Те, кто старше нас - Алексей Владимирович Барон

в такой грязи, поскольку на Феликситуре была четвертая. Расстроилась, бедняжка. Надо с ней помягче.

19 июля. Джейн просто молодчина. Если не считать помятого телескопа, стыковка явно удалась. Скафандры у ее команды оч. нарядные. Серж, ты никогда не обнимался с женщиной в скафандре? И не нужно.

20 июля. Ну вот и конец. Люди и зяблики эвакуированы. Ух, какие цветочки в коридорах! А занавесочки… Не завидую модильянцам: их пятьдесят, а нас – четыреста по клеткам. И все хотят есть. А уж зяблики…

Ухожу последним. Не грусти, Серж! Если встретишь Круклиса, будь ласков.

Со своей стороны обещаю не драться.

* * *

Кому-то эти записи могли показаться бредом, но не мне. Захотелось перечесть их внимательнее, однако не пришлось. Помешал Джекил. Впрочем, повод у него был уважительный.

– Серж, я поймал радиограмму дальней связи.

– Да ну? Читай.

– «Транспортный звездолет ГЕРМЕС. Даю реверс маршевому двигателю. Полет Кроносу прекращаю. Если на Гравитоне кто-то есть, отзовитесь. Арвид Свенссон».

– Очень приятно.

– А мне – не очень.

– Какие затруднения?

– Хочу чем-нибудь заняться.

– Да? Как далеко от нас капитан Свенссон со своим «Гермесом»?

– Шесть световых лет. Нашу радиограмму получит через восемь геолет.

Сюда может прилететь не раньше, чем через девятнадцать.

– Ну, нет. Столько ждать невозможно. Скука.

– Ближе «Гермеса» никого сейчас нет.

– Что ж, будем выбираться своим ходом. Готовь корабль.

– К чему?

– К полету.

– У нас нет аннигиляционного топлива.

– Топливо будет.

– С Гравитона?

– Да.

– А разрешение?

– Разрешение потерпевшим кораблекрушение?

– О! Рифма. И все-таки?

– Давно ты стал законопослушным?

– А как только совесть проснулась. За горючее платить не придется?

– Беспокоишься о моем финансовом положении?

– Чисто по-дружески, – заверил софус.

– Оч. приятно. Разрешение есть, – я похлопал по журналу. – Приступай.

– А вы?

– Пойду верну Мод на «Туарег». Толку от здешней медицины никакого.

– М-да, – сказал Джекил. – Неорганическим существом быть удобнее.

* * *

Мод все еще оставалась без сознания. Ее физическое состояние опасений не внушало, а вот с результатами энцефалоскопии не мог разобраться ни я, ни кибердоктор Гравитона, состояние которого как раз и вызывало опаску. А коли так, оставаться на станции было незачем. Все корабли, направленные в систему Кроноса, несомненно последуют примеру «Гермеса», то есть лягут на обратный курс и пойдут к Земле.

Я погрузил кокон с Мод на тележку. С помощью единственного нормального робота-модильянца вернул ее в медицинский отсек «Туарега». После этого поднялся в рубку, чтобы проверить, чем занимается преданный софус.

Послушный мальчик Джекил занимался перегрузкой топлива. На обзорном экране мерцал сгусток антипротонов, плывущий из энергохранилища Гравитона.

Осторожно манипулируя магнитными полями, софус подтягивал горючее к борту «Туарега». Стоит ему ошибиться, и в радиусе добрых пяти километров останутся одни гамма-кванты.

– Справишься? – спросил я.

Джекил презрительно хрюкнул динамиком.

Погрузка – процесс неспешный. Время еще оставалось. Я решил последний разок пройтись по станции. Трудно сказать, что потянуло в разворошенное гнездо, но потянуло. Вторично за эту историю.

Вернув журнал Сумитомо на его штатное место – в ящик командного пульта, я спустился к ярусу жилых палуб. Все здесь свидетельствовало о поспешном бегстве, было брошено и оставлено там, где находилось к моменту стыковки с «Модильяни».

Впрочем, нет, не все.

