?

Шебрек отрицательно покачал головой.

— Выходит, что-то читал про Марабратту? — допытывался Иероним. — И вообще, из какого языка родом это слово: «Марабратта»?

— Нечего читать, — ответил вавилонянин, не переставая рисовать. — Ничего не написано. Возможно, я напишу. Только я еще не решил, в какую легенду поверить. Кто тут жил? Кто правил этим царством? Что это были за люди?

— А может, еще и не люди, возможно, что-то более раннее, — буркнул пан Бербелек. — Имелся ли у них собственный кратистос, или этот город появился именно в трехосновном антосе их повелителя? — он указал палкой на треугольный колодец, на тройной перекресток мощенных улиц. — Кто знает, а вдруг за тысячи лет до Аристотеля какой-нибудь пра-эгипетский мудрец додумался до истины о природе реальности и научил свой народ методам манипуляции собственной и чужой Формой, искусству резьбы по керосу — а потом все это было забыто, знания погибли вместе с древней цивилизацией…

Шебрек зыркнул на пана Бербелека, выдул щеку.

— Но, возможно, сохранились ее творения, быть может то, что мы принимаем за естественный порядок вещей и космическую телеологию жизни, возможно, это уже сами по себе произведения таких текнитесов флоры и фауны их Марабратты…? Растения, животные. Мы.

Свет стекал среди руин словно море во время быстрого отлива. Пан Бербелек почти что слышал шум вливающихся на его место черных волн ночи. Деревья, кусты, трава, камни, золотая саванна к северу, лес на юге — все тонет. Меняется и окраска звуков; ведь музыка дня совершенно иная, такая же иная и музыка тьмы. На развалины слетела цветастая птица, раскрыла клюв, и скрежещущее гульканье пронзило полумрак. Если не считать этого — тишина; лагерь слишком далеко, сюда не доходит эхо вечерней суеты, не добирается пение Н’Зуи, фырканье и рычание животных. Ветра нет, так что молчат и растения. Тишина представляет собой форму всяческих развалин, это тоже род неподвижности. Становится все темнее, вавилонянин перестал рисовать, снял шляпу. На небе над древним городом показались звезды и кривая сабля Луны. В их свете пан Бербелек пригляделся к птице, что драла горло в трех камнях от него. Вместо коготков у птицы наличествовали обезьяньи пальчики, из хвоста рос пучок золотой травы, глаза хамелеона оборачивались во все стороны, один независимо от другого. В какой-то миг птица глянула на пана Бербелека, зрачки застыли. Иероним махнул палкой. Все так же гулькая, какоморф взлетел над развалинами.

— Мы добрались до границы.

— Лучше, начни записывать свои сны, эстлос.

* * *

13 Секстилиса. Мы встали над Черепашьей. На южном берегу открывается царство Кривой Формы. Течение быстрое, река глубокая. Строим плоты. Какоморфия начинает влиять на людей, ночью два воина Н’Зуи срослись спинами, позвоночники выгнуло спиралью. Н°Те проводит племенные ритуалы. Я решил отвести главный лагерь на несколько десятков стадионов к северу, снова в глубину джунглей; Н’Зуи вырубают тропу, здесь же оставим только пост у парома. Зайдар перед рассветом вскарабкался на вершину деформированного бальзамового дерева; говорит, будто видел огни, там, в глубине Сколиодои. Может, и вправду, город. Шулима желает идти, чтобы увидеть собственными глазами. Естественно, я иду тоже; как бы я мог отказать? Так что вяжем плоты.

Пан Бербелек первым поставил ногу на земле Кривых Стран. Он не оглянулся на плот, на гребцов Н’Зуи, взболтанную поверхность Черепашьей Реки, на Шулиму, Зуэю, Зайдара и Шебрека, перескакивающих за ним на крутой берег; он поправил заплечный мешок, баклагу и заброшенный за спину кераунет и, отвернув рыктой заросли, вошел в сколиотические джунгли. На основании ночных наблюдений нимрода были установлены направление и расстояние: предполагаемый город какоморфов должен был находиться в стадионах восьмидесяти к югу от Черепашьей.

Река называлась так, потому что когда-то здесь и вправду буквально роились болотные черепахи; в настоящее же время то, что выползало из нее на сушу, представляло собой асимметрические слепки грязи, гальки и зеленых мышц, скрученных из подгнивших водорослей. У некоторых из этих созданий был даже панцирь — из черного льда, таящего в солнечных лучах, и по несколько лап. В грубо обработанных башках скрежетали каменные мозги.

