Крепость живых - Николай Берг

– Давайте, товарищи офицеры, сделаем так. Вы езжайте, а мы с доктором потолкуем. Доктор разбирается в оружии?

– Ну в общем да, – отвечает Николаич, схвативший какие-то нюансы в ситуации.

– Тогда так и решим. А доктора в штаб я и сам привезу.

– Ну ладно…

Я вижу, что Николаичу очень хочется набить мичману морду, но он нечеловеческим усилием сдерживается. Все-таки он человек дела.

Вторая часть марлезонского балета[16] после отбытия УАЗа начинается довольно необычно. Мичман с каждой минутой оживляется все больше.

– Может, по граммуле – за знакомство?

– Нет, не стоит. Чую, что сегодня мне лучше быть тверезым. Я так понимаю, есть для меня работенка? Если дело так обстоит, то я на работе не пью. Лечить – только трезвым.

Мичман начинает мяться.

Мнется он долго, наконец решается. Рассказывает он полную чушь. Но видно, что честно – как на исповеди. Два года назад он слегка расслабился и надрался в подозрительной мужской компании. А через пару недель после этого почувствовал себя плохо – разболелась задница. Ну вот в самой дырочке. Не желая давать повод сплетням, мичман смотался в Петербург и в частной навороченной клинике показался на условиях полной анонимности. Принимали его великолепно, со всем решпектом, взяли все анализы, попросили заехать через пару дней. И на втором приеме порадовали, что это у него в анусе проявления сифилиса. Мичман со стыда чуть не помер. Он был завзятым бабником, а тут такое. И вот его два года от сифилиса лечат, а только хуже. Штамм, говорят, устойчивый к антибиотикам.

То, что это бред чистой воды, мне понятно сразу. Сифилис не лечат два года, тем более свежий. Шанкр[17] не дает резкого неудобства. Если даже и дает – болевые симптомы для сифилиса нехарактерны. Штаммов бледной трепонемы, устойчивых ко всем антибиотикам, науке пока неизвестно. Зато частные клиники с врачами, которые купили диплом и умеют драть деньги, – это я видел.

– Ну давайте раздевайтесь.

– Совсем?

– Совсем. И свет поярче.

Осмотр пухлого мичмана никаких признаков сифилиса не дает. А вот когда складской работник встает на стол в позу «коровушки», взгляд тут же отмечает роскошный, запущенный геморрой с отличными геморроидальными узлами. Студенческий случай. Диагноз от двери. Так говорят о столь наглядной хрестоматийной картине. Даже жаль беднягу – как же он гадит-то? Это ж боль неописуемая.

– Постойте так пока, я сейчас снега с улицы возьму и приложу к больному месту. Потерпите.

В сумке находится несколько пар резиновых перчаток. Натягиваю пару, с автоматом высовываюсь из двери, осматриваю совершенно безлюдный проулок – и, не отвлекаясь, цапаю сбоку от двери снежка.

Мичман дергается, но вот при контакте с холодом шишки начинают заметно уменьшаться. Конечно, тут одним снежком не вылечишь, геморрой запущен изрядно, но вполне по силам нормальному терапевту.

– Как, легче?

– Да… легче…

– Одевайтесь. Сифилиса у вас не вижу. Можно, конечно, провериться на реакцию Вассермана, но уверен, что она будет отрицательной.

– А что же у меня тогда?

– Геморрой. Запущенный, но вполне курабельный[18].

– Как? – У мичмана делается лицо такого же цвета, как до этого у Николаича, – как бурак.

– Ну вот так. Банальный геморрой. Сидячий образ жизни, запоры и алкоголь.

Мичман загибает почище классика русской литературы Льва Толстого и говорит так, почти не повторяясь, минут пять.

– Если вы облегчили себе душу, то могу порекомендовать новоприбывшую докторшу – если будете выполнять ее рекомендации, вылечитесь за месяц. Может, и раньше. А болтать она не расположена, я ее давно знаю.

