Голод львят - Анри Труайя

— Дети ужинают сегодня вместе с нами?

Аньес посмотрела на нее взглядом испуганной птицы:

— О нет, мадам! Только месье Даниэль!

— Ах! Очень жаль! — сказала Мадлен. — Мне бы хотелось их всех увидеть!

— И мне тоже, мадам! — промолвила Аньес со страданием в голосе.

Она поднесла кулак ко рту, и глаза у нее наполнились слезами. Лицо ее исказила гримаса.

— Что случилось, Аньес? — спросила Мадлен. — У вас неприятности?

Плечи Аньес содрогнулись от безудержных всхлипываний.

— О, мадам! — пробормотала она. — Если бы вы знали! Проклятие обрушилось на этот дом! И все это по моей вине! Бог никогда меня не простит!

— Что такого страшного вы сделали?

— Бедный хозяин!.. Мерседес сказала ему, что я знаю… он только спросил меня!.. Он задал мне столько вопросов! Как судья! Я никогда не умела лгать! Я все ему рассказала! Наверно, я не должна была, а я все сказала! Ах, какое несчастье!..

— Так что вы ему сказали?

— Про мадам и месье Жан-Марка!

Холодная тревога охватила Мадлен словно туман.

Все в ней заледенело, застыло.

— И что? — спросила она коротко.

— По-моему, месье проклял месье Жан-Марка! Во всяком случае, месье Жан-Марк здесь не бывает, о нем больше не говорят за столом. Вдобавок месье спит в своем кабинете. Да! А мадам… я спрашиваю себя, вернется ли она из своего путешествия, не уехала ли она всерьез! У месье тяжелые дни. Если бы он не был так огорчен, он бы не позволил, чтобы месье Даниэль женился! Вы не считаете, что это ведь тоже несчастье? Все идет прахом. Недалек день, когда месье отправит меня куда подальше! И я, конечно, получу по заслугам, уверяю вас!

Она до изнеможения высморкалась в большой носовой платок. Мадлен, удивленная было тем, что узнала, вдруг почувствовала, что помимо смятения испытывает какое-то странное облегчение. Не была ли эта понятная и страшная ситуация лучше удобной лжи? Сейчас ее задевало то, что Жан-Марк, когда разразился скандал, не обратился к ней за помощью. Франсуаза, которая, очевидно, была в курсе дела, тоже не сочла нужным ее предупредить. Что касается Даниэля, то как объяснить, что и он не написал ей ни слова о своих намерениях? Неужели племянники перестали с ней считаться? Эта мысль печалила ее, хотя и не вызывала возмущения. Подобное равнодушие было в порядке вещей.

Аньес все еще хныкала. У Мадлен пропало желание расспрашивать ее. Сказав в утешение несколько слов, она отправила ее на кухню. Затем плеснула в стакан еще виски. Разом выпила. Крепкий алкоголь взбодрил ее. Фенек спал у нее на руках. Внезапно он навострил уши. Громко хлопнула входная дверь. Филипп? Даниэль? Оказалось, что Филипп.

Он вошел в гостиную быстрым шагом. Боже, как он сдал!

— Ты давно здесь? — спросил он.

— Только что пришла.

— Как ты?

Он сел, налил в стакан виски и с удовольствием вытянул перед собой ноги.

— Очень хорошо, — сказала Мадлен. — А ты?

— Превосходно! Я хочу сказать, настолько хорошо, насколько может себя чувствовать человек, сын которого вот-вот совершит величайшую глупость. Ты знаешь, я все испробовал, чтобы заставить его изменить решение. Но поскольку у месье хватило ума сделать беременной девчонку и он хочет вести себя до конца по-рыцарски…

— Ты видел ее родителей?

— Пришлось! Люди, пожалуй, даже симпатичные. Отец — инженер. Что касается дочери, то она миленькая, белобрысая, пухленькая, бледненькая и недалекая… Впрочем, если ему нравятся такие!..

Он помешал в стакане кусочки льда и отпил глоток.

— Кароль уехала? — спросила Мадлен.

— Да. В круиз по Антильским островам.

— А что у тебя?

— Я надрываюсь. Никогда не было столько работы. Послезавтра вылетаю в Нью-Йорк. Пробуду там недели три, месяц…

— Значит, тебя не будет на свадьбе?

— Нет! Впрочем, мне бы и не хотелось там быть! Совпадение. Но в нашей ситуации так лучше, ты не находишь?

Он ухмыльнулся. Она посмотрела на него с жалостью:

— Нет, я не нахожу, Филипп. Это печально! Очень печально!

— Почему? Ты будешь там. Дети тебя обожают!

— Я им всего лишь тетя!

— Ну и что? Ты считаешь, что отец нужен им? Разве только чтобы раскошеливаться, вот и все! Нечего разводить сантименты с молодыми, они все равно не с нами! Это львята, жестокие, упрямые, безжалостные, эгоистичные!.. Они голодны, у них жажда, им не терпится жить… Ничто другое для них не имеет значения!..

