Обратная сила. Том 3. 1983–1997 - Александра Маринина

Александр Иванович откашлялся, прочистив горло.

– Милая, когда ты предложила сказать правду детям, ты имела в виду только Танюшу и Борю, или Аллу тоже?

Жена подняла на него потускневшие от усталости глаза на измученном лице. Орлов вдруг заметил, как она постарела. Когда произошли эти перемены? За последние месяцы? За минувшую ночь?

– Разумеется, Аллу тоже. Хватить вранья. Хватит притворства. Верочка права: бросить в тебя камень имеет право только тот, кто сам никогда никому не солгал. Я обманывала тебя три года, поэтому тоже не стану ни в чем упрекать. А вот за Аллу поручиться не могу. Не могу прогнозировать, как она воспримет такую новость. И тут, я думаю, решать должен только ты сам. Решишь сказать – скажи, решишь промолчать – твое право.

Они снова проговорили втроем до позднего вечера, расписывая весь план по пунктам и намечая последовательность действий. Людмила Анатольевна была собранной и деловитой, Вера – рассеянной и подавленной, Орлов – молчаливым и опустошенным. Он был благодарен, что они больше не произнесли ни слова о его вине, трусости и обмане. Невольно вспомнились давние размышления о том, как порой различается менталитет юристов, занимающихся разными отраслями права. Для Веры важно решить, кого и в чем можно обвинить, а для Люсеньки – что сделать, чтобы минимизировать ущерб или негативные последствия.

Когда Вера ушла, Людмила Анатольевна сказала, не глядя мужу в глаза:

– Саша, извини, но я какое-то время не смогу с тобой разговаривать. При Верочке я старалась держаться, но… Мне нужно прийти в себя. Умом я понимаю, как жить дальше, но сердцем этого пока не приняла. Дай мне время.

В эту ночь и еще несколько следующих Орлов спал в гостиной на диване. Вернее, не спал, а лежал, погруженный в невеселые раздумья. Что могло бы измениться, если бы он не скрывал правду и не выдавал себя за русского? Вера была бы настороже, предупредила Танюшку и Борьку, и они, может быть, не стали бы рисковать, рожая ребенка, а усыновили бы сироту из детского дома. Это один вариант. Другой вариант – дети не поженились бы, не стали бы создавать семью и разошлись с разбитыми сердцами. И кто знает, были бы они счастливы с кем-то другим так, как счастливы друг с другом… Или дети выслушали бы Веру и решили, что вероятность «один на четыреста пятьдесят» все равно невелика. И родилась бы Алиса. Но зачатие могло произойти в другой день, и хромосомы поделились бы иначе, и у девочки не оказалось бы пресловутых «генов Гоше». История не знает сослагательного наклонения, это старая истина.

Но если бы он, Орлов, не скрывал от своих родных правду, то как бы ситуация ни сложилась – она была бы результатом их решения и их выбора. А теперь выходит, что он своей ложью лишил их возможности самим решать и выбирать. Поэтому он всегда будет виноват. Во всем. И в собственных глазах, и в глазах жены, и в глазах сына и невестки.

И Алла… Сказать ей? Или промолчать? Ведь у Аллы есть сын, родной внук Орлова, и если дочь может обрадоваться и простить отца за ложь, то как отнесется Миша к новоявленному деду – это еще большой вопрос. Миша, получивший свое имя в честь Михаила Штейнберга, геройски погибшего осенью сорок первого в боях под Харьковом. В честь труса и лжеца…

Днем Александр Иванович работал, а Людмила Анатольевна, выполняя первый пункт составленного ими плана, занималась своим увольнением. До начала учебного года еще месяц, и руководство кафедры с пониманием отнеслось к тому, что доцент Орлова больше не может преподавать, поскольку ей нужно сидеть с часто болеющей внучкой. За месяц вполне можно найти ей замену.

Танюшка встретила известие о болезни Алисы мужественно.

– Давайте верить, что у Лисика болезнь не проявится, – сказала она, но чуткое ухо Александра Ивановича уловило, как дрогнул ее голос. – И еще давайте верить, что в самое ближайшее время найдется метод лечения. Всегда надо верить в хорошее и надеяться на него, иначе жить невозможно будет. Тетя Люся все замечательно придумала, и я уверена, что мы справимся.

Произнося это, Татьяна не сводила глаз с матери, и Орлов понял, что Таня притворяется, чтобы успокоить Верочку. Она хочет, чтобы ее мама вернулась к любимому мужу, не волновалась за дочь и внучку и была счастлива.