На доске объявлений все еще висела записочка: «Ингрид, жду у «Туарега». Кто такая Ингрид, кто ее ждал у «Туарега», не знали даже старожилы. Записка висела еще до того, когда я впервые появился на станции. Свидетельство минувших судеб, символ неистребимых чувств.

– Серж, еще одно сообщение.

– Давай.

– «Лайнер БЛЭК СВОН. Торможение закончил. Ускоряюсь курсом СОЛНЦЕ. Ванда Петрачек. КОНЕЦ СООБЩЕНИЯ».

– Вот видишь. Даже Ванда повернула.

– Да, большой переполох получился. Есть из-за чего?

– А как же. Быть может, приключения еще не закончились.

– Не надоело?

– Приключения – это то, без чего скучно и с чем грустно.

Джекил озадаченно замолчал.

– Нет, не улавливаю, – через некоторое время признался он.

– Какие твои годы, дружок, – сказал я, припомнив Круклиса.

И отправился в его каюту. Потом меня сильно потянуло в реакторный зал.

* * *

Я хотел увидеть спицы. Ну, и поклониться им, что ли. Но увидел нечто большее.

У реактора топталась квадратная фигура в колышущемся балахоне с радужными переливами. Призрак лениво повернулся. Кроме костюма ничего ужасного в нем не наблюдалось – обыкновенный Круклис.

– А, вьюнош. Привет.

– Привет, – тупо сказал я.

– Как поживаешь?

– Да ничего. И что ты здесь делаешь?

– Кшиштоф, бедняга, тоже интересовался. Да не трясись ты, кровь сосать не буду. Чего трясешься?

– А того трясусь, что если помер, то нечего людям голову морочить.

– А вот и нет. Дело-то личное. Хочу – морочу, хочу – пророчу. Да ты ведь и сам на два года немножко помер.

Я оглядел его переливчатую фигуру и возмутился:

– Но не до такого безобразия!

Круклис вздохнул.

– Умерен, батюшка. Всегда отличался осмотрительностью. Вот и помер частично, хе-хе.

– Очень смешно. Черт, это и в самом деле ты?

– Ну, допустим. Давай сначала только допустим, так легче адаптироваться неокрепшим мозгам.

– Тогда рад тебя видеть, старая перечница.

– Так ведь и я тоже.

– Не ожидал. Это ты с голодухи.

– А кстати, Серж, в память о нашей старой и настороженной дружбе. Сбегай за бутылочкой, а? Помянем. По-вашему, по-славянски. Видишь ли, роботы тут посвихнулись, а я – как-никак старшой. Теперь даже – очень. Сгоняешь?

– С-сейчас.

Как и полагается, первая серьезная мысль зародилась в баре. Я вспомнил, что у телекамер галлюцинаций не бывает, и с локального пульта включил обзор реакторного зала. На экране послушно появился Круклис.

– Проверяешь? – вяло спросил он. – Проверяй, проверяй.

Видеозапись тоже подтвердила его наличие. Пришлось с этим смириться.

– Что будешь пить, привидение?

– Да водку ж, – ответило оно.

Я принес бутылку можжевеловой, стопочки, буханку хлеба, банку груздей.

– Соображаешь, – одобрил Круклис. – В Могилеве был?

– Нет.

Когда он брал рюмку, я обратил внимание на его руку. Кожа кисти была совершенно белой, полностью депигментированной, обескровленной. Не рука, а настоящий гипсовый слепок. Впрочем, действующий.

* * *

Мы выпили, и он замолчал, хмуро кутаясь в свой балахон. Мне захотелось его потрогать.

– А вот этого не надо. Я давно уже тронутый. Хорош каламбур, а, любитель словесности?

– У тебя что, там ничего нет?

– Почему? Появляется потихоньку. Нарастет еще.

Гипсовой рукой он взял соленого груздя, отправил его в рот, зажмурился.

– Слушай, а водка не повредит твоей гемолимфе? – спросил я.

– Не переживай. Моя гемолимфа много чего выдержит.

Он кивнул в сторону реактора:

– Что ж проворонил, а? Не мог почуять?

Я остолбенел.

– Ты всерьез считаешь, что в этом виноват я?