Акбар Наме. Том 4 - Абу-л Фазл Аллами

64

Ода файзи

На рассвете подобный Сулейману1 вестник, несущий добрые посланья, Прибыл с челом открытым, как Блаженство. Его лик сердце радовал, как общество друзей, Уста, как щедрые мужи, жемчужины дарили, Главой своей, подобно Гению, он источал величие,

305

Стопой, подобно Власти, удерживал большие страны, И друг, и незнакомец вокруг него собрались

В круг, что у богатого хозяина на пиршественный день бывает. Готовностью и скоростью он опоясал чресла, Как Зодиака путь вращающиеся сферы окружает.

Перо величественное на чалме его возникло,

Казался он изящной птицей2 с распростертыми крылами.

Рескрипт благоприятный на челе его3

Являл пролог свой над печатью Разума,

Письмо, что получил он при возвышенном Дворе, Призыв собой являло принца Халифата.

Благословенные предвестники провозгласили: «Прочти Свое письмо освобожденья, скорбящий пленник».

Показавшийся вдали гонец поверг меня в смятение, Что стоит сотни несмятений.

Затрепетало сердце при звуке колокольчиков4, Как душа трепещет назарея при качании накуса5. Я лобызал его хромые ноги6, забыв, что Было то помехой для его прихода.

Его внезапный зов вызвал во мне такой восторг7, В какой паломника приводит Божественное притяжение. Как описать мне тот момент, когда ладью моего сердца Подбросило на волнах бури, Живящая Весна вошла в сад слов моих, И утро юное — в тюльпан души, А сам я был встревожен, размышляя, какой же довод Мне использовать, чтобы сомненье вызвать в вечных истинах: К чему разнообразие обычаев в исламе?

И почему двусмысленны слова Корана?

Зачем свидетель лживый, высунув язык свой на суде Гордыни и лицемерия, требовал ему поверить? Если такова религия ислама в этом мире, Вера мусульманская у циников могла бы вызвать тысячу улыбок! Я, словно Разум, думать продолжал, как мне постигнуть Секреты мудрости греческих ученых:

Что за идеи вынашивал Первый Учитель (Аристотель)?

Какое объяснение дал Второй Толкователь8?

Что есть Божественная мудрость, чтоб ее основы Смог начертать я на скрижалях своей души? Но как зажечь свет Истины

В сердце моем, не обращенном к священной лампе

Где путь, ведущий к гению,

что понимает

Природу жара, холода и влаги, а также сухости пустыни и рудника9?

306

И как мудрец прикосновеньем указательного пальца О состоянье сердца узнаёт по артериальному потоку10?

Тропа где, вьющаяся к математике, путем которой

Я изучить могу вращающихся сфер секреты Почему пятая сфера — трон Марса?

Почему седьмая — Сатурна портик? Пока я взвешивал поэзии каменья,

Равновесия весы наполнились словами и значеньями, Мой разум — ароматом атра11 Фирдоуси, А слух воображения — славой Хакани.

Пока я размышлял о прозе и литературе

И обратил истерзанный свой разум к букету Гулистана12, Пока я занят был загадками13 — ибо, возможно, Их действие будет подобно тому, как действует напильник по металлу —

И с языка готовились сорваться мудрые слова, А голову ни на секунду не покидало тайное безумство, И ум мой телу14 демонстрировал аскетизм Тайфури15, Любовь Санаани16 мой разум потрясла.

Там интеллект был, что обнаруживал наглядное сужденье, Да лучи призрачной любви, что книги опаляли, Цветистые зефиры знаний, переворачивающие их страницы. Что мне сказать о собственной душе? Ведь у души одной — желаний сотня!

Что я скажу о сердце? Одна любовь и сотня огорчений! Ресницы, что окружали очи молодых певцов, Терзали мою печень, как щетина тигров17.

Отец мой — пусть его благая тень подольше не уходит! — Не позволял мне бросить обученье, Поскольку я, возможно, благодаря его рачительному преподаванью, Мог стать, как он, одним среди божественных ученых.

Советовал всегда он: «О жаждущий рассвета жизни, Прими кусочки (лукма) мудрости с подноса Лукмана18. Не вожделей красивых эфемерных форм, Чтобы Шайтана крылья не проросли из рук твоих, Пусть пот19 не капает с чела,

Ибо потоки эти, как куча хлопка на костре, придут к уничтоженью. Что с твоим сердцем, и что есть любовь?

Не позволяй (любви) взять верх, ибо не сделать наковальню из стекла20.

Зачем открыл ты сердце любви индийской21?

Не ищи ключ от Каабы у креста монаха»22.

И так метался я меж здравым смыслом и безрассудством, Ибо смешались мудрость и неблагоразумие.

Звук поступи посланника Султана Меня от сна забвенья пробудил. Не знаю, что за магия

Освободила разум мой от глупых размышлений! Слава Аллаху! Это притяжение мой дух отбросило С каменных просторов сожалений в объятия покоя. Все сорняки и тернии страстей истреблены Рассеянными вспышками Небесных молний.

307

Я всадником стал быстрым на резвом скакуне, Что мчался мудро через сферы, И, словно Нух, я пересек бурлящий океан, Как Хизр, пошел в пустыню я один, В экстазе радости спешил вперед Подобно духу, освобожденному от цепей плоти, Я шел, словно проситель по пути почтения, Ударом сердца ухватил оковы праздности, Пока воображение мое и мысли были заняты Раздумьями по поводу того, как сложатся дела. В пути на кончике пера мыслей моих сложился Узор превозношений Шахиншаха, подобный красноречию Сахбана23. Внезапно затемнел вдали стан [Шахиншаха]24, То чернота явилась, что осветила взор мой.

Было объявлено у царского шатра: «Смотрите!

Птица сада прилетела к воротам Рая».

Был дан приказ с ней обращаться благожелательно и внутрь ввести. Подняв меня из бездны тьмы к своду небес блаженства, Властелин Судьбы25 поводья натянул моей звезды По направленью ко Двору Владыки Мира.

Сначала я поцеловал пыль у порога, Достиг источника, что утоляет жажду, И поместил чело на землю в благодарном обожанье И омовенье совершил не тела, а души.

Что мне сказать о входе в судьбы его обитель? То был пример чудесный Двора Божественного, Не земного, ибо в нем имелось

Во сто раз больше приятных и заманчивых вещей. Живущие в пределах сего возвышенного места — Практически служители Небес.

Люди света26 и предводители стояли вокруг

Величественного Кира, что восседал на греческом престоле27 — Акбар Шах28, даритель славы ночи Индии, Светоч Двора владычества династии Тимура.

Слава Аллаху! Благодаря прекрасной природе мест тех

Деревья и земля дарили алоэ и бальзам29.

Мне было велено сесть и наслаждаться

В преддверии собрания друзей.

Я сел у основанья трона Шахиншаха.

Язык мой разразился хвалебными речами, Красноречивые мужи Ирака и Хорасана Осыпали перлами похвалы мои слова.

Один был поражен и произнес: «Что это