Мичман растерянно одевается. Судя по всему, картина мироздания в его голове несколько искажена, потому что первым делом он надевает фуражку на голову, а потом мучается с майкой, не сообразив снять фуражку. Когда он возвращается в реальность, то первый же вопрос его отдает детской наивностью:

– Но как же это так? Как они могли так со мной?

– Вы же нам морочили голову полтора часа?

– Так ведь они же врачи!!!

– Разные врачи бывают. Вот есть, например, врачи, которым надо привезти оружие. И боеприпасы. Я вот, например, такой.

– Это как раз поправимо. Что вам нужно?

– По списку и по билетам – сто восемьдесят восемь единиц стрелкового оружия.

– Сколько у вас там офицеров получается?

– Сто девять.

– Хорошо. Пошли, подбирать будем по порядку. А это точно геморрой?

– Девяносто девять процентов гарантии.

– Ага. Ну вот что можно прикинуть для офицеров – двадцать четыре штуки тульского «коровина». И к ним две тысячи двадцать патронов, остальные восемьдесят четыре штуки – тульского «токарева». С патронами к ним чуть позже. И для лечащего врача… – Тут мичман лезет куда-то в глубь своего склада и возвращается через несколько минут, погромыхав там: – Вот.

У него в руках практически новехонькая деревянная кобура. Тяжелая. Аккуратно открывает крышку, и оттуда, маслянисто посверкивая, выскальзывает тот самый К-96, товарищ маузер. Ну ясен день, самый что ни на есть кронштадтский сувенир. Лихо!

– За пистолеты спасибо, конечно, но вообще-то нам лучше что-нибудь подлинноствольнее и помощнее.

– Маузер хорош?

– За маузер отдельное спасибо. Я о таком всю жизнь мечтал, а тут как с куста! Но вопрос о длинностволе остается.

– Мы ж про офицеров говорим? В распоряжении: выдать соответственно числу. Так для офицеров пистолет положен как дополнительное оружие. Так что никто ничего против не скажет. А кроме пистолетов ППС-43. Сгодится? Могу выдать сто двенадцать штук.

– Сгодится, конечно. А вот как насчет калашей?

– У меня всего десяток, еще АК-47. И они хоть в хорошем состоянии, но трепаные. И рожков к ним всего по два. И патронов этих у меня вообще нет. Так что выдать-то могу, но патроны добывать отдельно придется. Вот для рядовых у меня одни винтовки и карабины. Хотя есть пара фузей… Так. Пошли-ка вместе – помочь надо.

Следующие полчаса мы кантуем разношерстные тяжеленные ящики. Немудрено тут геморрой получить. Наконец старомодный ящик. И ей-богу, с готическим шрифтом. Мичман возится с защелками.

– Так. Вот фузеи.

В ящике лежат два пулемета. Очень характерного вида – мы такие часто находили у немцев. Французский станковый «гочкис» – 8 мм, образца 1914 года. Своеобразный ствол со словно надетыми на него кольцами охлаждения радиатора, нелепая и милая в своей старомодности пистолетная латунная рукоятка.

– Ого! А рамки для него есть?

– Полно. Ну-ка дернем вот этот ящичек.

Глаза на лоб лезут – в ящике навалом пара сотен широких и длинных железных пластинок с вырубленными штампом выступами. Эти выступы полусогнуты, и если засунуть между ними патрон, то они словно обхватят его вытянутыми полукруглыми лапками. И всего влезает в эту рамку двадцать восемь лебелевских пузатеньких патронов с никелевой серебристой пулей. Эти пулеметы – трофей после разгрома Франции – немцы потащили в Россию, потому как МГ-34 оказался слишком нежным для наших морозов и грязи. В первую же зиму немцы отметили, что универсал переходит от холода на одиночную стрельбу с перезарядкой пулеметчиком после каждого выстрела. Вот и потащили сюда чешские и французские машинки. Те работали как часы. Спасибо, к слову, и чехам, и французам за это…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});