Такая работа. Задержать на рассвете - Леонид Словин

— Ну, вот ты его и охарактеризовал, — спокойно вошел в разговор молчавший до этого Лобанов, — он главного в своей работе не умеет…

Платонов и Лобанов опаздывали. Налегин, Мамонов и Шубин ждали их на аллее у входа в Дом культуры.

Мамонов, плотный коренастый крепыш, которого за сходство со знаменитым боксером называли в институте Джо Луисом, чувствовал себя неважно — у него ныл зуб.

— Где же они? Скоро двадцать пять минут!

Шубин хладнокровно посматривал на часы.

— Вон они бегут.

— Сели не в тот автобус, — улыбаясь, объяснил Васька. Он поправил сбившийся набок галстук. Помятый воротничок сорочки выбивался сзади из-под воротника пальто. Платонов чувствовал себя в Остромске неуверенно — Налегин уловил это еще утром.

— Знакомьтесь.

— Платонов Василий.

— Лобанов.

— Мамонов. Здесь три билета вместе. Можете сесть рядом в партере, а мы со Спартаком пойдем на балкон.

— Нет, нет, — запротестовали Платонов и Лобанов, но Мамонов только похлопал Платонова по плечу и тут же скривился: больной зуб, видимо, давал о себе знать.

Когда они входили в зал, звенел третий звонок и билетеры уже закрывали двери. В темноте кое-как протиснулись на свои места в третьем ряду. Сцена была видна отсюда хорошо.

Конферансье начал программу с фокуса: он несколько раз торжественно разорвал афишу со своим именем, переложил обрывки из одной руки в другую, смял в комок, дунул и тут же вытащил ее из комка, мятую, но совершенно целую.

— Это очень просто делается, — сказал конферансье, — сейчас я вам все объясню, Только смотрите внимательно. Тогда вы запомните и сможете показывать фокус своим родным, знакомым, соседям. Вы все, дорогие товарищи, понимаете, что у меня в руке две одинаковые афиши, одну из которых я вот так рву на части… Видите? — он показал. — А вторую, целую, которая была у меня в руке с самого начала, я показываю вам вместо разорванной. Понимаете? Это очень просто сделать! Возникает, правда, другой вопрос: куда деть разорванную афишу? Очень просто: ее нужно склеить! Как? Показываю: дунуть, и вот! — Из кулака конферансье показалась еще одна целая афиша. Больше в руках у него ничего не было. Зал весело зааплодировал.

Васька смеялся и хлопал так громко, что конферансье взглянул в его сторону и тоже засмеялся, и те, кто сидел рядом, тоже обернулись и засмеялись.

Потом выступали певица, лауреат большого конкурса, солист одного академического театра, хореографическая группа — дипломант другого конкурса, артист столичного театра…

— У нас на старте, — сказал конферансье, — эстрадный оркестр под управлением заслуженного артиста Белорусской ССР…

Голос его потонул в аплодисментах.

— …Но! Как поется в популярной песне: «У нас еще в запасе четырнадцать минут!» Антракт!

В перерыве они отыскали Шубина и Мамонова. Мамонов щелкнул зажигалкой. Все закурили.

— Ну как?

— Здорово! — громко говорил Васька, еще разгоряченный смехом, обращаясь то к Мамонову, то к Шубину. — Конферансье — в порядке. Законный конферансье. Точно?

Налегин слушал его с удивлением. Васька никогда не прибегал раньше ко всем этим «законно», «в порядке»— штампованным и избитым словечкам. Теперь он буквально сыпал ими. Видимо, здесь, в Остромске, находясь в компании малознакомых ему образованных людей, Васька стеснялся быть самим собою и хотел быть другим — находчивым, бывалым и непринужденным.

— Бутербродов с рыбой никто не хочет? — спросил Васька, увидев девушку, продававшую бутерброды. — Правда, самая лучшая в мире рыба — колбаса.

Мамонов поморщился и незаметно оглянулся.

— Возьми мне один, — разрешил Шубин.

— Слушай, Налегин, — спросил он, когда Платонов отошел. Лобанов в это время стоял в стороне, у афиши. — У вас в Шедшемском райотделе лошади были?

— Были, — ответил Налегин, еще не представляя, куда Шубин клонит.

— А конюх был?

— Был.

— Он к тебе в гости не собирается?

Яснее выразить свою мысль было трудно.

— А я сейчас спрошу. Александр Иванович!

Лобанов повернул к ним спокойное темное лицо и, видя, что все трое смотрят в его сторону, кивнул.

Откуда-то сбоку появился Платонов с бутербродами. Неожиданно они оказались с осетриной, о которой в Остромске забыли даже думать. На сдачу Васька купил конфет и тут же разделил их между присутствующими.

