Посредник - Андрей Мартьянов

Жаль, фотоаппарата нет – Славик развернулся на каблуке, прикидывая, какую замечательную панораму можно было бы заснять. От величественного Монмартра до Тампля. Просто фантастика, красотища невероятная.

Краем глаза заметил мирянина в черно-синем, несомненно дворянин – прилично одетый человек остановился у дорожного креста на предыдущей развилке. Метнул взгляд на Славика, перекрестился, взялся за кошель – вытащить серебряшку. Отвернулся.

Та-ак, а это у нас что? За дорогой Сенлис обозначился крутой холм, необычный для окрестностей выход источенной временем темной скалы. Вершина сточена, на ней поднимается безусловно рукотворное сооружение, вроде бы куб с многочисленными бойницами, выглядящий слишком чужеродно для лугов и рощиц предместий.

Подошел поближе – и мозаика внезапно сложилась: конечно, это не развалины и не брошенное недостроенное здание. Северные окраины столицы знамениты не только крепостью Тампль, тут находится не столь известная достопримечательность – сооружение насквозь утилитарное, с точки зрения государственной юстиции безусловно полезное и избавляющее судейских от лишних хлопот, но от этого не становящееся менее устрашающим.

Монфокон. Супервиселица, какой нет и не будет ни в одной стране мира как в настоящее время, так и в будущем.

Какой светлой голове пришла в голову идея создать зримый символ неотвратимости и беспощадности правосудия, история умалчивает, одно известно точно: появился Монфокон лет сто или сто двадцать назад, а нынешний коадъютор королевства мессир де Мариньи выделил из казны средства для приведения этого монстра в завершенный вид – выстроенные в виде буквы «П» шестнадцать каменных столбов высотой почти в двенадцать метров соединяются тремя уровнями поперечных балок, отчего Монфокон издали можно принять за гигантскую клетку. В одном проеме на крючьях размещаются по два-три казненных одновременно – если заполнить все «ячейки» по высоте и ширине Монфокона, виселицу украсит полная сотня удавленников.

Хоронить преступников в освященной земле нельзя, а устраивать для них отдельное кладбище то ли поленились, то ли сочли бессмысленным – труп вначале истлевал, а когда приходило время освободить место для следующего разбойника, убийцы или еретика, останки сбрасывали вниз, в обширную камеру, устроенную в основании виселицы. Войти в это помещение, закрытое тяжелыми, окованными полосами железа воротами, имел право только палач Парижа с помощниками, у него же хранились ключи.

Церемония казни вовсе не обязательно проходила на Монфоконе – повесить злодея могли на Гревской площади при большом стечении праздной публики (чернь никогда не пресыщается двумя извечными зрелищами: убиением себе подобных и пожаром), затем палач грузил тело на повозку, привозил сюда и вздергивал на крюк в назидание любому, кто осмелится нарушить законы, установленные Богом и королем.

Бедняга Ангерран де Мариньи, кстати, через несколько лет окончит свою жизнь на Монфоконе – когда попадет в немилость к сыну Филиппа Людовику. Детище поглотит своего создателя.

Солнце будто назло скрылось за облаком, наползла тень, болтавшиеся на цепях висельники раскачивались на ветерке, звенья издавали неприятный тихий скрежет. Судя по количеству остовов, с преступностью в Париже дело обстояло сравнительно благополучно – из полутора десятка нынешних постояльцев Монфокона большую часть повесили давно, плоть разложилась, оголяя желтоватые кости и оскалы черепов. Отличный сюжет для гравюр Жака Калло, зрелище, способное вогнать в депрессию даже самого выдержанного человека со стальными нервами.

К последним Славик себя не причислял, а потому сплюнул, поморщился (от виселицы ощутимо тянуло гнилью) и собрался было идти дальше. Вздрогнул, неожиданно услышав незнакомый голос:

– Невеселая картина, мессир. Сразу вспоминается Дант Флорентийский и его строки: «Древней меня лишь вечные созданья, и с вечностью пребуду наравне. Входящие, оставьте упованья…» Не хотел бы я очутиться за воротами Монфокона, поскольку ведут они только в одно место, о котором и светлым днем упоминать нежелательно.

Тот самый господин в черном с лазурной отделкой колете и богатом шапероне. Говорит на прекрасном латинском, не торопясь, четко произнося все звуки и артикулируя, будто учитель иностранного языка в школе. Не захочешь, а поймешь – все-таки навыки разговорной латыни крепко утвердились в памяти.

