Удар гильотины - Павел Амнуэль

– Куда?

– У него своя квартирка в Паандхастре, это в четверти часа по…

– Знаю. Адрес вы мне потом скажете. Вы спускались в тот вечер к Веерке?

– Да.

– До ухода женщины или после?

– Женщина была еще там.

– Вы ее видели? Могли бы узнать?

– Не видел. Слышал разговор из-за двери.

– О чем они говорили?

– Господи, везде одно и то же! Даже слова одинаковые! «Ах, не уходи, нам так хорошо вдвоем», «Все кончено, у нас с тобой ничего общего», «Я не могу без тебя!», «Прекрасно можешь, я убедилась», «Ах, никому я не нужен»… И все в таком духе. Я постоял минуты две и поднялся.

– Во сколько это было?

– В десять. Может, чуть раньше.

– Почему вы не сказали об этом Мейдену?

– Он стал бы выяснять, почему я спускался. Врать, что за солью?

– Почему вы спускались на самом деле?

– Чтобы дать Густаву в морду! Чтобы сказать ему, что он подонок. Но ведь не при женщине… Вернулся, а тут Кен устроил мне сцену, мы врубили тяжелый металл и разбирались друг с другом, а потом напились и…

– Итак, – резюмировал Манн, – мотив для того, чтобы разобраться с Веерке, у вас был. Вы к нему спускались, но помешала женщина. Вы могли к нему спуститься еще раз, когда в квартире гремела музыка, а Эргассен переживал размолвку.

– Я не спускался.

– Допустим.

– Я не был у Густава!

– Кен думал иначе.

– Он не мог меня видеть!

– Где он был, когда вы спускались к Веерке?

– Я не спускался!

– Кен был в спальне?

– Я не спускался!

– Или, может, в ванной? Он не видел, как вы ушли, но видел, когда вы вернулись?

– Кен не видел, когда я вернулся!

– А когда уходили?

– Нет!

– Это было до полуночи?

– Господи… Я не смотрел на часы.

– Это вы ударили Густава?

– Нет!

– Что вы делали в его квартире?

– Ничего! Я только вошел, увидел, что он… лежит… и побежал обратно.

– На ручке двери нет отпечатков ваших пальцев, иначе Мейден говорил бы с вами по-другому.

– Я ни до чего не дотрагивался. Дверь была открыта. Я только увидел…

– Что вы увидели?

– Густава. Он лежал на полу.

– Окно было открыто?

– Окно… Нет. Закрыто.

– И вы не вызвали «скорую»?

– Я думал… Я был уверен, что Густав мертв. У него была такая поза…

– И вы ничего не сказали Кену.

– Он решил бы, что это я… Он мне ни за что не поверил бы.

– А потом, когда пришла полиция, Кен все равно решил, что это сделали вы, верно? И бросил вас.

– Господи…

– Он разлюбил вас, а вы… Но ведь вы живете в этой квартире не первый год, – догадки приходили Манну в голову одна за другой, и он выпаливал мысли вслух, не успевая думать о последствиях, – почему же только сейчас… Или это продолжалось уже давно, а вы лишь недавно обратили внимание? Вам лишь на прошлой неделе стало ясно, что Кен вам изменяет. И вы сказали об этом Кристине… той женщине, что приходила к Веерке. Вы надеялись, что она повлияет на писателя, верно? Да или нет? Говорили вы ей?

– Не кричите на меня, – шепотом сказал Панфилло и огляделся вокруг, будто где-то неподалеку стоял старший инспектор Мейден собственной персоной и мог слышать каждое сказанное в комнате слово. А может, он решил, что полиция успела установить в квартире микрофоны? – Прошу вас, детектив, не надо на меня кричать, я совершенно не соображаю, когда на меня кричат. Полиция… инспектор этот… он сначала на меня кричал, и я не мог сказать ни слова, тогда он перестал кричать, и я ему все сказал.

– Все? – поразился Манн. – И о том, что Кен вам изменял, и что вы видели Веерке без сознания?

Странно. Почему Мейден не дал об этом знать даже намеком?

– Все, – сказал Панфилло, – о той женщине. Что приходила. Это она Ганса…

– Минуту, – пробормотал Манн, холодея в душе. – Почему вы решили, что это она…

– Не надо на меня кричать… – шепот Панфилло становился все менее слышным, Манну пришлось наклониться, чтобы расслышать хоть слово.

Он взял себя в руки.

– Вы сказали, что не видели женщину, приходившую в тот вечер к Веерке и не знаете, когда она ушла, – произнес он медленно, отделяя каждое слово от соседнего, ему нужно было, чтобы Панфилло его понял, чтобы он точно понял, какой вопрос ему задан, чтобы он не давал воли своей фантазии, а говорил только то, чему был свидетелем на самом деле…

– Я не говорил, что… – поняв, что детектив не собирается на него повышать голос, Панфилло мгновенно приободрился и сказал сердито: – Послушайте, я не могу сказать вам больше того, что говорил комиссару Мейдену.

– Старшему инспектору, – механически поправил Манн.

– Да…

– Вы сказали ему, что не видели, как…

– Ничего подобного! – воскликнул Панфилло. – Я видел, когда эта женщина вошла и когда ушла. А когда она… Нет, этого я не видел.

– Когда же она пришла, по вашему мнению? – спросил Манн, не повышая голоса, хотя больше всего ему хотелось сейчас наорать на этого идиота, прижать его к стене, потребовать, чтобы он хотя бы раз сказал правду, только правду и ничего, кроме правды… Но Панфилло говорил сейчас именно правду, Манн это видел по выражению его лица, парень не врал, он действительно сказал Кристине все, что узнал о связи ее любовника и Кена, он действительно видел, когда она пришла в тот вечер, может, тогда он и встретил ее… где? В холле?.. В лифте?…

– В десять минут девятого, – твердо сказал Панфилло. – Мы выясняли отношения с Кеном, я ходил по комнате и увидел в окно, как эта женщина вошла в дом. Я не мог больше выдержать, оставил Кена одного и спустился этажом ниже. Эта женщина…

– Опишите ее, пожалуйста.

– Что?.. Средний рост, светлые волосы до плеч, немного рыжеватые, гладкая прическа, лицо чуть удлиненное, широкий разрез глаз, цвет, скорее всего, карий, но в холле было не так уж светло… Брючный костюм цвета морской волны, светло-зеленая блузка…

Кристина, никаких сомнений. И если этот придурок дал описание полиции… Но почему, черт его дери, совсем недавно он утверждал совершенно противоположное? Боялся, что Манн станет на него кричать? Тогда сразу и сказал бы правду.

– Продолжайте. Эта женщина…

– Она вышла из лифта, я ее ждал. Представился. Она сказала: «Я вас знаю».

– Назвала свое имя?

– Нет. Может, она бы и назвала, но меня как прорвало – я ей сказал все, что думал о Густаве и Кене, о любви и измене, о смысле жизни – моей жизни… Господи, детектив, вы бы видели, как она побледнела! Как эта стенка. И сказала: «Вот оно что». Несколько раз. Потом отодвинула меня в сторону – знаете, как отодвигают вещь, оказавшуюся на пути, я чуть не упал, – и постучала в дверь Густава. А я ушел, мне надо было видеть, как они?.. Я вернулся и еще раз высказал Кену … Он врубил тяжелый металл, и мы могли говорить друг другу все, что угодно. А я все думал: как она там объясняет Густаву, какой он подонок… И мне было хорошо. В десять с четвертью она ушла.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});