Голод львят - Анри Труайя

— Жизнь вдвоем возможна только в атмосфере взаимного снисхождения. Только желая счастья другому, вы построите свое собственное счастье…

Франсуаза вспомнила Александра, голого, бреющегося перед умывальником. Счастье другого! Об этом он совсем не заботился! Даже не изменил свою жизнь, женившись на ней. Просто обеспечил себе новую публику в доме. И речи не было о том, чтобы считаться с женой. Правда, со своей стороны, он и ее не просил об этом. Каждый сам по себе, встречались за столом, в постели… Она подумала, что он уже должен был закончить свой туалет. Конечно же, бродит сейчас по берегам Сены, задрав голову вверх, руки в брюки. Уединение — его страсть. Как могло случиться, что, несмотря на свое отвращение к расписаниям и правилам, он пошел на место преподавателя в Институте восточных языков? Желание донести свою любовь к русскому языку до учеников, неосознанное удовольствие от единения с молодыми? Она, так или иначе, бросила занятия и все свое время посвятила машинописному труду на дому для фирмы «Топ-Копи». Бог с ним, с дипломом! Надо же было жить. Сейчас она зарабатывала столько же, сколько и Александр.

Помощник мэра, в обычной манере восхвалив жар молодости, вспомнила о нуждах стариков и призвала присутствующих участвовать в благотворительной деятельности округа. Представитель мэрии прошел между диванами. Зазвенели монеты, падающие в корзинку. Закончив сбор пожертвований, он обратился к трем парам, попросив встать только их. Можно было подумать, что все находятся в классе во время опроса. Но на этот раз урок пересказывает учитель. Заместитель мэра читала отрывки из Гражданского кодекса: «…Необходима взаимная верность, помощь и поддержка… глава семьи… он выполняет эту функцию в общих интересах супругов и детей…». Позавчера Александр пришел домой в два часа ночи. Она печатала на машинке, ожидая его. Он был очень весел, слегка под хмельком. Сказал, что его «утащили» приятели. Не «утащила» ли его, скорее, какая-нибудь женщина? Франсуаза даже не задала ему этот вопрос, опасаясь, как бы он не ответил: «Да! Ну и что?» Голубой бархат, золоченые панели! В окно просматривался сад. «Жена наравне с мужем обеспечивает моральное и материальное руководство семьей, заботится о ее содержании, о воспитании детей и их дальнейшем устройстве…» Торжественность этих устаревших рекомендаций. Мирское счастье в формулировках. И за ним Александр, потягивающий сухое вино, уходящий, приходящий, свободный, циничный, насмешливый, неуловимый… Любила ли она его еще? Да, но с отчаянием, с беспокойством, как-то болезненно, неполнокровно, вымученно. С тех пор как она увидела его враждебное отношение к идее завести ребенка, у нее уже не было никаких иллюзий о будущем их семьи. Он потушил в ней всякую мечту о глубокой близости. Он ее подчинил, развратил до такой степени, что она искала в его объятиях уже только физическое наслаждение, необузданное и преходящее. Сначала ее шокировали некоторые из его требований. Теперь она на все соглашалась, все испытала и в погоне за наслаждением была подчас даже более страстной, чем он. Но, когда разъединялись тела, возвращалось дыхание, какое глубокое уныние охватывало ее, какой стыд!..

Даниэль сказал «да» твердым голосом. Соломенная шляпка наклонилась с шепотом согласия. Заместитель мэра объявила от имени закона, что они соединены брачными узами. Все было закончено. Отсутствие Бога оставляло ужасное ощущение. Ни молитвы, ни пения, ни слова, обещающего вечную жизнь. Одна вспышка, две вспышки — работал фотограф.

— Пожалуйста, подойдите и распишитесь, — сказал служащий. — Сначала месье, потом мадам, потом свидетели.

Даниэла и Даниэль наклонились как школьники над большой книгой записей актов гражданского состояния.

— Вторая пара, вставайте и проходите, — пригласил распорядитель.

«Помощник мясника» и его невеста в очках переступили через бархатные скамейки и со всей своей свитой заняли места, еще теплые от предшествовавших молодоженов. Чета «почтовых служащих» тоже продвинулась на два ряда. Снова зазвучал голос помощника мэра, задавая традиционные вопросы. Это серийное производство супружеских пар не удручало Франсуазу, когда то же самое происходило с ней самой и Александром. Почему же теперь для нее это было так мучительно? У Даниэля и Дани был такой счастливый вид! Они шли к выходу, в то время как у них за спиной уже началась следующая церемония. В холле их сразу же окружили обе семьи. Как и предполагала Франсуаза, ее мать пустила слезу. Лоран и Даниэль смеялись:

— Были друзьями, а теперь родственники! — сказал Лоран. — Забавно, да?

Неожиданно в объятиях у Франсуазы оказалась ее невестка, мягкая, розовая и сияющая. Они поцеловались в обе щеки. Соломка от шляпы Дани поцарапала Франсуазе лоб. «Дани беременна», — подумала она, и в груди у нее что-то екнуло, оборвалось.

Во дворе Жан-Марк взял сестру за руку.