Пан Бербелек определил для экспедиции жесткие временные рамки: если они не дойдут до цели в течение трех дней, то вернутся, не смотря ни на какие обстоятельства. Восемьдесят стадионов по джунглям — это серьезный вызов даже при плоском керосе. Желание вступить в страну таинственной морфы выразили практически все участники джурджи — только Вероны и Ап Рек не были настолько уже любопытными — но, поскольку Н’Те решительно отказался посылать своих воинов за реку, экспедицию пришлось ограничить вылазкой нескольких человек. Вот когда они обнаружат надежную и безопасную дорогу, можно было подумать и о массовом переходе. Конечно, пан Бербелек мог бы непосредственно нажать на Н’Зуи, только он предпочитал не пробовать; какого бы успеха он тут не достиг, раньше или позднее заплатил бы за него потерей части отряда. Игра не стоила свеч, негров и так уже становилось меньше, как и предсказывала эстле Амитасе. Еще в Марабратте какоморфия коснулась ховолов и хумий: они не хотели есть, их копыта запускали корни в сырую землю, пришлось их на ночь загонять на камни. Рога ховолов за ночь выгнулись в удивительные формы; Папугец рассказывал, как Н’Зуи пытаются по их конфигурации прочесть послания богов; дело в том, что сами негры привыкли уже морфировать рока своего скота, их форма соответствовала Форме племени или рода. Зато длинная шерсть хумий начала выпускать пурпурные бутоны. За время путешествия к Черепаховой они превратились в асимметричные цветы. Ночью на них слетались светящиеся насекомые, которые вдыхали храпящие негры. Один их них поперхнулся и умер во сне; Мбула Коготь потом вскрыл его и вынул легкие — те светились настолько ярко, что приходилось прикрывать глаза. Гауэр Шебрек выкупил легкие покойника у Того, Кто Откусывает за пару драхм. На белых какоморфия пока что не особо действовала, их Форма была сильнее — опять же, большая часть из них была аристократами. Пан Бербелек опасался за Порте с Антоном, и за молодежь: Алитею, Клавдию, Абеля. Это, в основном, по их причине он приказал удалить лагерь джурджи от берега Черепаховой. Пускай поохотятся в северных джунглях, там тоже имеется множество самых разнообразных какоморфов: буквально только что Ливий зарубил деревянную обезьяну с змеиными лапами. Похоже, что кераунет в этой чащобе не слишком и пригоден. Зайдар раздавал охотникам копья, мечи, ножи. Вот она — джурджа: лицом к лицу с чудищем, с напряжением всех мышц, с кровью на лезвии — его или твоей. Если, конечно, чудище истекает кровью: от обезьяны только щепки летели. В спине у нее было небольшое дупло, и в этом дупле она несла небольшую обсидиановую фигурку — яйцо с колючками. Тобиас спрятал его в своих вьюках. Ночью фигурка исчезла, кто-то должен был украсть.

Пан Бербелек шел через Искривленные джунгли ровным, спокойным шагом, глядя под ноги, обходя корни деревьев и узлы лиан, стараясь ступать по голой земле и камням — что в джунглях практически невозможно. Тут же его опередил нимрод: он будет вести, единственный, кто никогда не теряет ориентации. Шебрек, правда, захватил с собой компас. Уже вскоре небо полностью было заслонено плотной крышей джунглей: спутанными, сбившимися, сросшимися кронами деревьев и того, что заняло здесь место деревьев. Подданный вечной пытке керос деформировал любые формы. Здесь не было уже ни единого растения, ни животного, на которое Иероним мог бы указать и с уверенностью сказать, что оно принадлежит к тому-то или иному виду, что называется оно так-то и так-то. Перейдя Черепаховую Реку, они перешли и границы языка. Теперь следует искать приближения в соединении, обращении и деформации известного. Например: не дерево, но одеревеневшая мышца, вытолкнутая из под земли на шестьдесят пусов, вытянувшаяся к небу конечность захороненного под джунглями великана. Или: не лиана, но выгнувшийся язык пламени (к тому же, обжигающий при касании). И другая лиана — напряженная жила, в которой пульсирует темное месиво. И рядом еще одна лиана — локон людских волос длиной в стадион. Или: птица с шестью крыльями. (Зайдар подстрелил его. Птица упала; тут же воскресла и сразу же закопалась под ствол крокодилового дерева). Или же: укоренившиеся валуны, откладывающие яйца. Шебрек не закрывал своего альбома уже ни на секунду.