Соседи (СИ) - Коруд

это теперь не ко мне. Извини за недельное ожидание ответа — медитировал.

09:38 От кого: Тоха: Понял, принял! Тебе кого прихватить? Рыжую, блондинку или брюнетку?:)

09:39 Кому: Тоха: Себе прихвати. Я воздержусь.

09:42 От кого: Тоха: Ай-ай-яй, воздержание до добра не доводит!

09:42 Кому: Тоха: Вот и проверим

09:45 Кому: Анюта [аудиосообщение]: Нет, вокал давай сама, я пас. Думаю, сетом из семи песен нужно ограничиться, с публикой лучше пообщайся лишние пару минут. Регламент никто не отменял, пока выйдем, пока подключимся, пока то, сё, после нас ещё две группы. На базе обсудим.

09:46: Кому: Алиса: Все буде добр|

В отчаянии отбросив телефон на диван, Егор уставился в потолок. Добре?{?}[Хорошо (укр.)] Сам-то он в это верит? Его «день» по традиции начался в пять утра, и к девяти казалось, что он еще чуть-чуть — и гнетущее чувство одиночества загонит свою жертву на потолок. Пробежка, шаффл, опять пустой холодильник — всё до фени. Новый мотив, зазвучавший в голове накануне, разбился об очередной кошмар, недописанный трек не дается. Текст, кто бы сомневался, оборвался на первом же куплете, верные рифмы корявые, а не корявые — не ложатся. Фотосет… Слов нет, одни эмоции, какое же на выходе получилось дерьмо! Такое клиенту отдавать нельзя, нужно звонить и предлагать переснять.

«Утром стычка, в полдень битва, к ночи бой. Сраженье в ночь»{?}[Илья Сельвинский. «Сивашская битва»]

Ночь с пятницы на субботу после устроенной Стрижом встряски прошла тихо-мирно, а следующая за ней… Ему от себя не убежать. Эти инфернальные сновидения подчиняли сознание и волю.

«Баю-баюшки-баю… Не ложися на краю. С краю свалишься, переплачешься…. А-а-а, баю…».

Чёрные бабочки садились на обшарпанные стены, половицы скрипели, незатихающий плач — в пустоту, надрывный, бестолковый и безрезультатный — раздирал душу в клочья, оставляя от неё пух и перья. Равнодушные шаги приближались и отдалялись. Приближались и отдалялись. Приближались и отдалялись. Рёв не затихал, человек ещё не понял… Но когда-нибудь всё же поймет. В этом месте никому ни до кого нет дела. Богу нет до него дела. Бога нет. Человек поймёт, обязательно. Перестанет ждать, надеяться и звать.

Последней мыслью перед тем, как сознание провалилось в сон, стала, Егор точно помнит, привычная, но от того не менее болезненная мысль о том, что суббота прошла в удушливой тишине, наедине с собой: за весь день он никому не понадобился. Лишь ближе к ночи Анька написала, что хочет, чтобы на ближайшем выступлении группы он частично взял на себя вокал. И — всё. Пятница стала просветом, суббота обернулась мглой. Вот, Егор, тебе один день на контрасте со всей прошедшей неделей. Единственный день из семи, когда на мгновения показалось, что всё с тобой не так уж и плохо, что какой-то толк, какая-то польза от тебя есть, что кому-то здесь ты ещё можешь пригодиться, что не все ниточки порваны. Показалось. И за грудиной тесно.

Говорят, здоровым людям хорошо наедине с собой. Но для того, чтобы человеку было хорошо наедине с собой, человек, наверное, должен чувствовать себя цельным. Он, положа руку на сердце, ощущал себя склеенным из черепков, сказать честно, полностью здоров никогда не был. Это нездоровье: в бегстве от одиночества стремиться к людям — дверь нараспашку; приближаться, касаться и отскакивать, как мячик для пинг-понга, нутром чуя, что ни один из них не заполнит собой твою бездну. Без лишних сожалений выкидывать их из своей квартиры и жизни, чуть что не по-твоему. Избранных держать на расстоянии вытянутой руки, не ближе, никому не доверять, ни к кому не привязываться и в итоге всё равно рвать с грехом пополам выстроенные связи. Позволять боли себя сжигать. Вот кто твой бессменный спутник. Боль с тобой всегда — тогда и сейчас, потом — вечная.

И всё же, несмотря ни на что — жить. Жить! Как умеешь, как с горем пополам научился. Брать от неё, играться с ней, дышать моментом, чувствовать каждую её минуту, ведь иначе с ума свихнешься. Игнорировать зачастивших в кадр дохлых голубей.

Пятница обернулась просветом, суббота — кромешной тьмой, а воскресенье — осознанием, что в кромешной тьме не выжить. Ему нужен хоть какой-то свет. Хоть лучинка, пусть. И, судя по всему, Вселенная задралась напоминать, задралась тыкать носом в тот факт, что ничего не поменялось. Что лучинка как обитала в соседней квартире, так и продолжает в ней обитать. Двадцать два года…

10:30 От кого: Стриж::) Заскочим!

«Ура!»

Чему он так рад и что им сейчас в большей степени движет? Желание присмотреть за этими двумя или желание от себя самого попробовать спастись? Не знает. «Смешались в кучу кони, люди»{?}[М.Ю. Лермонтов, «Бородино»], «Всё смешалось в доме Облонских»{?}[Л.Н. Толстой, «Анна Каренина»]. За неделю в одну кучу в одном маленьком, не неуязвимом, не железном, не бессмертном нутре перемешалось всё.

Чтобы к её концу хозяин нутра пришел в согласие с единственной мыслью: ему нужен свет. Жизненно необходим!

Как любила говорить мама: «Все буде добре». Все будет хорошо.

Когда-нибудь…

Будет.

…

Вряд ли Егор отдавал себе отчет в скорости, с которой, стоило раздаться звонку, преодолел расстояние от балкона до входной двери. Крейсерской она была, но об этом лишний раз лучше не думать.

Из потёмок коридора, в котором коммунальные службы никак лампочку не вкрутят, хоть сам за дело берись, на него смотрели две пары глаз: одна излучала довольство и даже счастье, вторая — растерянность и даже смятение. Очень любопытно…

— Здарова, бро!

— Привет…

— Привет, — кивнул Егор, тут же сторонясь с прохода, — проходите.

Ну и взгляд у малой, конечно… Словно у сгорающего от любопытства, но в то же время по-прежнему готового в любой момент дать дёру зверька. Как не было пятницы. Ну конечно! На своей территории всегда чувствуешь себя спокойнее, то ли дело — на чужой. А как в прошлый раз её тут встречали, помнит она, судя по проступающей на лице нерешительности, очень хорошо. Однако с тех пор ситуация определённо изменилась… Дважды. Трижды. Десять раз.

— Я не кусаюсь, — выдал он первое, что в голову пришло. Уголки губ сами дернулись хоть и в скупой, но вполне искренней улыбке. Кажется, легко с малой больше не будет, сливочными стаканчиками не подкупишь. Тринадцать лет забвения ему за красивые глаза не простят, и книжки не простят, и вообще всё-ё-ё припомнят… Ну, что тут скажешь? Сам виноват.

Вадик хмыкнул уже из прихожей, а вот на её лице выражение нерешительности сменилось недоверчивостью, и улыбочка в ответ-таки прилетела, но куда