Мальчик - Фернандо Арамбуру

class="empty-line"/>

В спальне стоял шкаф с зеркальной дверью. И Мариахе сразу после душа – с еще мокрыми волосами, голая – остановилась перед ним и стала внимательно себя разглядывать. Тишина в квартире нагоняла на нее тоску, и поэтому, чтобы не хандрить, она целый день, как и прежде, держала включенным радио, хотя и не обращала внимания на то, что слышала, а порой сама что-нибудь напевала, даже ночью в постели с погашенным светом, или разговаривала сама с собой невесть о чем.

Сегодня суббота, вечер, половина восьмого, – так начала она сейчас свой монолог. Мне тридцать три года, вот уже два месяца, как я живу без мужа, и тринадцать месяцев – без моего чудесного сыночка. Никаких иллюзий у меня не осталось, все планы и надежды рухнули. Но я по-прежнему здесь, как-то держусь и терпеливо сношу все удары, которыми осыпает меня судьба. Да здравствует жизнь – и гори оно все синим пламенем! Какие у меня маленькие, чистые и изящные ножки, надо только срочно покрыть лаком ногти. Красным, разумеется. Я не сторонница всяких новомодных изысков. Да и не в том возрасте, чтобы оригинальничать и стараться кого-то соблазнить. Однако ногти она непременно покрасит хотя бы из чувства самоуважения. Пусть этого никто и не увидит. Неожиданный приступ кокетства заставил ее улыбнуться. Ну и чему ты радуешься? Этот вопрос она задала самой себе вслух, словно обращаясь к невидимой собеседнице, пока с напускным неодобрением изучала себя в зеркале. И тотчас невольно запела:

Сегодня у меня особый день,

я не останусь дома…

Дальше часть слов она забыла и поэтому пропуски заменяла спасительными «ла-ла-ла». Зато закончила уже вполне уверенно:

Какая тайна ждет меня?

А вдруг случится этой ночью чудо?

И я узнаю то, чего не знала прежде…

Теперь она оглядывала себя придирчивым взглядом строгой инспекторши, которая старается непременно отыскать хоть какие-нибудь изъяны. Мариахе изучила свои ноги. Надо будет, как и прежде, раз в месяц делать восковую эпиляцию. На бедра она долго смотреть не стала, так как там уже появились следы целлюлита, пусть пока еще и не слишком заметные, но и они вызвали вспышку стыда и досады. Это в моем теле, разумеется, самая уязвимая часть. Не украшал ее и почти черный синяк, полученный несколько дней назад, когда она ударилась бедром о шкаф в ванной, но синяк, по крайней мере, – беда поправимая. Наконец она уставилась на свой лобок. Слишком густые волосы. А ведь она профессиональная парикмахерша. Нет, это надо же! Прямо заросли мха – хоть химическую завивку делай. Надо прямо сейчас, пока не оделась, найти ножницы. И в этих темных гущах она вдруг заметила три – нет, четыре – седых волоска. Ну вот, только этого мне и не хватало! Старуха в тридцать три года.

Однако к животу и бокам она отнеслась гораздо снисходительней. Бедра широкие, живот не такой гладкий, как бы ей хотелось, но ведь в нем росло дитя, мое дитя, которое я выносила с помощью органов, созданных природой специально для деторождения. А уж про муки, которые она испытала при родах, лучше и не вспоминать.

Хорошо было бы сбросить килограммов пять. А где пять, там и шесть. Или семь. А еще хорошо было бы в одно мгновение взять и подрасти сантиметров на двадцать. Но в моем возрасте такое вряд ли возможно. Потом она придирчиво оценила свои груди: пышные, бледные, с заметными венами и толстенькими сосками цвета жареного кофе, которые охотно наполнили бы молоком ротик младенца (мечтали бы наполнить?). Ну, это мы еще посмотрим.

Кожа хорошая. До сих пор мягкая, гладкая. Плечи – вполне сносные. Может, чуть сутулые. Конечно, я ведь не занимаюсь спортом, мало двигаюсь – и вообще ничего не делаю.

Хорошо бы завести собаку, тогда пришлось бы побольше ходить… Но, Мариахе, детка, откуда ты возьмешь время на собаку и на прогулки? Она внимательно рассмотрела свою шею, отыскивая первые признаки второго подбородка и морщины, так как боялась унаследовать от матери «черепашью шею», которая появилась у той в последние годы жизни. Но сейчас Мариахе поставила собственной шее оценку отлично. А лицо? Такое же, как всегда, хотя за последнее время наметились темные круги под глазами. Цвет здоровый, нос нормальной формы, губы красивые, зубы здоровые. Вполне себе ничего женщина, скажем без лишней скромности. А волосы надо будет регулярно подкрашивать, потому что уже начинают появляться первые белые нити. Итог: да, вполне себе ничего. И эта ночь может стать… нет, не может стать, а обязательно станет – моим триумфом.

Она заранее нас предупредила, что этот эпизод требует самого деликатного подхода. А потом даже назвала его конфузным. И уже под конец, рассказав о нем тому, кто меня пишет, призналась, что и до сих пор, по прошествии многих лет, продолжает испытывать стыд, хотя и двигали ею тогда – с начала и до конца – самые благие намерения.

Поэтому она была бы рада, если бы именно такое объяснение ее поступка стало основным, когда автор начнет описывать историю героини, для которой она служит прототипом.

Позднее Мариахе рассказала о случившемся с ней своей подруге Гарбинье, которой полностью доверяла. Они и вообще ничего друг от друга не скрывали. И теперь Гарбинье сказала, что от души сочувствует ей и понимает все отчаяние ее положения, хотя сначала как следует отругала, вырвав обещание никогда больше таких фокусов не вытворять. Но волновала Гарбинье не столько моральная сторона дела, сколько мысль об опасных последствиях, о которых любая нормальная женщина всегда должна думать в первую очередь.

Никасио, видимо, что-то заподозрил, когда в ту субботу по чистой случайности увидел свою дочь на улице – наряженную и сильно накрашенную. Она направлялась к станции. Солнце уже село, и старик, как всегда, бродил по городу, держа за руку воображаемого внука. Он, разумеется, очень удивился и не мог не задать ей вполне естественных при такой встрече вопросов, но Мариахе постаралась разговор побыстрее свернуть, сославшись на то, что ее ждет подруга и потому ей надо спешить. Какая подруга? Парикмахерша? Нет, другая, ты ее не знаешь. В следующей главке мне придется опять коснуться этой их встречи. О чем я уже знаю из черновых набросков автора, которые в определенной степени – тоже часть меня.

Как я, так и тот, кто меня пишет, сразу поняли, что рассказчице хочется заручиться самым добрым к себе отношением, хочется поверить,