— Она милая, эта малышка Дани, — сказала Франсуаза.

Жан-Марк только пробормотал: «Да, да…» Он явно считал эту свадьбу вызовом здравому смыслу. Или, скорее, ему все это было не интересно. Он жил вдали от других, над ними, в каком-то облаке дыма. Даже то, что он успешно сдал свой экзамен по праву, его не радовало! Хоть он и не рассчитывал на этот успех. Странный парень, все время мрачный, держится в стороне, нерешительный, беспокойный…

Последние снимки фотографов на крыльце. Молодожены одни, затем с родителями, с друзьями:

— Ты идешь, Франсуаза?..

Она не смогла отказаться. Солнце светило ей прямо в глаза, она стояла рядом с братом. Искусственная улыбка. Свадьба «помощника мясника» подходила следом. Им уступили ступеньки для снимков на память. Мужчины суетились вокруг машин.

— Кто садится со мной? У меня два места!

— Лоран! Где Лоран?

Жан-Марк ехал в машине господина Совло. Мадлен утащила Франсуазу на улицу и остановила такси.

— Вот и хорошо! — вздохнула она, усаживаясь на заднем сиденье рядом с племянницей. — И этого тоже женили! Вот уж история! Но скажи-ка, почему ты мне редко писала?

— У меня было очень много дел, — оправдалась Франсуаза.

— Но, по крайней мере, ты счастлива?

Франсуаза подняла голову, словно ее призвали к порядку:

— Безумно счастлива, Маду! Александр — человек необыкновенной деликатности, предупредительности, ума. Мы прекрасно понимаем друг друга…

Франсуаза говорила быстро, следя за своим лицом. Но под проницательным взглядом Мадлен у нее пропало желание приукрашивать. Если уж она хочет быть прямой, то не должна привирать. В конце концов она пробормотала:

— А бывает, и ссоримся!..

— Это потому, что вы поссорились, он не пришел в мэрию?

— Ничего подобного! — воскликнула Франсуаза. — Он действительно занят. Необычайно занят!

— И для обеда тоже?

— Ну да.

В ней поднялось раздражение против тетки, слишком уж прозорливой и слишком хорошо к ней расположенной. Что за страсть у Маду вмешиваться в жизнь других! Стекла такси были опущены. Город задувал свой горячий и тяжелый воздух в машину. Франсуаза сжалась в комок и со злостью повернула голову, глядя на мелькавшие мимо здания.

В столовой у Совло в тесноте собралось шестнадцать человек. Прибор Александра убрали. Миниатюрная домработница, постоянно наталкиваясь на двух профессиональных официанток, нанятых дополнительно, носилась туда-сюда, ошибалась, меняя тарелки. Четыре или пять диалогов шли за столом одновременно и накладывались один на другой. Чтобы лучше услышать друг друга, женщины старались говорить громче. Оглушенная этой болтовней, Франсуаза напрасно пыталась казаться оживленной. Напротив нее поглощал еду Даниэль, радостный, простой, круглолицый и счастливый рядом со своей совершенно бледной молодой женой. Неожиданно Дани вышла из-за стола. Мать проводила ее грустным взглядом. Через некоторое время она вернулась, смущенная, но с чувством облегчения. Даниэль прошептал ей на ухо несколько слов. Они быстро поцеловались. Ив Мерсье и господин Совло критиковали государственную финансовую политику. Жан-Марк курил, устремив глаза вдаль. Франсуаза спросила его, что он рассчитывает делать на каникулах.

— Разумеется, поеду к Шарнере в Солонь, — сказал он. — А ты?

— Я еще не говорила об этом с Александром. Возможно, мы останемся в Париже…

Все замерли в торжественном молчании, когда появился десерт: гигантский меренговый торт. Даже не успев еще его попробовать, Франсуаза ощутила на языке отвратительный привкус. Куски падали в тарелки — треугольные, мягкие и неровные. Чья-то рука с бутылкой протянулась через весь стол. Непременное шампанское. Ив Мерсье постучал ножом по краю бокала и встал. «О, нет! Не надо!..» — подумала Франсуаза. Но он уже взял слово. К счастью, он был не в ударе. Сказав три банальные фразы, снова сел под аплодисменты на свое место. Люси, пристроившись на краешке его стула, не сводила с мужа влюбленного взгляда. Франсуаза даже слегка позавидовала: как смешно обожает мать этого человека. У всех замужних женщин, которые здесь присутствовали, мужья были под рукой — необходимые, удобные, легкие на подъем, как их сумочки. Каждая в душе собственница, все они выставляли напоказ свою мещанскую гордость. Лишь Франсуаза выглядела брошенной. Да, но ведь и Александр выпадал из общего правила. Шампанское пенилось в фужерах. Выпили за здоровье молодых. Потом Дани захотелось показать Франсуазе, как она переделала свою девичью комнату в супружескую спальню. Она увлекла ее в дальний конец квартиры. Франсуаза увидела большой диван-кровать в этакой пещере с розовыми обоями, книжные стеллажи, выдерживающие целое семейство кукол, металлическую пепельницу на длинной ножке, туалетный столик, задрапированный белой вышивкой.