Дом Безгласия - Джеймс Дашнер

до самого конца. Не ошибетесь.

– Спасибо, миссис Хабершам, – поблагодарил я.

Она присмотрелась ко мне внимательнее.

– Я вас знаю, верно? Вы, должно быть, приходили сюда еще маленьким мальчиком.

Почему-то у меня кольнуло в сердце. Однако сейчас не время предаваться воспоминаниям.

– Простите, мэм. Я приезжий.

Изо всех ответов, что пришли в голову, я выбрал полуправду.

– Что ж, надеюсь, вы найдете нужную информацию. Если понадобится помощь, покричите.

Женщина улыбнулась; впрочем, мне показалось, что в глубине ее глаз мелькнуло подозрение.

Мы с Андреа взялись за руки и направились вниз.

11

Я толком не знал, что мы ищем. Что-нибудь. Все что угодно. Ничего. Тем не менее я все утро не находил себе места; хотелось провести изыскания, прочесть подлинные статьи в прессе о Коротышке Гаскинсе и всех тех жутких событиях. Дикки, сын Коротышки, говорил странные вещи, подавился собственным языком, похитил моего сына, угрожал ему и сбежал из-под ареста. На участке моих родителей обнаружили обезглавленное тело – как в восемьдесят девятом. Я должен узнать все что можно о семье Гаскинсов, первоначальных убийствах и о том, что происходило после. Требовалось как минимум освежить память – похоже, я помнил не более половины пережитого, причем не самую ужасную половину.

Ради Уэсли, ради моей семьи – черт возьми, ради всего округа Самтер! – я должен это сделать.

Мало ли что всплывет.

Два часа мы с Андреа, распределив задачи, копались в документах, просматривали их и читали. Трудно найти что-то, когда не знаешь, что искать. Однако мы не сдавались. Я начал с очевидного – поднял выпуски «Гвоздя дня» за искомый период и был удивлен, как мало подробностей содержали статьи. К тому времени, когда Дональд Генри Гаскинс, он же Коротышка, был пойман и отправлен в тюрьму, нашли более десятка трупов, утопленных в разных местах Трясины. Однако пока Коротышка находился в Большом доме, он дорос до Большого болтуна и порой бахвалился, будто отправил на тот свет более ста человек. Как рационально мыслящий исследователь, я сделал вывод, что истина лежит где-то посередине.

По иронии судьбы, в конце концов в камеру смертников Гаскинса отправило убийство, совершенное уже в тюрьме. Он был казнен девять лет спустя, почти день в день. Ничего этого я не знал, поскольку целенаправленно раз и навсегда вымарал его из своей жизни. Зато теперь жадно бросился читать подробности. Очевидно, крайне сложно найти время или необходимый инструмент, чтобы отрезать человеку голову, находясь в тюрьме строгого режима, однако Коротышка сумел сконструировать устройство, с виду похожее на радиоприемник, но начиненный пластичной взрывчаткой. Она и убила другого заключенного по имени Рудольф Тинер.

История не вызвала у меня отвращения. Я просто нашел ее… странной.

В одной из статей утверждалось, что позднее Коротышка заявлял: «Последнее, что слышал Тинер, – мой смех». Действительно, горбатого могила исправит. По сути, какое-то время Коротышка претендовал на прозвище, которое, по моему мнению, подходило ему идеально: самый злобный человек Америки. Хотя вот парадокс: до начала известных событий я не воспринимал его именно как злодея. Он был просто противным. Жалким и противным. Низкорослым, жалким и противным.

Я отыскал еще одну статью – про спецоперацию, которую полиция устроила совместно с ФБР для поимки Гаскинса, – однако отложил ее в сторону. В другой раз. Большая часть моих воспоминаний конкретно о той ночи была загнана в дальний угол памяти, и я вдруг понял, что не хочу вытаскивать их оттуда. Не хочу проливать на них свет. И даже сейчас, записывая свою историю, я жалею, что не запер их там навеки.

– Дэвид, взгляни-ка.

Я с радостью ухватился за повод прервать путешествие по волне своей памяти.

– Что-то накопала? – Я приблизился к столу, где Андреа разложила бумаги.

– Свидетельство о собственности на землю, двухсотлетней давности.

Я оперся руками о стол и наклонился, чтобы лучше рассмотреть бумаги, однако увидел лишь карту расположения участков земли и стопку рукописных документов, испещренных старинной вязью с большим наклоном – для меня они выглядели так, словно курица лапой нацарапала. От одной мысли, что придется расшифровывать эту китайскую грамоту, заслезились глаза.

– И что?

– Насколько я поняла, это документ на землевладение, где твой отец вырос и где жил до женитьбы на твоей матери. Затем он продал его и стал собственником фермы Финчера. Видишь зоны, затушеванные чернилами? Полагаю, это секции Трясины, которые пересекаются с территорией участка. Вот там, в направлении Мэйвуда.

– Ну-ну. Интересно.

Андреа накрыла мою ладонь своей.

– Я хотела показать тебе не это.

Она секунду смотрела мне в глаза, затем ткнула на черную линию внизу страницы, над которой были нацарапаны все те же куриные иероглифы. Я сразу различил фамилию Плайер. А дальше…

– Дэвид, – прошептала Андреа, – семьи Плайеров и Гаскинсов совместно купили эту землю в конце восемнадцатого века.

Я молча опустился на стул, не зная, как реагировать.

Андреа смотрела на меня.

– Что за черт?

Глава 12

Июнь 1989 года

1

После того как я пробудился в лесу, и человек с пластиковым мешком на голове глумился надо мной, надев мешок уже на мою голову, после того как он говорил странные вещи о каких-то Безгласии и Пробуждении, и о том, что я скоро узнаю, почему меня выбрали, после того как он едва не лишил меня жизни… После всего этого я прождал полчаса, как он велел. Для верности высидел целый час, дрожа и вглядываясь в темноту – не мелькнет ли где тень человека с пластиковым мешком на голове? Я получил душевную травму и даже в подростковом возрасте осознавал, что, вероятно, не смогу пережить ее без ущерба для психики. Но что я мог поделать? Я сидел, прижав колени к груди, дрожал и ждал.

Наконец я прокрался в дом, в свою комнату и в свою постель, ощутив невероятное облегчение, что родители не проснулись. С позиции взрослого человека решения, принятые мной в последующие двенадцать часов, покажутся смехотворными до безобразия. А если говорить честно, глупыми: я решил ничего не рассказывать ни родителям, ни полиции, во всяком случае, немедленно. Почему – и сам не знаю. Я не мог объяснить свой поступок тогда, даже сам себе, и не могу объяснить его сейчас. Причина всему – страх. Вернее, Страх – с прописной буквы. Потому что он стал именем собственным, некоей сущностью, хищником; он нависал надо мной, копошился подо мной, существовал внутри меня.

Я был до смерти напуган, был не в силах предпринять какие-либо действия. Страх меня парализовал. Коротышка – или его