Вредители - Александр Накул

читаешь “Милый друг” ― тоже всё очень хорошо и все описанные мерзости не заслоняют лоск и привлекательность Парижа. Мы очень осуждаем главного героя, ― и очень хотели бы оказаться на его месте. На этой волне чувствуешь себя великим знатоком всего французского и берёшься за “Монт-Ориоль” ― и чувствуешь что-то не то, как будто ты это где-то уже читал. Вроде и действие не в Париже, и персонажи другие ― что за напасть? А если заглянуть в три остальные его романа, то там будет другое, но то же самое. С рассказами ― та же история. По отдельности они сверкают и влекут, как сладости в тарталетках, но вот ты их ешь, ешь, ешь и начинаешь вдруг ощущать, как тягостно они приедаются. Все они разные и во всех одно и то же: гризетки, супружеские измены, падение чистой девушки. Иногда появляются грубые крестьяне или старухи ― мёртвые или полумёртвые. И это уже не развлекает, а утомляет. Словно тот опять же французский художник, который день за днём рисовал один и тот же стог, мечтая схватить мимолётное впечатление от одного и того же. Я допускаю, что он достиг высочайшего мастерства, но как же утомительно было бы смотреть на картинную галерею из десятков картин с одним и тем же стогом, который нарисовали по-разному. Мысль крутится по одному и тому же тесному кругу: главное это красивые женщины, но и это не главное, потому что они стареют и рвут отношение. Сытая жизнь парижан, жадных до удовольствий ― такая же пустая и тщетная, как жизнь туповатых крестьян где-то в холодной Нормандии. Достигнув благополучия, герои Мопассана не достигли счастья. А разве не за благополучие мы воюем? Не за поместья в Корее и производственные силы Китая, которых можно загнать на фабрики? Грустно даже подумать об этом, брат! Грустно даже подумать! Вот как оно выглядит ― проклятие богов!

― Что?― встрепенулся братик.

― Сам не помню, откуда всё это узнал. Был в Индии такой мудрый монах, по имени Рюдзю. И он проповедовал учению Будды. В те времена, как и в наши, многие думали, что стремиться в Нирвану не обязательно и раз существуют блаженные миры, населённые богами, то достаточно просто переродиться в таком мире и вести дальше жизнь, полную удовольствий. Быть рождёнными из цветков лотоса, жить в чудесных дворцах, полных предметов, которые готовы исполнить все их желания и вести вечную войну с дэвами, которая уже тем удобна, что боги всегда в ней выигрывают. Но рано или поздно и богам приходит конец ― потому что кальпа вообще конечна. Их тела покрываются язвами, их прекрасные одежды тлеют, их неприступные дворцы чернеют и разрушаются. Предсмертный ужас гордых богов, подобных парижанам из Мопассана, куда сильнее, чем у людей простых, которые измучены невзгодами этого мира.

― Страшная легенда.

― Страшный факт. Даже боги не могут удержаться в благополучии. Тем более люди. А значит, это не может быть целью. Не может! На это нельзя опираться, как нельзя жить в тех дворцах, что мерещатся нам в облаках. Нужно что-то другое!

Кимитакэ вскочил на ноги, его глаза полыхали. И выбежал прочь.

Ёко уже закончила сортировку и укладывала маски обратно в портфель.

― Я еду с тобой,― сказал он.

― Ехать-то каждый может,― нравоучительно заметила девочка,― А вот помогать?

― Если я с кем-то еду, я всегда помогаю,― ответил Кимитакэ,― Одно из немногих, в чём я могу быть уверен.

― Тогда пошли.

Они вышли в сад и наткнулись на соседей из районной ячейки взаимной безопасности. Причём среди них был отец,― так что проскользнуть мимо было невозможно.

― Что это за бумажки?― спросил председатель ячейки ― пожилой, низкорослый, с отвратительно торчащими усиками. И продемонстрировал один из защитных листков с каллиграфической печатью.

Кимитакэ хотел ответить, и даже успел открыть рот. Но понял, что не знает, что сказать. Слишком много всего вращалось в голове ― и пропавший учитель каллиграфии, и монах Рюдзю, и далёкий и давно уже мёртвый француз Ги де Мопассан, и даже, совсем немного, легендарный адмирал Ямамото. Все эти ошмётки крутились в голове и нужное объяснение не приходило. Слишком многое придётся здесь объяснять людям, которые иероглифы только читают…

Поэтому он сказал просто:

― Это для защиты. На случай воздушной атаки или диверсантов.

― Никогда таких не видел.

― Это ручная работа.

― А почему если они такие полезные, их императорская типография массово не распространяет?

― Книгопечатание тут бессильно. Нужна ручная работа.

― Ну так сделали бы каллиграфический департамент.

Кимитакэ сделал значительное лицо, наклонился и сообщил:

― Нельзя, чтобы они случайно попали в руки врага. На стороне врага могут быть предатели или корейцы, также искусные в каллиграфической войне. Они могут расшифровать печати или найти по ним наше уязвимое место. Поэтому в наше время каждый, кто владеет каллиграфией, но не ставит её на службу стране ― пособник врага!

“Вот я сам и ответил на свой вопрос, зачем мне это всё нужно”,― подумал Кимитакэ, пересекая остаток сада.

Позже, уже на улице, ему вспомнились странные слова из слышанной в детстве проповеди. Бабушка, хоть и была равнодушна к религии, водила внука в храм. Не всерьёз, а для общего образования, ― точно так же, как в театр кабуки. Может быть, на одной из этих проповедей он и услышал о проклятии богов? Кто знает…

Монах рассказывал много непонятного на старинном языке. Но упомянул что долгожданный будда Мироку приходил уже трижды, поэтому в его грядущем приходе не может быть ни малейших сомнений.

Один раз Мироку пришёл под своим именем, чтобы наставить благороднейшего Асангу.