Хрустальный грот - Мэри Стюарт

Естественно, я осмотрел город. В центре возвышался замок короля Будека — каменистый холм, увенчанный высокой стеной. К закрытым и охраняемым воротам вела пологая, сложенная из камня дорога. Я часто видел, как Амброзий или его военачальники поднимались к воротам, но сам никогда не заходил дальше поста у начала подъема. Однако я все же несколько раз видел короля Будека, когда он выезжал из замка со своей свитой. Его волосы и длинная борода почти совсем поседели, но на своем крупном гнедом жеребце король сидел как влитой, словно был лет на тридцать моложе своего возраста; я слышал множество историй о том, как искусно он управляется с мечом и копьем, и о том, как он поклялся отомстить Вортигерну за убийство своего кузена Константина, даже если на это уйдет вся его жизнь.

По правде, к этому и шло, поскольку для такой маленькой страны собрать армию, способную разбить Вортигерна и саксов, а потом еще и удержать Большую Британию, казалось почти невыполнимым делом. Но скоро, шумели в лагере слухи, уже скоро…

Каждый день в любую погоду на ровном поле за городскими стенами проходили учения. У Амброзия, как я узнал, теперь было не ополчение, а настоящая армия в четыре тысячи человек. Что до Будека, то содержание стольких ртов уже не раз окупилось сторицей, поскольку не далее чем в тридцати милях его страна граничила с владениями молодого короля, всегда готового поживиться грабежом; этого короля сдерживали лишь слухи о возрастающей силе Амброзия и грозной славе его солдат. Будек и Амброзий всеми силами внушали окрестным правителям мысль о том, что их армия — только оборонительная, и заботились о том, чтобы Вортигерн ничего наверняка не узнал: известия о подготовке вторжения достигали его ушей, как и прежде, в виде слухов, а шпионы Амброзия делали все, чтобы их считали пустыми слухами. На деле Вортигерн верил лишь в то, во что Будек старался заставить его поверить: будто Амброзий и Утер смирились с участью изгнанников, утвердились в Малой Британии в роли наследников Будека и теперь направили все усилия на охрану земель, которые однажды перейдут под их руку.

Это впечатление подкреплялось тем, что отряды Амброзиева войска отправлялись в экспедиции для пополнения запасов города. Не существовало никакого слишком простого или низменного труда, за какой не брались бы воины Амброзия. Работу, от которой с презрением отвернулись бы даже едва обученные войска моего деда, эти закаленные бойцы выполняли как должное. Они привозили и складывали дрова на городских подворьях. Они добывали и запасали торф, жгли уголь. Они строили кузни и работали кузнецами, производя не только орудия войны, но и орудия для пахоты и сбора урожая, инструменты для строительства зданий — лопаты, плужные лемехи, топоры, косы. Они умели объезжать лошадей, могли выпасать стада и забивать скот, они сооружали повозки; за два часа они разбивали и обносили рвом лагерь, выставляли по периметру часовых, а сняться с лагеря могли и вдвое быстрее. В этой армии был свой отряд военных механиков, чьи мастерские растянулись почти на половину квадратной мили; эти механики могли изготовить все что угодно — от амбарного замка до судна для перевозки войск. Они готовились к высадке вслепую на чужой берег, к тому, чтобы кормиться с этой незнакомой страны и быстро передвигаться по ней в любую погоду.

— Война кажется потехой под ясным небом, — сказал однажды в моем присутствии Амброзий своим командирам, — только потешным солдатам. Я буду сражаться ради победы, а победив, стану драться за то, чтобы удержать завоеванное. Британия — большая страна. В сравнении с ней этот уголок Галлии — всего лишь лужайка. А потому, друзья мои, воевать мы будем весной и летом, но не отступим с первыми октябрьскими заморозками на зимние квартиры, чтобы отдыхать и точить мечи к следующей весне. Мы продолжим драться — в снегопад, если того потребуют обстоятельства, в дождь и холод, на размякшей глине и на полях, схваченных морозом. И все это время в любую погоду мы должны есть, пятнадцать тысяч человек должны есть — вот так.

Вскоре после этого, спустя месяц после моего прибытия в Малую Британию, закончились дни моей свободы. Амброзий нашел мне учителя.

Белазий сильно отличался от Галапаса и от незлого пьяницы Деметрия, состоявшего на должности моего наставника в Маридунуме. Это был человек в расцвете сил, который принадлежал к «деловым людям» Амброзия. Математик и астроном по образованию, он, по-видимому, вел учет в делах моего покровителя. Белазий был наполовину галльским римлянином, наполовину сицилийцем: высокий мужчина с оливковой кожей, черными печальными глазами под густыми ресницами и жестоким ртом. Он обладал ядовитым умом, острым языком и непредсказуемым дурным характером, но никогда не мучил меня капризами. Вскоре я узнал, что могу избежать его сарказма и тяжелой руки, быстро и хорошо делая свою работу, а поскольку учеба давалась мне легко и я учился с удовольствием, мы быстро нашли общий язык и неплохо ладили.

Как-то в конце марта мы сидели в моей комнате в доме Амброзия над уроками. Белазий держал дом в городе, но не любил говорить о своем жилище, из чего я сделал вывод, что он живет с какой-нибудь маркитанткой и стыдится, что я ее увижу. Большую часть времени он проводил в штабе, но в помещениях возле казны всегда толпилось множество писарей и казначеев, поэтому наши ежедневные занятия проходили в моей комнате. Комнатку мне отвели небольшую, но, на мой взгляд, хорошо обставленную: пол, выложенный красной плиткой, что обжигали тут же в городе, резная мебель, бронзовое зеркало, жаровня и светильник римской работы.

В тот день светильник горел и в светлые часы, поскольку небо было затянуто свинцовыми тучами, сквозь которые не прорывался ни один луч солнца. Белазий был мной доволен. Мы занимались математикой, и мне выпал один из дней, когда все удается: я без труда решал задачи, которые составлял для меня Белазий, словно поле знаний было открытой лужайкой, через которую вела видная всем прямая тропа.

Учитель стер ладонью все мои рисунки на воске, отложил дощечку и встал.

— Сегодня ты хорошо потрудился, что, впрочем, и к лучшему, потому что мне надо уйти раньше.

Он протянул руку и позвонил в колокольчик. Полог откинулся так быстро, что я понял, что его слуга, должно быть, ждал за дверью. Мальчик принес плащ и, расправив одежду, подал своему господину. Слуга даже взглядом не спросил у меня разрешения; он не сводил с Белазия глаз, в которых читался страх. Мальчик был приблизительно одних со мной лет или немного младше, кудрявые каштановые волосы были коротко острижены и напоминали маленькую шапочку, плотно сидящую на его голове, а серые глаза казались слишком большими для худенького лица.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});