По виду незнакомцу лет пятьдесят. Седая бородка, изящный косой шрам на скуле, взгляд доброжелательный. На одежде вышит герб – сложный, многочастный, значит, старикан происходит из не самого знатного дворянства: у старинных именитых семей гербы, наоборот, очень простые, с одной-тремя фигурами наподобие лилий королевского дома, лотарингских орлов, бриеннского льва или креста графа Тулузы. Вооружен скромным кинжалом в черных ножнах.

– Цитата из «Inferna» Данте? – согласился Славик, заодно блеснув образованностью. Ответить на обращение следует непременно, в рамках учтивости. – Мне тоже здесь не понравилось.

– Вы нездешний, слышно по выговору. Решили прогуляться по предместьям в одиночестве?

– Да. Погода хорошая, почему бы не погулять?

Вот прицепился! Шел бы своей дорогой!

– Арман д’Эраль к услугам, мессир, – бородатый склонился в вежливом полупоклоне, приложив правую ладонь к груди. – Ловчий графа Робера Клермонского, сира де Бурбон. Вернее, один из нескольких ловчих.

– Стефан Ласкарис, – Славик попытался изобразить на лице вежливую улыбку.

– Ромей? Так я и думал. Не станете возражать, если я провожу вас до Тампля? Вы ведь туда направляетесь?

– Откуда вы знаете?

– Это просто. Дорога мимо Монфокона ведет только в одном направлении – к Тамплю и воротам города с таким же названием.

– Пойдемте, – пожал плечами Славик. Вспомнил о баклажке. – Хотите вина?

– Благодарю. Однако запомните на будущее, молодой человек: по этикету предлагать вино мало знакомому человеку можно только находясь в помещении или в дальней дороге. В первом случае – чтобы скрепить дружбу, во втором – дабы поддержать усталого путника. Мы же с вами просто гуляем, верно?

– Я плохо знаком с обычаями Франции.

– Не сомневаюсь, – усмехнулся мессир д’Эраль и вдруг заговорил на совершенно непонятном языке. Судя по интонации, задал несколько вопросов. Ответа не дождался. Вновь использовал латынь: – Удивительное дело, отпрыск Ласкаридов – и не понимает греческий. Да и с латинским заметные затруднения, некоторые фразы строите неверно. На каком языке вам удобнее общаться? Английский? Французский, немецкий? Один из скандинавских?

Славик, насупившись, промолчал. Господин ловчий графа де Клермон дал слишком прозрачные намеки, чтобы понять: встреча возле Монфокона далеко не случайна.

– Хорошо, – прервал затянувшуюся паузу мессир д’Эраль. – Зайдем с другой стороны. Вы знакомы с неким Домиником Жоффром? Умоляю, не пугайтесь. Хвататься за оружие незачем, уверен, что вы пользуетесь клинком в высшей степени дурно. Domini Deus, Maria Virgina, неужели у мсье Жоффра так плохо с персоналом, что сюда посылают людей, прошедших только начальную подготовку? Это ведь отчаянный риск! Или наоборот, конкретно вы отправлены в историческую реальность с совершенно другой целью? Вы не медиатор?

– Откуда вы знаете, кто я и откуда? – процедил Славик.

– Прежде всего я знаю, кто таков преподобный Герард из Кларено. Изумительный человек, я преклоняюсь перед его талантом – никаких преувеличений! Резиденция в Сен-Жан-ан-Грев издавна находится под ненавязчивым наблюдением, большинство гостей брата Герарда интереса не представляют, но когда к инквизитору заглядывают двое молодых людей, намедни приехавших в Париж из провинции, причем один из них мне отдаленно знаком – я подразумеваю шевалье де Партене, – то сразу возникают обоснованные подозрения… Утром прибежал мальчишка, сообщил, будто вы снова объявились в Сен-Жан, я решил лично сходить взглянуть. Брат Герард в компании с Партене при мне уехали в сторону Лувра, вы пошли гулять по городу, причем вели себя, как безусловный чужак – глаз у меня наметанный, сударь.

– Чужак? – растерянно повторил Славик.

– Простите великодушно, но никакой дворянин, будь он ромей, тевтон или норманн никогда не уступит дорогу простолюдинке и не станет терпеливо ожидать, когда торговец зеленью отсчитает ему сдачу – это просто неприлично и категорически не соответствует статусу благородного человека! Я только что упомянул Данте Алигьери, а тем временем его «Divina Commedia» будет закончена только в 1321 году! За пределами Италии имя флорентийца сейчас мало кому известно… Вы не знаете элементарных вещей! Следовательно, встает закономерный вопрос: для чего Жоффру потребовалось забрасывать в историческую реальность человека с неприемлемым уровнем подготовки? Сколько вас учили? Месяц? Два?