— Даниэль несовершеннолетний… Ему нужно твое согласие…

— Я его дам ему в письменном виде перед отъездом.

— Когда будет свадьба?

— В начале июля. Все будет очень просто!

— Как у Франсуазы, я полагаю.

— Еще проще: венчания не будет!.. Да уж, можно умереть со смеху!..

С оживленным лицом он наклонился к Мадлен, будто хотел рассказать ей какой-то непристойный анекдот, и сказал вполголоса:

— Представь себе, госпожа Совло настолько не верит в прочность будущей молодой семьи, что она предложила не освящать этот союз в церкви. Таким образом, в случае развода ее дочь снова может выйти замуж, — что я говорю, просто выйти замуж! — обвенчавшись. Я чуть не рассмеялся, пока она растолковывала мне свой трюк! Уважение к религии, ведущее к отказу от венчания в церкви!..

Он разразился сухим смехом и одним глотком опустошил свой стакан. Мадлен обошла его слова молчанием. Чем больше она наблюдала за братом, тем больше находила его сникшим и жалким. Умышленно взвешивая каждое слово, рассчитывая степень риска, она мягко спросила:

— А чем занимается Жан-Марк?

Лицо Филиппа даже не дрогнуло.

— Этого я давно не видел! — сказал он.

— Почему?

— Не знаю… Он очень занят… Экзамены…

— Он сейчас сдает их…

— Безусловно…

— Он, конечно, сдаст!

— Я тоже так думаю.

— Мне бы хотелось увидеть его сегодня дома!

— Ну, ты его не увидишь…

Мадлен посмотрела брату прямо в глаза, погружаясь всем своим весом в эту мрачную, поблескивающую воду, и тихо сказала:

— Филипп, я знаю, почему Жан-Марк сюда больше не приходит!

Лицо Филиппа напряглось, посуровело. Он буркнул, почти не разжимая челюстей:

— Маленький негодяй! Нужно было всей семье рассказать о своих альковных подвигах! Теперь это у него повод для гордости! И с каких пор ты знаешь о том, что мой сын спал с моей женой? Полагаю, что ты была в курсе дела гораздо раньше меня!

— Да, Филипп.

— И ты мне ничего не сказала!

— Я не могла! Не имела права! Мне заткнули рот!.. Но, Филипп, может быть, ты знаешь не все… Жан-Марку простительно, а Кароль нет!.. Он очень молод, он дал себя увлечь, он страдает сильнее, чем ты можешь представить… И потом, в конце концов, это он порвал отношения, нашел в себе мужество! Много времени прошло с тех пор! Между ними все кончено, уверяю тебя! Ты не сможешь до бесконечности отказываться видеть своего сына!..

Впервые в жизни она почувствовала, что нужна своему брату. Убежденность в этом подогрела ее, придала ей сил. Она уже верила, что выиграла партию. Но он тяжело покачал головой:

— Есть вещи, которые выше моих сил, Мадлен. Ты не знаешь, что такое для мужчины сама мысль о том, что он одурачен собственным сыном! Это подло! Это бесповоротно! Как ампутация! — Обеими руками он изобразил жест, словно отрубил себе часть тела на уровне груди. А потом глухо, голосом глубоко уязвленного человека, произнес: — Больше никогда не говори мне о нем, хорошо?

Сумерки заполнили комнату. Мадлен протянула руку. Свет вспыхнул в лампе с большим шелковым абажуром бананового цвета.

— А он смешной, твой фенек, — сказал Филипп, кончиками пальцев прикоснувшись к мордочке животного.

Фенек весь сжался, глаза его расширились от страха, уши поднялись.

— Ну, моя маленькая Жюли! — сказала Мадлен. — Успокойся! Это друг! Она растерялась, потому что увидела незнакомое лицо! А со мной она такая доверчивая, такая нежная! С тех пор как она у меня появилась, я чувствую себя не такой одинокой!

— Понятно. Тук, наверное, — не очень веселое место зимой!

— Нет, дело не в веселье… Это другое… Другое, очень интересное…

Пришла Аньес и спросила, хочет ли месье садиться за стол прямо сейчас или нужно подождать месье Даниэля.

— Уже восемь часов! — заявил Филипп. — Ему на нас наплевать! Я ведь сказал ему, что ты будешь ужинать у нас дома! Разумеется, ему загорелось помчаться к своей «Дани», едва выскочил с экзамена. Вчера и позавчера результаты были плачевные. Сегодня, несомненно, будут такие же. Иначе он бы нам позвонил. Можете подавать, Аньес.

Сидя в столовой напротив брата, Мадлен испытала легкое головокружение, как если бы время повернулось назад. Она вспомнила себя на этом же месте, когда временно исполняла обязанности хозяйки дома после развода Филиппа. Но стулья детей теперь пусты. Ее охватила какая-то усталость, меланхолическое чувство ностальгии по прошлому. Она уже не знала, о чем говорить с Филиппом. При той откровенности, которой они достигли, каждое слово могло разбередить рану. Неожиданно Филипп спросил: