Посредник - Андрей Мартьянов

– Надоел! Инструкции я помню назубок: остался один и не знаешь, как поступить, возвращайся к Двери. В первую очередь так и сделаю, дорогу к Сен-Клу найду, приметы в памяти остались.

– Эх ты. Одни инструкции в голове. А как же импровизация? Попытка рискнуть? Проявить самостоятельность? Такое приключение раз в жизни выпадает – оказался в центре водоворота, изменившего судьбу Европы, и позорно сбежал, убоявшись решаемых трудностей?

– Тебя не поймешь, – насупился Славик. – То безостановочно твердишь про инструкции, технику безопасности и обязательные правила поведения, теперь вдруг запел про импровизации и риск.

– Не вижу системных противоречий. Цель игры – выигрыш или, в худшем случае, сохранение status quo. Серьезный игрок не поднимется из-за стола и не бросит карты оттого, что ему жмут ботинки, а нерадивый бармен подал скотч вместо двадцатилетнего шабли. Изменение внешних обстоятельств не влияет на правила игры и финальный результат.

– При условии, что прочие игроки не жульничают!

– Вот это – архиправильно, батенька, как сказал бы Владимир Ильич! Игроков в исторический покер всего трое: мы, король и Орден. Действия первых двух предсказуемы и известны заранее: у Филиппа Капетинга на руках все козыри, в пятницу он выложит на стол стрейт-флэш и снимет банк. Мы крупных сумм не ставили и фатального проигрыша не боимся, тем более что играем в паре с Филиппом и можем надеяться на свою невеликую долю. Но представим, что Тампль блефовал до последнего, сдал всё свое руководство во главе с Магистром, Великим Приором и рыцарями высших ступеней посвящения, а потом, прости за каламбур, нежданно-негаданно побьет стрейт короля ройал-флешем… Пожертвует меньшим, чтобы спасти нечто большее.

– Ты меня запутал. Что «большее»? Королю отходят деньги, недвижимость, верхушка Ордена в тюрьме, приговор известен заранее!

– Кутузов отдал Москву Наполеону, чтобы сохранить армию и нанести сокрушительный ответный удар – в тысяча восемьсот четырнадцатом русская гвардия будет квартировать примерно здесь, возле бывших Нельских ворот Парижа.

– Ох, Алёны рядом нет! Она обожает развивать конспирологические теории! В случае с тамплиерами Алёна обычно заканчивает Святым Граалем и на этом успокаивается.

– Грааль, Ковчег Завета, – махнул рукой Иван. – «Индиану Джонса» вы насмотрелись, апологеты массовой культуры… А реальная жизнь преподносит другие сюрпризы. Мозговой штурм не предлагаю, все возможные версии обговаривались неоднократно еще во время подготовки к операции. Любые, даже самые маразматические.

– Помню, – кивнул Славик. – Тамплиерам якобы известен путь на американский континент. Рыцари Ордена общались с инопланетянами… Кстати, последнее вполне реально: вдруг храмовники контролируют одну или несколько неидентифицированных Дверей? Ведущих один черт знает куда?

– Следи за языком, странноприимный дом находится на освященной монастырской земле. Чего лыбишься?.. Дьявол, – Иван машинально перекрестился католическим манером, слева направо и двумя пальцами, – для людей, родившихся в нынешнем веке, существо реальное. Донельзя реальное. Нам надо с этим считаться. Двери, о которых знают тамплиеры? Вероятность исключительно высока, вопрос прорабатывался нашими аналитиками. В Иерусалиме известны две «червоточины», одна находится в Старом городе, полкилометра от местоположения Тампля. Поскольку Святой град строился тысячелетиями, прореха постепенно, с нарастанием новых культурных слоев, смещалась под землю. Уже во времена Первого крестового похода Дверь находилась в катакомбах…

– Снова углубляешься в дебри, не имеющие отношения к делу.

– Прости, – Иван встряхнулся, будто мокрая собака. – Отчего бы не поразгадывать старинные загадки, когда есть время мирно рассудить за стаканчиком?.. Хочешь еще вина? У нас осталось литров пять, если не больше!

– Ты обещал завтра устроить большую прогулку по Парижу. Сесть на лошадь с похмелья для меня равносильно самоубийству.

– Похмелье? Дружище, ты о чем? Безупречный натуральный продукт, перебродивший виноградный сок без консервантов, красителей и вкусовых добавок! Подставляй кубок… Чего хмуришься? Осознай – на дворе тысяча триста седьмой год! Париж! Высокое средневековье со всеми его достоинствами, недостатками, величием и ничтожностью!

