Шрифт:
Интервал:
Закладка:
3. Язык и музыка
В системе музыкальной «двойной письменности» господствующим языком в эпоху Ренессанса оставался латинский. В XVI веке привилегированное положение латыни поколебалось, прежде всего на волне общеевропейских успехов мадригала, но все равно латынь, как и прежде, сохраняла значение подлинного языка музыки. Это относится в первую очередь к музыкальной теории, которая прибегала к народному языку лишь в наиболее прагматических своих разделах, то есть в пособиях по инструментальной музыке, а в остальном, если не учитывать немногих исключений, оставалась верна латыни. Поэтому, например, в одном рукописном пособии, излагающем основы учения о модуляциях (рукопись возникла в Нюрнберге, в монастыре Святой Екатерины, и датируется временем около 1500 года), народный язык вводится исключительно для перевода латинских фраз: «Quot sunt cantüs in manu? / Wie vil sein gesang in der hant?» («Сколько гексахордов в руке»)[82]. Использование народного языка при разговоре о сложной полифонической музыке ограничивается немногими случаями, на которых уместно остановиться подробнее. Родившийся во Флоренции певец Пьетро Аарон (умер после 1545 года), возможно еврей-выкрест, в 1516 году начал писать сочинения о музыке еще на латыни, но с 1523 года перешел на итальянский язык, продолжая при этом учитывать более ранние латинские версии [Aaron 1516; Aaron 1523]. Бросается в глаза, что смена языка произошла после того, как автор переселился в Венецию. Прагматизм, который в «Светлейшей Республике» и сферах ее влияния способствовал закреплению тосканского наречия в качестве единого письменного языка (притом что, например, Бембо и Аретино сильно расходились в представлениях о его стилистических нормах), сочетался с эмпирическим интересом к сочиняемой музыке как таковой. В ученой среде Падуанского университета подобная направленность интереса уже около 1400 года обусловила возникновение музыкального текста, а после 1500 года привела к тому, что даже о самых сложных разделах музыкальной науки стали рассуждать на народном языке. Едва ли случайно это совпало с быстрым распространением печатной музыкальной продукции, а главным центром подобной торговли опять-таки стала Венеция, начиная с Петруччи, который добился папской привилегии в 1513 году – в тот период, когда Пьетро Бембо занимал пост апостольского протонотария, то есть члена высшей коллегии прелатов в папской курии.
В Венеции – и, пожалуй, только там – конфликт между требованиями дифференцированной музыкальной практики и латинской ученостью, которая ее обеспечивала и сопровождала, был разрешен в пользу теории музыки на народном языке (если не полностью, то по крайней мере частично). Это вылилось в эпохальные сочинения Царлино, а также, около 1600 года, в полемику между Артузи и Монтеверди; оба, опять-таки, печатались в Венеции. Такое сближение музыкальной литературы с народным языком было явлением исключительным. В других регионах оно наблюдается только в пособиях по «механической», то есть инструментальной музыке, а также в появившихся после Реформации элементарных учебниках, излагавших основы музыки. Венецианский путь, конечно, открывал большие перспективы; в конце концов на международном уровне тоже произошел отказ от общеобязательной латыни в пользу итальянского языка, чему содействовало экономическое могущество Венеции и, соответственно, экспорт ее культуры, в том числе музыкальной. Однако в XVI столетии – несмотря на то что этот динамический процесс уже начался – венецианское решение проблемы так и осталось случаем уникальным, изолированным. В других регионах параллельное развитие музыкального произведения и литературы о музыке (которая при разъяснении произведений не обращалась к конкретным примерам, если не считать Глареана) осуществлялось на фоне неизменного господства латыни. К примеру, во Франции число музыковедческих сочинений на народном языке было очень мало. Особое место принадлежит здесь магистру «метризы» в Сен-Мор-де-Фоссе, Мишелю де Менеу, чьи по-французски написанные трактаты получили довольно широкое распространение [Menehou 1558]. В немецком языковом пространстве основополагающие труды писались, как прежде, на латыни, употребление народного языка ограничивалось словесностью педагогической и вероучительной. В Англии вплоть до Томаса Морли (1597) публикации на народном языке тоже крайне редки; почти без исключения это краткие изложения основ музыки, предназначенные для преподавания в школах. Итак, несмотря на некоторые итальянские, по преимуществу венецианские нововведения, привилегированное положение латыни не подлежало сомнению.
Обозначенный конфликт не остался без последствий для музыки и ее восприятия. Составляемая музыка была, как правило, вокальной, между тем как инструментальная музыка занимала в письменной традиции предположительно всё возраставшее, но в целом второстепенное место. Помимо частей ординария, а иногда и проприя, перелагаемые на музыку латинские тексты представляли собой творения новой и старой лирики; в основном, за исключением гимнов и секвенций, это была поэзия новая, нередко привязанная к конкретным поводам. О том, что к античным текстам относились крайне сдержанно, уже говорилось ранее, но в данном контексте это обстоятельство вновь заслуживает внимания. Придать языку музыки дополнительную авторитетность за счет обращения к античному тексту решались исключительно в тех случаях, когда намерены были отступить от общепринятых норм музыкального языка, а именно при сочинении од. Если мы вспомним об обилии античных тем в живописи и скульптуре XV века, если мы вспомним об отстаивавшейся такими деятелями, как Альберти, ориентации поэзии и архитектуры на античные образцы, – то очевидное дистанцирование, наблюдаемое в музыке, на первый взгляд, способно смутить. Казалось бы, не было ничего легче, чем озвучивать античную лирику. Однако за это брались лишь в исключительных случаях. По-видимому, при мюнхенском дворе в течение некоторого времени вынашивали намерение интенсивнее черпать темы из Горация и Вергилия при сочинении мотетов. Подтверждение тому – широко задуманные мотеты Чиприано де Роре («Dissimulare etiam sperasti» («Как ты надеяться мог»), на текст Вергилия, семь голосов, и «Donec gratus tibi» («Пока я был любим тобой»), на текст Горация, восемь голосов), как и сопоставимые с ними мотеты Лассо («Dulces exuviae…» («Вы, одежды и ложе, – отрада…»), по Вергилию, и «Beatus ille qui procul…» («Блажен тот, кто вдали…»), по Горацию, оба пятиголосные). Но все-таки и они – всего лишь исключения. В принципе, озвучивать античные тексты композиторы того времени не стремились – или стремились лишь в некоторых, подчеркнуто специальных случаях. Что же касается лирики
- Рок-музыка в СССР: опыт популярной энциклопедии - Артемий Кивович Троицкий - Прочая документальная литература / История / Музыка, музыканты / Энциклопедии
- Древние греки. От возвышения Афин в эпоху греко-персидских войн до македонского завоевания - Энтони Эндрюс - Культурология
- Критическая Масса, 2006, № 1 - Журнал - Культурология
- Цивилизация Просвещения - Пьер Шоню - Культурология
- Шаман. Скандальная биография Джима Моррисона - Анастасия Руденская - Музыка, музыканты
- Сто лет одного мифа - Евгений Натанович Рудницкий - История / Культурология / Музыка, музыканты
- Общая психопатология. Том 2 - Евгений Васильевич Черносвитов - Культурология / Периодические издания / Науки: разное
- Древняя Греция - Борис Ляпустин - Культурология
- Рабы культуры, или Почему наше Я лишь иллюзия - Павел Соболев - Культурология / Обществознание / Периодические издания / Науки: разное
- История - нескончаемый спор - Арон Яковлевич Гуревич - История / Критика / Культурология