Своя радуга - Лев Соколов

– Эй! По-мо-ги-те!.. Эй! Помо… – руки почти разжались. Он опять подвернул пальцы. – Помогите же!

– Эй ты! Держись! – Крикнул кто-то сверху. Крикнул не по-русски, и не по-английски, а на языке который он… тоже знал?

Он поднял голову и увидел, что в проеме сверху появилась чья-то физиономия. А потом и еще две.

– Вытащите меня, – крикнул он.

– Погоди… – Лихорадочно заозирался мужик. – Нечем. Веревка нужна.

– Рубахи связать! – сказал другой.

– Точно. – Кивнул первый. – Эй, ты там! Держись. Мы сейчас вервь сладим, быстро.

– Держусь… – Просипел он. – Только держалка… почти кончилась…

Голова исчезла, потянулись секунды, наполненные болью, долгие как годы. Тело вопило, кричало и каждой своей клеткой давало понять, что оно больше не может. Но уж он-то знал, что тело – тот еще лживый скот, и может оно куда больше, а сдаваться любит пораньше. Он висел, и мычал от натуги. И вот рядом с ним наконец повисла связанная их рубах полоса.

– Хватайся! – Крикнули сверху.

– Он схватился в эту тонкую, не ахти как связанную полосу, и его тут же, почти, рывком потащили наверх. Рывком – это хорошо. Только вот его пальцы уже так онемели, что он от того же рывка чуть не слетел с импровизированной веревки, она просто проскользнула в руке. Сверху натужно сипели, и он сипел, и проклятая веревка ускользала, утекала как песок из обессиливших рук. Его почти вытянули, когда рука его рука почти соскользнула, – но тут же чья-то другая кисть мертвой хваткой вцепилась его за запястье и потащила наверх.

Его вытянули, впихнули в проем, и он повалился как тюк картошки, не успев мельком даже рассмотреть своих спасителей. И лежал, уткнувшись лицом в холодный грязный пол, не имея силы даже просто поднять голову, только било судорогами руки.

– Эй, ты как? – Спросил его кто-то сверху.

Он попробовал опереться на руки и встать, но руки просто не держали. И он заворочался по земле бессильным червяком. Крепкие руки подхватили его, перевернули и прислонили к стене. Оттуда он и рассмотрел наконец, судорожно дыша, своих спасителей. Трое обступили его – в такой же одежде как он. Вернее в таких же штанах, и голые по пояс. А рубахи, – один из трех мужиков, поглядывая на него уже мочалил руками узел соединивший рукава двух рубах в спасительную веревку, и пробовал распустить его. Двое опустились над ним.

– Ты в порядке? – спросил его ближний мужик.

– Да… щас… отдышусь… спасибо…

– Русский? – Продолжал допытываться мужик.

Он замялся. Стоит ли отвечать, если не знаешь куда попал.

– Слышь, ты русский или как? Как висел внизу так по-русски на всю округу орал. Мы услышали. – Допытывался парень.

– Русский, русский…

– Я Андрей, – представился говоривший с ним мужик, – этот – кивнул на другого – Петр. А это Межислав. А тебя как?

– Стас.

– Ты это… Какой сейчас год?

– Чего?

– Год какой?

Он подумал, что эти трое пытаются проверить его на вменяемость.

– Да все в порядке у меня мужики… Щас… Отдышусь маленько. Головой не ударялся…

– Ты погоди с своей головой. – Отмахнул рукой мужик, что представился Андреем. – Ты просто ответь – год какой?

– А вы, что, не знаете?

– Тьфу ты, ёп!.. – Ты с вопросами погоди. Просто скажи просто – Какой год?

– Две тысячи двадцать восьмой…

– От чего?

– Что?

– Ну, соображай, паря! Две тысячи двадцать восьмой год – от чего?

– От рождества Христова, – машинально буркнул он. И заметил как мужик перед ним явственно побледнел. – Да скажи ты в конце-концов, в чем дело?

– Да ни в чем. – устало и как то погасше сказал мужик – Ни в чем… Просто только что умерли все мои родные.

***

– Это бред, – раздраженно заявил Стас.

– Точно. – С готовностью согласился Пётр, но при этом насмешливо фыркнул. – Осталось договорится, кому из нас четверых этот бред принадлежит.

– Раз мне все это кажется, значит и бред мой. На самом деле я ранен и лежу где-то…

– Тогда выходит, и мы тебе кажемся. – Улыбнулся Петр. – А с этим я, извини, согласиться никак не могу.

– И я. – Подтвердил тот, которого звали Андрей.

– Да, и я. – Присоединился Межислав.

– Тогда это бред коллективный. – Не унимался Стас. – Такое тоже случается. Я слышал в средние века такое часто случалось…

– В средние века это случалось из-за хлеба зараженного спорыньей. – Просветил Петр. – Давеча не пробовали такого хлебца, любезный?

Они говорили на том самом новом, непонятно как вложенном им в голову синтетическом языке. Иначе Межислав из их общения выпадал начисто. Когда он говорил на своем языке медленно, то его речь еще можно было как-то понять. Но в обычном ритме его речь превращалась для потомков в красивый напев с очень смутным смыслом.