Иван поднялся, взял серебряный бокал и продекламировал не без вдохновения:

Всемогущие владыки, прежних лет оплот и слава, короли…И они на высшем пике удержаться величаво не могли.Так уходят без возврата восседавшие надменно наверху.Господина и прелата приравняет смерть мгновенно к пастуху.Где владетельные братья, где былое своеволье тех времён,Когда всякий без изъятья исполнял их злую волю как закон?Где спесивец самовластный, процветанье без предела, где оно?Может там, где день ненастный: чуть заря зарозовела, уж темно?

– Нравится?

– Неплохо. А кто автор?

– Испанец, дон Хорхе Манрике, один из самых талантливых поэтов раннего Ренессанса. Блестящий дворянин, великий воин – идеал своего времени. Как всякий хороший поэт, погиб в бою, очень молодым. И предсказал будущее, каким мы его знаем. Слушай:

Графы, герцоги, маркизы, благородные личины, господа,Чьи причуды и капризы смерть уносит в час кончины без следа.Чьи свершенья и утраты в годы мирного покоя и войныВ край, откуда нет возврата, неподкупною рукою сметены.Мир, ты всех нас убиваешь, так хоть было б в этой бойне, чем платиться.Но таким ты пребываешь, что отрадней и достойней распроститьсяС этой жизнью многотрудной, для утрат нам отведённой и пустою,Безутешной и безлюдной и настолько обойдённой добротою…Наши жизни – это реки, и вбирает их незримо море-смерть;Исчезает в нём навеки всё, чему пора приспела умереть.Течь ли им волной державной, пробегать по захолустью ручейком?Всем удел в итоге равный; богача приемлет устье с бедняком.

– Мрачновато, – сказал Славик, выслушав. – Даже немного жутко. Всегда думал, что настоящее искусство должно нести радость, а эти стихи не вызывают никаких положительных эмоций.

– Ты не заметил главного, – мягко сказал Иван. – Люди, среди которых ты сейчас живешь, принимают смерть иначе, чем мы. Стихи дона Хорхе – это не апология смерти, а наставление живущим. Указание пути. Пути без спеси, капризов, причуд, ненужностей, рожденных нашей гордыней. Напоминание, что старуха с косой всех уравняет. И тогда придется встать пред апостолом Петром и рассказать, что ты сделал хорошего, дабы ключ от Рая вошел в замочную скважину, повернулся и перед тобой раскрылись Врата вечности… Славик, постарайся накрепко уяснить: сейчас, в этой эпохе, ты гораздо ближе к Богу, чем у нас дома.

– И к дьяволу, получается, тоже?

– Тс-сс. Не накличь беды. Ты ведь человек верующий?

– Крещен, – ответил Славик. – Бабушка меня крестила, точнее. Совсем маленьким, при советской власти. Когда мы были в деревне, позвала домой батюшку, меня в тазик окунали. Попа помню, с бородой…

– Когда вырос, в церковь ходил?

– Редко. Свечки ставил. Крестик ношу.

– Понятно. Завтра пойдешь на исповедь к брату Герарду Кларенскому, – сказал Иван. – Лично отведу. Вывалишь на него всё, что наболело. Сверху донизу, ничего не скрывая. Думаешь я ничего не замечаю? Ты на грани взрыва от напряжения, сдерживаешься с трудом, бодришься, стараешься не показывать свои чувства. Я боялся брать тебя с собой… Клин клином. Или ты сломаешься, или станешь настоящим аргусом.

– Брат Герард? – преувеличенно спокойно ответил Славик. – Инквизитор?

– Священник. Настоящий. Посредник не только между эпохами, но и между Богом и человеком. Поверь, поможет. Согласен?

– А что мне остается делать?

– Принято. Утром поднимаемся, перекусим и пойдем в Сен-Жан. Пешком. Заодно покажу тебе Париж…

Глава восьмая

Разве я сторож брату моему?

1307 год по РХ, 9 октябряПариж и окрестности

– Сир, у городского прево недостаточно людей, и я осмелился бы просить о дозволении включить в состав охраны Sаnctum Officium не только верных слуг вашего величества из числа свиты, но и мирян, трудящихся во благо святой матери Церкви…

– Если вам будет так спокойнее, я не стану возражать, брат Герард… Поэтому вы привели сюда этого человека?

– Да, сир.

– Подойдите, сударь, – Филипп IV повел ладонью, затянутой в синюю замшевую перчатку. – Мессир Жан де Партене, верно? Прежний коннетабль Орлеана, Бернар де Партене вам отец?

– Я второй сын его младшего брата, Журдена, погибшего в битве при Куртре, сир.

– Второй? Не наследующий? Поэтому вы пошли на службу к инквизиции? Не нашли иного занятия, достойного дворянина?

Вот что тут ответить? Непонятно, осуждает король твое ремесло или одобряет его.

– Служение Церкви, а в ее лице и Господу нашему, есть дело наидостойнейшее для христианина.