— Спасибо, — отказался Шубин. Мамонов только молча приложил ладонь к щеке и сделал страдальческое лицо. Васька положил конфеты ему в карман.

— Жену угостите! — А Шубину пригрозил: — Обидишь!

— Как поживает там наш главный конюшенный Илья Алексеевич? — спросил Налегин у Лобанова. — В Остромск не собирается в гости?

— Плохо ему, — сказал Лобанов и обвел всех серьезными, не привыкшими лукавить черными глазами. — Ты его старшего сына знал? Он с моим в Институте международных отношений учился. Только Витьку в аспирантуре оставили, а его направили дипломатом в Мали… Ну вот. А недавно самолетом в Москву привезли из Бамако. Тропическая лихорадка… Плохо Илье Алексеевичу, — повторил он, — боится, чтобы в хроническую не перешла. А парень — золото!

Шубин не подымал головы.

— Я слышал, Слава, — Лобанов подбирал нужные слова, — Данилов недоволен тобой…

Они сидели в маленькой комнате Налегина на четвертом этаже, готовясь ко сну. Платонов уже лежал на диване-кровати, у стены и негромко похрапывал.

— Тут все не просто, Александр Иванович. Сейчас такая пора в милиции, когда все изменяется: и стиль, и методы, и люди. Она наступила, собственно, давно. Но окончится не скоро…

— Я тебе так скажу. Борьба с преступностью — дело серьезное и постоянное. Не на год, не на два. Хронические болезни общества лечим, и штурма здесь быть не должно. А как в медицине, постоянная профилактика, наблюдение, экстренная помощь на дому, лечение, словом. Когда необходимо — хирургическое вмешательство. Данилова я, слава богу, знаю — он одним ударом все сделать хочет: «Сегодня с преступностью покончим, а завтра будем отдыхать!» Я ведь тоже так считал, только мне тогда лет двадцать пять было…

Внезапно в дверь постучали. Налегин встал и пошел открывать. Вернулся он через минуту.

— Вызывают? — спросил Лобанов.

— Спите. Я поехал. Наверное, хорошая новость. Гаршин из-за пустяка никогда не подымет ночью. А ключ завтра отдадите дежурному. Ну, счастливо.

Глава 10. «Стиль — это человек»

В большом кабинете вокзальной милиции за тесно сдвинутыми столами сидели несколько оперативников. Их рабочий день уже закончился, но они сидели в плащах за своими столами и говорили о разных пустяках.

— Это что! — поздоровавшись кивком с Налегиным, начал очередной рассказ высокий майор с маленьким пухлым ртом и по меньшей мере тремя свисающими на галстук подбородками. — Мы работали тогда по грабежу на станции Юхо. Потерпевшая мне говорит: «Я преступника узнаю в лицо из тысячи — он мне во сне снится!» И что же? Приезжаем мы в станционный клуб… Ты знаешь, где там клуб? — кивнул он одному из своих слушателей.

Тот молча наклонил голову.

— Прошли пару раз по фойе — она меня хватает за руку: «Вот он!» Смотрю, идет баскетболист, рост — сто девяносто, а может, больше. «Вы уверены?» — спрашиваю…

Повествование доставляло самому рассказчику, несомненно, большее наслаждение, чем слушателям: чувствовалось, что он повторяет его не в первый раз, аранжируя по ходу живописными деталями.

— А когда раскрыли, оказалось, — майор сжал свой маленький рот и устремил глаза на Налегина, угадав в нем внимательного и благодарного слушателя, — грабеж совершил преступник ниже среднего роста, мне до пояса… А сожительница, медсестра в прошлом, ворованные вещи продавала. Потерпевшая его в жизни не опознала бы.

Молоденький оперативник, чертивший до этого что-то на листе бумаги, подошел сзади к рассказчику и стал незаметно подсовывать ему бумажную ленточку под воротник плаща. Тот, не оборачиваясь, добродушно отстранил его рукой.

В кабинет вошли Гаршин и начальник вокзальной милиции.

— Я вижу, что домой никто не собирается, — сказал начальник, — хорошо. Я вам сейчас всем найду работу.

— Уходим, уходим! — сказал толстый майор, подмигивая Налегину.

Все стали сразу же подниматься из-за столов И по тому, как они один за другим подымались и уходили, Налегин понял, что все они до чертиков усталые и еле плетутся. Только молоденький опер уполномоченный спросил у начальника:

— Что-нибудь интересное намечается, товарищ старший лейтенант?

— Иди, Юра, иди отдыхай, — сказал начальник.

Дверь за ними он не закрыл, и было еще слышно как они и в коридоре дурачатся и подталкивают друг друга.