А вот Борис, как оказалось, удар держал хуже. Весь вечер, пока происходил «семейный совет», он ни на шаг не отходил от жены, то обнимал ее за плечи, то держал за руку, а когда Орловы и Вера Леонидовна собрались уходить, спустился вместе с ними к машине. Когда он заговорил, обращаясь к Александру Ивановичу, голос его вибрировал от ненависти:

– Я хотел, чтобы у нас с Танюшкой было много детей. Я мечтал об этом. Даже если с Лисиком все обойдется, рисковать еще раз мы не станем. Я – мужик, я справлюсь, но при мысли о том, что моя жена будет смотреть, как умирает наш ребенок, мне хочется тебя убить. Если бы мы заранее знали, что есть вероятность неизлечимого заболевания, мы не мечтали бы о детях. Если Танюшка не справится, если у нее будет нервный срыв, то виноват будешь только ты. Никогда тебя не прощу.

Ну вот, теперь и миролюбивый и доброжелательный Борис превратился в неумолимого обвинителя…

При Вере и детях Орловы вели себя, как обычно, но оставаясь наедине – молчали. Александр Иванович терпеливо ждал, когда жена заговорит с ним. Прошло несколько дней, прежде чем Людмила Анатольевна обратилась к нему:

– Все, Саша, я справилась. Пожалуйста, давай больше не будем это обсуждать. И постарайся, если сможешь, не винить себя ни в чем, это бессмысленно, детям и Лисику этим не поможешь. А мы с тобой должны именно помочь, иначе в нас как родителях нет ни малейшего смысла. Мы должны быть уверены в благополучном исходе и излучать эту уверенность. Мы должны быть сильными, здравомыслящими и позитивно настроенными. И здоровыми, кстати, это тоже важно. Договорились?

В этот день впервые за последние годы они вышли перед сном прогуляться. Людмила Анатольевна держала мужа под руку, они неторопливо шагали по пустынным улицам – начало августа, дачный сезон, время отпусков – и негромко обсуждали планы на ближайшие дни. «Я – чудовище, – то и дело мелькала мысль у Александра Ивановича, – моя внучка неизлечимо больна, мой сын ненавидит меня, а я счастлив. Счастлив, что больше не нужно врать. Счастлив, что Люсенька снова со мной. Неужели так бывает?»

* * *

Алла посмотрела на Орлова печальными глазами и вздохнула.

– А я знала, Саша. Уже давно знала. С того самого дня, когда мы вместе ездили летом на Клязьминское водохранилище купаться, помнишь?

– Как – знала? – растерялся Александр Иванович. – Что ты знала? Откуда?

– Мама рассказывала мне, что у моего отца была маленькая татуировка на плече. Когда он был школьником, среди пацанов это было модно, и он наколол сердечко, пронзенное стрелой. Многие так делали. Я ведь заметила, как дрогнуло у тебя лицо, когда я назвала твое имя и мамино, ты распереживался ужасно, пошел на кухню курить, но решила, что ты волнуешься из-за воспоминаний о войне, я же понимала, что воспоминания наверняка тяжелые. Но это был только первый звоночек, а второй прозвенел, когда ты не сказал мне, что тоже был добровольцем и тоже, как мой папа, участвовал в боях за Харьков. Мне только Люсенька об этом сказала, но уже позже. А ты промолчал. Я тогда подумала, что у тебя есть какие-то причины… Ну, в общем, лезть не стала. Проявила деликатность. Наверное, напрасно, да? Если бы я тогда начала к тебе приставать, ты бы признался?

– Нет, – покачал головой Орлов.

– Ладно. А вот когда два года назад ты разделся на пляже, и я увидела татуировку, в голове как щелкнуло. Я сразу поняла, почему мне так уютно рядом с тобой и Люсей, так тепло, почему меня так тянет к вам. И почему ты так обо мне заботишься. Но я тогда подумала, что раз ты не признаешься, значит, так правильно, ты же юрист, и ты намного старше, умнее, опытнее. Ты очень любишь Люсеньку, и, может быть, думал, что рассказ о любви к моей маме повредит твоим отношениям с женой. Не знаю… Я приняла тот факт, что у тебя есть веские причины не говорить правду. И решила, что буду относиться к тебе по-прежнему: как к старому другу. И не только в поступках, но и в мыслях тоже. Просто не буду думать о том, что ты мой отец. Наверное, я вся в тебя, – криво усмехнулась она.

– Почему? – не понял Орлов.

– Тоже умею долго знать и молчать. И с Андреем столько лет молча терпела, и с тобой вот тоже… Видимо, наследственность.

Александр Иванович вспомнил ту поездку на водохранилище, вспомнил, как они загорали и плавали, как играли в волейбол – он в паре с Борькой против Люси и Аллы, а Танюшка с годовалой Алисой сидела в тенечке и отчаянно «болела» за команду мужа. И как у Аллы вдруг испортилось настроение, она стала вялой и будто бы чем-то расстроенной, на все их вопросы отвечала что-то невнятное, то ли голова болит, то ли живот прихватило… Орловы тогда решили, что Алла переживает из-за сына, ведь Мишку нельзя было считать благополучным и надежным парнем: институт хоть и окончил, но не с дипломом, а со справкой, связался с какими-то подозрительными личностями, ночует неизвестно где, шальные деньги то и дело появляются…