Обратная сила. Том 3. 1983–1997 - Александра Маринина

Когда он услышал про подозрения на лейкемию, в глазах потемнело.

– Санечка, только не впадай в отчаяние, – доносился до него упавший голос жены. – Лейкемия – не приговор, она поддается лечению, методы давно разработаны. И вообще, это всего лишь подозрение, оно ничем не подкреплено пока и не проверено. Вот получим результаты из клиники, и наверняка окажется, что с Лисиком все в порядке…

Обошлось без «Скорой». Александр Иванович стойко перенес известие, даже за таблетками не потянулся. Похоже, за годы соблюдения режима его сердце действительно несколько окрепло.

А слова «болезнь Гоше» в том разговоре все-таки не прозвучали. Но даже если бы Людмила Анатольевна рассказала все до конца, ничего не утаивая, Александр Иванович все равно ничего не понял бы: он о такой болезни никогда не слыхал.

Он понимал, в каком напряжении находятся все – и жена, и сын, и невестка, и Вера, и постарался сделать все возможное, чтобы облегчить им тревожное ожидание и стать опорой хотя бы на те дни, которые оставались до объявления приговора. Был со всеми спокоен, ласков и предупредителен, пытался развлечь и отвлечь рассказами о своих клиентах (в рамках дозволенного, разумеется), с готовностью включался в обсуждение политических новостей, не задавал лишних вопросов. «Я старший в этой семье, – твердил себе Орлов. – Я должен о них позаботиться. Если бы я мог принять удар только на себя и оградить всех остальных, я сделал бы это, не задумываясь. Но это невозможно, так не получится. Поэтому я должен сделать хотя бы то, что реально могу».

Но разговоры «о новостях» все равно имели налет печали: шел июль 1990 года – месяц, когда один за другим уходили из жизни известные и любимые народом люди. 11 июля умер футболист Эдуард Стрельцов, через день на Памире погибли 43 альпиниста, еще через день скончался великий скрипач Олег Каган, на следующий день – поэт Михаил Матусовский, автор знаменитых «Подмосковных вечеров», днем позже – известный писатель Валентин Пикуль, еще через два дня ушел актер Георгий Бурков и следом за ним – кинорежиссер Сергей Параджанов, прославившийся на весь мир своим фильмом «Тени забытых предков». Тема болезней и смерти оказалась в эти дни неизбежной, что изрядно подрывало усилия Александра Ивановича успокоить и поддержать родных.

Наконец, получили ответ из Израиля. У Алисы диагностирована болезнь Гоше первого типа.

* * *

– Ну почему, почему, почему? – твердила Вера, глядя на Орловых невидящими глазами. – За что? Ведь такая маленькая вероятность, всего один случай на сорок тысяч, а по некоторым данным – вообще на сто тысяч… Ну почему именно с нами это должно было произойти? Почему именно Лисик?

«Вот он и настал, этот момент, – с неожиданным для себя спокойствием и даже словно бы отупением подумал Александр Иванович. – Мне придется за свою ложь заплатить здоровьем внучки, а может быть, и ее жизнью. Надо сказать правду наконец. Но что изменится от этой правды? Алиса поправится? Нет. Так зачем она нужна, моя правда?»

– Это я во всем виноват, – произнес он негромко, но очень отчетливо. – Простите меня.

Две пары заплаканных опухших глаз – жены и Веры – непонимающе уставились на него.

И он все рассказал. Все, без утайки. О медсестре Зое Левит. О том, как умирал Саня Орлов и как советовал Мише Штейнбергу скрывать свое происхождение. О своем командире, капитане Травчуке, знавшем правду. Об освобождении Полтавы и расстреле евреев. О своих страхах сперва только за собственную жизнь, а потом и за семью.

Александр Иванович не щадил себя. Он говорил о своих сомнениях и своем стыде, о презрении к себе и о раскаянии. Он объяснял свои поступки, объяснить которые прежде не мог, не раскрыв правду. Он не надеялся на прощение. Просто считал, что нельзя больше молчать.

– Именно поэтому я с таким равнодушием отнесся к истории Раевских, когда приехала Коковницына, – говорил Орлов. – Это не мои корни, это не мои предки. И именно поэтому я так привязан к Алле и пытаюсь о ней заботиться. Теперь вы понимаете, что никакого романа у меня с ней не было и быть не могло. Я трус и подлец. Если бы я не скрывал от вас правду…

– То – что? – с неожиданной злостью спросила Людмила Анатольевна. – Лисик была бы здорова? Что изменилось бы, если бы мы знали? Не позволили бы детям пожениться, даже при том, что они безумно любят друг друга? Или заставили бы Танюшку сделать аборт из страха, что может родиться больной ребенок?

Вера Леонидовна поморщилась, словно он сильной боли.

– Погоди, Люся, погоди… Я никак не могу осознать… Поверить не могу…

Она посмотрела на Орлова полными слез глазами и беспомощно проговорила:

– Ну как же так, Саша?

