Мальчик - Фернандо Арамбуру

Никасио покупал вино у одного местного знакомого, которому его, в свою очередь, оптом поставлял некий кооператив из Риберы-де-Наварра. Нельзя сказать, чтобы Никасио много пил, но и без двух-трех стаканов за ужином дело не обходилось. Мне кажется, что как другие привыкают принимать снотворное перед тем, как лечь в постель, так и он легче засыпал в легком подпитии.

Оставшись дома одна, я однажды налила себе стакан этого вина, хотя обычно к алкоголю даже не прикасаюсь. Сейчас я думаю, что в тот раз подсознательно попыталась поступить так же, как ежедневно поступал отец, словно через меня и он тоже мог бы продолжать следовать своей привычке. От кислого запаха я скривилась. Такое пойло я бы не проглотила, даже заткнув нос. И максимум, на что решилась, это лизнуть вино кончиком языка. Меня чуть не вывернуло наизнанку. Не раздумывая ни минуты, я выплеснула содержимое стакана в раковину. Мерзость – вот самое мягкое из пришедших мне на ум определений. Незадолго до того, часов в девять или в половине десятого, я вернулась из больницы в самом ужасном настроении. А когда открыла дверь, на меня обрушилась необычная тишина. Сейчас попробую вам объяснить, что я в тот раз почувствовала. Это не было похоже на тишину, которая всегда царит в доме, где никого нет. Мне показалось, что все вещи, учуяв мое возвращение, вдруг притихли, словно дружно решили что-то от меня скрыть, что-то наверняка очень печальное, о чем ни одна не отваживалась мне сообщить. Казалось, что за моей спиной разные предметы мебели и вообще домашняя утварь переглядываются, давая друг другу понять, что сейчас им лучше хранить молчание.

Но еще хуже, честно признаюсь, на меня подействовала темнота. Хотя как раз в ней-то и не таилось никакой загадки, она не требовала никаких объяснений. Но эта кромешная темень даже не пыталась скрыть свою враждебность ко мне. После неудачной попытки выпить вина я стала перебегать из комнаты в комнату – и везде зажигала все лампы, какие там только были, пока квартира не залилась ярким светом. Теперь, по прошествии стольких лет, я думаю, что, не начни я тогда метаться как безумная, мне бы никогда не пришло в голову зайти в комнату Нуко.

Я села на стул, стоявший примерно посередине комнаты – там, где его и оставил Никасио, отправляясь в больницу. Какие мысли, какие картины посещали моего отца, когда он целыми часами сидел на нем? Сейчас я стараюсь восстановить комнату в памяти. У стены вижу кровать моего сына, маленькую, как раз по его росту. Она очень аккуратно, без единой складочки застелена покрывалом в цветах «Атлетика» и с гербами этого клуба. На кровати, прислонившись к подушке, сидит плюшевый лев в футболке той же команды. Вижу расставленные в идеальном порядке игрушки, на комоде – фотографию моей юной улыбающейся матери. Вижу небольшой шкаф, а напротив – низкий столик и маленький стульчик. И тогда я вдруг позвала: Нуко. Никто посторонний не мог меня услышать, поэтому я сказала: сейчас я буду разговаривать с мальчиком, и мне нет дела до того, как это может выглядеть со стороны, потому что я хочу наконец понять, что чувствует мой отец, когда сидит в этой комнате днем или бессонной ночью. Скажи, Нуко, что ты сейчас делаешь? Спишь? Готовишь уроки? Хочешь устроить гонки для своих пластмассовых мотоциклистов?

И вот что примечательно. В комнате, превращенной в своего рода святилище, отданное культу погибшего ребенка, не было ни одного предмета, который я бы не узнала, про который не могла бы сказать, где и когда он был куплен, сколько стоил и кто его принес Нуко в подарок… Тем не менее я почувствовала, что все вещи стали мне чужими, мало того, какими-то нереальными и расплывчатыми, словно я рассматривала их сквозь матовое стекло. Уверяю вас: глядя на них, я ничего не чувствовала, ничто у меня в душе не шевельнулось. И поэтому, наверное, все отчетливее было ощущение, будто я вторглась в чье-то личное пространство, туда, где обитают грезы и фантазии моего отца, иными словами, что я совершаю нечто кощунственное.

Сынок, а теперь я должна тебе кое-что рассказать. Кое-что очень печальное о твоем дедушке. И тут я заставила себя поверить, будто слышу рядом тоненький голосок Нуко: да, я уже знаю. Это он сам тебе сообщил? Да, он сказал мне, что болен, но не хочет, чтобы об этом узнала ты, иначе заставишь его лечиться. Это его слова? Его, и что никто не помешает ему наконец-то встретиться со мной – и соединиться навсегда, уже навсегда. Ладно, только ты, Нуко, не знаешь про то, что случилось сегодня, ты ведь не был со мной в больнице и поэтому не слышал, что сказал доктор.

И тогда я объяснила мальчику – или вообразила, что объясняю, – что доктор Сабалета считает операцию бессмысленной. Болезнь зашла слишком далеко, метастазы затронули разные органы, и уже невозможно ничего сделать, совершенно ничего. То же самое случилось с бабушкой за несколько месяцев до твоего рождения. Будем надеяться, что деду не придется сильно мучиться за то время, которое ему осталось прожить, а осталось этого времени совсем немного. Понимаешь?

Я разговаривала с Нуко и разговаривала сама с собой – это было одно и то же. И под конец я сказала ему (сказала самой себе): когда умрет твой дедушка, ты тоже умрешь, тогда уже насовсем. Можешь не сомневаться. После взрыва у тебя оставалась только та жизнь, которую давал тебе твой дед. Вот ведь какая беда.

А уходя оттуда, я подумала: надо бы комнату проветрить. Но ничего не сделала. У меня вдруг появилось суеверное чувство, что, если я открою окно, сразу же улетит на улицу то невидимое, что жило здесь, и тогда оно исчезнет навсегда. Я погасила свет, закрыла дверь с ненужной осторожностью и, направляясь на кухню, вдруг подумала, что жестоко оставлять несчастного ребенка в полном мраке, поэтому вернулась и включила свет – чтобы горел всю ночь.

Не успела я спуститься на первый этаж, как навстречу мне выскочила соседка. Неужели стояла у себя в прихожей, прижав ухо к двери, чтобы не пропустить мои шаги на лестнице? И такое случилось уже не в первый раз. Как дела у Никасио? Что-то я его давненько не видела. Мариахе ответила ей, что он лежит в больнице. Значит, угодил-таки в руки к лекарям. Что ж, дорогая, будем надеяться на лучшее, на то, что нам его вернут здоровым и бодрым. Передавай