– Короче, на данный момент нас четверо. Самый, извините, древний – Межислав – Петр коротко поклонился в сторону пышущего здоровьем парня. – Мы с Андреем тоже два анахронизма. И самый, как бы это сказать, современный – ты Станислав.

– А других нет?

– Нет. Мы весь этот "амфитеатр" прочесали по трем уровням. Одни камеры уже годы как пусты, в других старик-призрак успел дернуть за ручку вотер клозета, и смыл их невесть знает куда, а в третьих люди погибли еще не успев вылупиться из коконов.

– Откуда?

– Там были такие, выезжающие из потолка, вроде мешков… А в них мертвецы обвитые проводами…

– Чертовщина…

– Да нет. Я бы сказал извращенная наука. И вообще, Станислав – это скорее вы нам должны все здесь объяснять.

– Почему это?

– Ну как. Вы же среди нас самый современный. Значит и самый технически передовой. Скажите в ваше время уже было что-то подобное? Тому что мы видим здесь?

– Именно.

Стас подумал.

– Ну, плазменное ружье… Не знаю. В мое время уже вовсю портативные лазеры были, но еще очень маломощные… Только для измерения расстояния, и ослепления… Изменяющий форму металл, как в дверях… В мое время уже делали "умный" металл, который при нагреве "вспоминал" свою форму. Но чтоб такие толстые плиты крутить туда-обратно… Нет, такого еще не было… Нет, мужики, эти технологии явно покруче и моей современности.

– Ну, ты хотя бы что-то знаешь…

– А старик? – Спросил Петр.

– Да, старик… – Стас прикинул, – Скорее всего компьютерная программа…

– Что простите?

– Компьютер. Думающая машина. Ну не совсем думающая. Но в целом, к этому шло. Нам кстати надо опасаться этого старика. Он как я понимаю, в какой-то мере контролирует здесь часть построек.

– Он демонстрировал силу только в камерах. – Заметил Андрей. – Газ и пол.

– Да, но возможно у него есть больше возможностей в областях, где мы еще не были. Нам ведь надо как-то выбираться отсюда. Не хотелось бы, чтобы он опустил нам дверь на затылок, или скажем, у него бы оказался в каком-нибудь углу управляемый пулемет… Ладно, мужики – Стас поднял руки. – Я понимаю, у нас у всех вопросов много. Ситуация конечно дикая. Но мы в чужом, опасном месте. И если мы будем продолжать здесь разводить тра-ля-ля… Или даже болтать на ходу. Ничем хорошим это не кончилось. Соберитесь. Ведь все мы здесь, как я понимаю, люди военные. Давайте сначала выберемся из этого вертепа, а уж потом все осудим с толком, с расстановкой.

– Верно он говорит, – кивнул Межислав. – Надо тишком идти. Одном мне только наперед скажите. Самым кратким словом. – Он умоляюще оглядел троих новых знакомцев. – Я понял уже, что между нами бездна лет. Все кто мне люб в прах сошли, и ушли по радужному мосту. Но может кто из вас слышал? Моя Рязань!.. – Он это почти простонал, проголосил сердцем, – Моя Рязань, перед Бату проклятым, – устояла ли? Русь – устояла?

Стас, Петр и Андрей переглянулись. Андрей понимающе кивнул Петру. Когда их еще было только двое Петр спросил Андрея, удалось ли русской армии свернуть на затылок нос немцам и австриякам в великом мировом деле. Андрей ответил, что ту войну Россия проиграла… И вопросы посыпались как частый горох. Как проиграла?! Все-таки проиграла… Я чувствовал… Но насколько тяжкими оказались условия поражения? Велика ли была контрибуция? Не потеряла ли держава земли? Революция? Революция?!!! – И далее, далее, безостановочной цепью… Унять фонтанирующий поток вопросов Петр – обычно флегматичный – не мог. Просто не мог. Каждый ответ цеплял за самое нутро, впивался в душу загнутым рыболовным крючком, и порождал бездну новых вопросов. Кое-как остановить этот поток они с Андреем смогли, только когда дошли до камеры с Межиславом и дела задавили речь…

И вот сейчас, этот стоящий перед ними светловолосый, голубоглазый, красивый парень, умоляюще глядел на них, и ему казалось, что он переварит краткий ответ на его вопрос, – и удовлетворится им. Но как ему ответить? Что сказать? Что Рязань пала и была вырезана, выжжена до тла? Кто возьмется сказать такую правду не добавив, что зато потом… Что Русь все-таки не была уничтожена, что трудными путями сохранила себя, оправилась, окрепла, возросла, сбросила ярмо и снова расцвела, что-то необратимо утеряв, но что-то и многое приобретя взамен. Как на все это ответить краткой речью? Петр и Андрей понимающе переглянулись. И Андрей, которого самого подмывало, вцепиться как клещ в этого Стаса – из две тысячи двадцать восьмого, – и трясти его как спелую грушу, вопрошая – Переломили ли, одолели ли немцев?! Наши – дошли до Берлина?! Когда? Как? А союзнички? А после войны?.. И вот этот самый Андрей, наделенный недавним опытом, которого не было у Межислава, закрутил душу в ежовые рукавицы, и тихонько положив далекому предку руку на предплечье сказал: