Соседи (СИ) - Коруд

менее открытая, чем она умеет. «Так я тебе и поверила…», — читалось в глазах. Впрочем, в этот раз обошлось без двухминутного отирания порога: бросив мимолётный взгляд на дверь собственной квартиры, Уля быстро вошла следом за Вадимом, который здесь всегда чувствовал себя, как дома. Стриж принадлежал к той категории людей, которые как дома чувствуют себя абсолютно везде. К той любопытной категории людей, которые уверены, что не существует на планете Земля такого места, где им были бы не рады. Зависит от ситуации, конечно, но конкретно сегодня Егор и впрямь был ему рад.

Им.

— Держи, это тебе, — проворно скинув обувь, Вадим сунул в руки Егору здоровый крафтовый пакет с логотипом ближайшей кафешки. Увесистый такой, хрустящий, согретый содержимым бумажный пакет, с ручками. Желудок зачем-то сразу вспомнил, что с пяти утра в него не соизволили отправить хоть что-то съестное, и неприятно стянулся. Или это нутро стянуло, ведь снова врасплох застали, а осознание, что о его пропитании уж явно не Стриж озаботился — за Вадиком ничего подобного никогда замечено не было — добавило невнятных ощущений. Благодарности, смешанной с чётким осознанием, что он этого не заслуживает.

— Думаете, я святым духом питаюсь? — попытался отшутиться Егор, хотя тут уже очевидно всё стало: именно так она и думает. — Спасибо! Что там?

Стрижов хмыкнул, довольный:

— Да это Улька всё, — «Я так и понял…» — Мы зашли в кафе позавтракать, и я ей сказал, что ты звал заглянуть. Так она полвитрины и вынесла. Без понятия, что там, но точно съедобно.

Перевёл взгляд на соседку. Второй раз уже от голодной смерти его спасает, и второй раз подгон оказывается как нельзя кстати. В холодильнике снова шаром покати: про еду он в заданном себе ритме забывает напрочь, а на этой неделе вообще кусок в горло не лез. Нутром, что ли, чует? У них с Коржом это семейное? Может, не так уж всё фигово, как ему с минуту назад показалось? Вопросов — тьма-тьмущая, и каждый наверняка легко читается на лбу.

— Это «спасибо» за помощь… с бабочками, — буркнула та, отводя взгляд. — «Ах, вон оно что… Пожалуйста. Принято». — Но знайте, просто на всякий случай, что мама нам не поверила.

Вадик замер на месте, оглушенный новостями. Или пониманием, что про его неудавшийся сюрприз ещё долго будут помнить. Или, что всего вернее, осознанием, что влип он по самое некуда.

— И что же нас… спалило? — пробормотал Стриж, переводя недоумённый взгляд с одного на вторую.

— Перевернутая вверх дном аптечка на кухне и пузырек с нашатырем в большой комнате. Так-то легенда была гениальной, почти выгорело… Ты, Вадим, можешь не особо волноваться, твоя репутация не пострадала так, как вот его, — кивнула Уля на Егора.

«Моя? А что, от неё еще что-то осталось?»

Какая потеря, в самом деле… Он так старательно пять лет разрушал свое реноме в глазах окружающих, с таким яростным ожесточением отталкивал от себя всех, с кем успел выстроить какие-никакие отношения, что новости о том, что осталось ещё, чем разочаровать, и впрямь стали новостями, но ровным счетом никаких уколов совести не вызвали. Нечего там уже терять в любом случае.

— Мне не привыкать, — равнодушно пожал Егор плечами. — Думаю, список моих «заслуг» в голове теть Нади и так должен тянуться до линии горизонта. Кофе будете?

Малая криво усмехнулась:

— Какая прозорливость. Так и есть — тянется… Будем.

— И каковы наши новые регалии? — уточнил Вадим осторожно, проходя на кухню следом за Егором. Явно беспокоило его, что так стремительно в немилость к матери впал. Это Стриж еще наверняка не в курсе, как тёть Надя над чадом своим ненаглядным всю жизнь трясется. «Как царь Кощей над златом чахнет»{?}[А. С. Пушкин, «Руслан и Людмила»].

«Да, попал ты, приятель. Это тебе не Машу-Дашу-Глашу окучивать. Может, всё-таки передумаешь? Ещё не поздно»

— Егор теперь ещё и сказочник. А ты, — Уля ткнула Стрижа пальцем в грудь, — ты… Ой, ладно, неважно. Но придется постараться, чтобы исправить.

— Ну а ты кто? — усмехнулся Егор. — Пошатнулась твоя безупречная репутация, да?

Вместо ответа малая закатила глаза к потолку. Сам, мол, подумай. Расчёт был, видимо, на в лохматые времена царившее между ними взаимопонимание. А чего тут думать? Тут как день всё ясно: если легенда не проканала, значит, влетело малой как пить дать. Её с младых ногтей воспитывали в принцессы. Не его дело, конечно, кто кого как воспитывает, у каждого свои методы. В его семье тоже границы допустимого с самого начала очерчивались предельно чётко и ясно, но волю жить и набивать в процессе собственные шишки никто подавлять и не думал. Судя по недовольному лицу и тону малой, «принцесса» от короны своей наконец устала. Бунт на корабле поднялся: огребла, однако вместо того, чтобы послушно исправляться, опять с шалопаями всякими якшается.

Но предупредить на всякий случай стоит:

— Обратной дороги нет.

— Дороги к статусу «идеальной дочери»? Пусть теперь кто-нибудь другой её ищет, — раздраженно протянула Ульяна, озираясь по сторонам. — Давно было пора.

«Ты сама это сказала»

И всё же — всё же видно: хорохорится. Пытается звучать так, словно её и впрямь мало волнует, как в дальнейшем сложатся отношения с мамой, а у самой глаза водой блестят. Люди прилагают все силы, чтобы казаться сильнее, чем есть на самом деле, он и сам со своей маской разве что не спит — это понять можно. И всё-таки домашним, выросшим в тепличных условиях детям выход из зоны комфорта должен даваться куда сложнее.

— Да ладно. Мать у тебя нормальная: поворчит и оттает, — стараясь, чтобы собственный голос звучал как можно увереннее, ответил Егор. — Сколько я ей нервов за это время потрепал, и ничего — всё так же готова помочь в любую минуту.

Уля промолчала: то ли согласилась, то ли наоборот не согласилась с озвученной мыслью. Взгляд скользнул по наполовину пустой миске.

— Коржик, кс-кс-кс! Иди сюда, предатель, я знаю, что ты опять тут! — И, чуть помолчав, добавила уже гораздо тише: — Дома-то тебя нет…

«Предатель» не спешил появляться на зов, хоть и прятался действительно здесь. Если определять точные координаты, дрых в ранее принадлежавшей матери с отцом спальне, растянувшись палкой колбасы поперёк одеяла. Но подсказывать малой путь Егор не станет. Дверь туда вечно закрыта, туда он не пускает забредших в его квартиру зевак; порога той комнаты не переступила и не переступит ни одна девушка. И не потому, что постель никогда не убирается, не потому, что по сравнению с остальной территорией там царит лёгкий бардак,