* * *

Разговор был тяжелым. Но еще тяжелее оказалось то, что происходило в следующие несколько дней.

В тот, первый, день Вера осталась у них ночевать. Они с Люсей закрылись в спальне, Александр Иванович лег на диване в гостиной. Заснуть он, конечно же, не мог, ворочался, пережевывал в голове тоскливые мысли и понимал, что сейчас там, за стенкой, две женщины тоже не спят и пытаются решить, что им теперь делать. Сказать ли детям? Или утаить? Его самого от обсуждения вопроса отстранили, но Орлов и не думал обижаться. Он – виновен, он – преступник, а они – его судьи. Все правильно, так и должно быть.

Известие о неизлечимом заболевании внучки повергло его в ужас, но вместе с тем сам разговор с Люсей и Верой, несмотря на всю тяжесть, принес облегчение. У него больше нет тайн. И больше не нужно врать, притворяясь потомком дворян Гнедичей-Раевских.

Он не сомкнул глаз до рассвета. В шестом часу утра в гостиной появились жена и Вера, обе бледные, с темными кругами под глазами. Первой заговорила Вера:

– Саша… Или Миша? Я не знаю, как правильно к тебе обращаться… Пусть останется Саша, как мы все привыкли. Я хочу сказать… В общем, я не имею права ни в чем тебя упрекать, потому что тоже скрывала свое еврейство, когда была в оккупации. Да и потом спряталась сначала за возможность указать в паспорте другую национальность, потом за фамилию мужа и ни перед кем свое происхождение не афишировала. И от всех скрывала, что мы с Танюшкой можем быть носителями гена Гоше. Я ничем не лучше тебя. Мне нужно было еще вчера сказать тебе все это, но я растерялась, я была так ошарашена…

Орлов подошел к Вере, крепко обнял и непослушными губами пробормотал:

– Спасибо тебе.

Люся стояла у окна, повернувшись к ним спиной, и молча ждала, когда Вера скажет все, что хотела. Потом медленно, словно ноги плохо ее слушались, сделала несколько шагов и уселась за стол.

– Нет смысла устраивать судилище и выяснять, кто виноват больше, а кто меньше, – заговорила она. – Если тут вообще есть виноватые… Случилось так, как случилось. И это уже случилось. Нужно не виноватых искать, а думать, что делать дальше, и принимать меры, какие только возможно. У Лисика заболевание, которое не лечится, вот из этого и будем исходить. Болезнь может проявиться совсем скоро, может – не скоро, а может не проявиться вообще никогда. Так говорят врачи.

– Но она уже проявляется тем, что ребенок постоянно болеет, – возразила Вера.

– Да, – согласилась Людмила Анатольевна, – но все может только этим и ограничиться. И первое, что имеет смысл сделать, это не водить девочку в садик, чтобы не подвергать риску простуд и инфекций. Сидеть с ребенком дома Таня не сможет – статью за тунеядство никто не отменял, а инвалидность Лисику не оформят, потому что поставить диагноз не смогут. Диагноз, поставленный в Израиле, в наших медучреждениях не примут. Значит, я уйду с работы и буду сидеть с ребенком.

– Я… – начала было Вера, но Людмила Анатольевна решительно остановила ее.

– Твоя кандидатура даже не обсуждается. У тебя муж, и ты должна жить рядом с ним. Если пострадает твоя семейная жизнь, Саша будет чувствовать себя виноватым еще и в этом. Мне кажется, ему уже и так достаточно. И Танюшка пусть за тебя радуется, это ее поддержит.

За ночь Людмила Анатольевна сформировала четкую программу из нескольких пунктов: оградить Алису от рисков; сказать правду детям, сделав акцент на том, что летальный исход не является стопроцентно неизбежным; оказывать Татьяне и Борису максимально возможную моральную поддержку; искать контакты в США и других странах, где ведутся поиски методов лечения болезни Гоше, чтобы сразу узнать, как только такой метод изобретут.

– Это все, что я смогла придумать, – закончила она. – Если у вас есть еще какие-то идеи – говорите.

Александр Иванович откашлялся, прочистив горло.

– Милая, когда ты предложила сказать правду детям, ты имела в виду только Танюшу и Борю, или Аллу тоже?

Жена подняла на него потускневшие от усталости глаза на измученном лице. Орлов вдруг заметил, как она постарела. Когда произошли эти перемены? За последние месяцы? За минувшую ночь?

– Разумеется, Аллу тоже. Хватить вранья. Хватит притворства. Верочка права: бросить в тебя камень имеет право только тот, кто сам никогда никому не солгал. Я обманывала тебя три года, поэтому тоже не стану ни в чем упрекать. А вот за Аллу поручиться не могу. Не могу прогнозировать, как она воспримет такую новость. И тут, я думаю, решать должен только ты сам. Решишь сказать – скажи, решишь промолчать – твое право.