Восточный деспотизм. Сравнительное исследование тотальной власти - Карл Август Виттфогель

малая группа «хороших» людей не до конца понимала, как кривобок тот правительственный оптимум, который она мечтала внедрить. Благородный бюрократ Конфуция, идеальный вождь Бхагавадгиты, «справедливый» государственный муж Древнего Рима и исламского Ближнего Востока пытались быть справедливыми в рамках общества, которое считало деспотическую власть, свои доходы и престиж само собой разумеющимся.

Гидравлический деспотизм: милостивый по форме, но жестокий по содержанию

Деспоты агроуправляемых режимов могут представлять эти режимы как благожелательные для людей; но на самом деле даже при самых благоприятных обстоятельствах они стремятся лишь к своему благополучию, а вовсе не благополучию народа. Они планируют свои гидравлические предприятия таким образом, чтобы те приносили им как можно больше денег и власти. К тому же они считают, что доходы страны должны принадлежать только им одним.

Сталин заявлял, что в современном индустриальном аппаратном государстве культура национального меньшинства является национальной по форме и социалистической по содержанию. Однако опыт показывает, что «социалистическая» (читай: аппаратная) сущность очень быстро смывает с этой культуры все, кроме самых незначительных национальных элементов. Аналогичный механизм действует и в аграрном аппаратном государстве. Перефразируя формулу Сталина и заменяя миф реальностью, мы можем с уверенностью сказать, что гидравлический деспотизм благожелателен по форме, но жесток по содержанию.

Глава 5

Тотальный террор – тотальное повиновение – тотальное одиночество

Отдельный человек в условиях тотальной власти

Человек – не муравей. Его попытки избавиться от свободы показывают, что его противоречиво влечет к тому, что он противоречиво отвергает. Стремление действовать самостоятельно – неотъемлемая черта homo sapiens (человека разумного), и к тому же очень сложная. Не все ее компоненты обладают социальной значимостью; но среди них находится наиболее ценная мотивирующая сила – стремление поступать по совести, невзирая на внешние помехи.

Что происходит с желанием человека сохранить свою автономию в условиях тоталитарного государства? Один вариант тотальной власти, гидравлический деспотизм, не терпит никакой иной политической силы, кроме самого себя. В этом отношении он одержал успех на институционном уровне, ибо блокировал развитие иной силы; он также победил на уровне психологии, поскольку сумел подавить стремление людей к независимым политическим действиям. И это является доказательством того, что гидравлическое правительство – это правительство, главным инструментом которого является устрашение.

Для поддержания рационального оптимума правительства необходим террор

Потребность

Человек – не муравей. Но он и не камень. Политика, которая помогает сохранить оптимум популярности правителей, сбивает людей с толку, не устраняя, однако, чувства фрустрации и тоски. Если за ними не следить, то они могут привести к восстаниям и мятежам. Чтобы бороться с этой опасной тенденцией, гидравлический режим обращается к запугиванию населения. Террор становится неизбежным следствием стремления правителей поддерживать свой, а вовсе не народный, рациональный оптимум.

Его официальное признание: «Наказание – это король!»

Многие защитники гидравлического деспотизма подчеркивали необходимость наказания для сохранения своего режима. Такая политика оправдывалась следующим аргументом – ни в чем не виноватых людей крайне мало. Конфуций предпочитал наказанию образование; но и он верил, что для того, чтобы «исправить жестоких [людей] и отказаться от смертной казни», потребуется сотня лет хорошего управления.

Таким образом, опираясь на различные аргументы, наказание рассматривалось как неотъемлемое средство успешного управления. Индийская книга «Законы Ману» называет внушающее ужас наказание главным средством для поддержания мира и порядка в стране. Наказание, если, конечно, оно справедливо, заставляет людей вести себя как полагается. Если его отменить, то будут разрушены кастовые барьеры, а люди начнут враждовать друг с другом. «Там, где появляется наказание черного цвета с красными глазами», подданные живут мирно и «порядок во всем мире сохраняется благодаря наказанию».

С помощью наказания правитель защищает слабых от произвола сильных, животных – от жертвоприношений, собственность – от ее (неправительственных) врагов, а социальное превосходство – от нападения тех, кто стоит ниже. «Если царь не проводит расследования и не приговаривает к наказанию тех, кто его заслужил, то сильный зажарит слабого, словно рыбу на вертеле; вороны будут есть жертвенный хлеб, а собаки – лизать жертвенные яства; никто не сможет сохранить свою собственность; люди низкого положения (займут место) тех, кто выше их» («Законы Ману»). Таким образом, «лишь наказание управляет всеми сотворенными существами, лишь наказание охраняет их, когда они спят» (Ману). И вправду, «наказание… это царь».

Правители Древней Месопотамии заявляли, что они получили власть от великого Энлила (Бартон Дж. Царские надписи Шумера и Аккада). Этот ужасный бог символизирует «власть силы и принуждения. Противостоящие ему воли сокрушаются и избиваются до тех пор, пока не подчинятся ему» (Якобсен Т. Месопотамия: космос как государство). И хотя считалось, что Энлил использует свою жестокую силу по справедливости, человек в его присутствии «никогда не чувствует себя спокойно, а испытывает скрытый ужас» (там же). Поэтому нам понятно, что желание царя отождествлять себя с Энлилом или другими божествами, произошедшими от него, имело огромное практическое значение. Шумерские цари утверждали, что являются прямыми потомками Энлила (Бартон Дж. Царские надписи Шумера и Аккада). Жители Вавилонии усвоили основную идею, слегка ее модифицировав. Хаммурапи заявлял, что был «призван» Энлилом; он называл своим божественным отцом сына этого божества Сина. В обоих случаях правители Месопотамии хотели подчеркнуть устрашающую силу своей власти.

Террор, присущий деспотизму фараонов Египта, олицетворяла змея Урея, которая лежала, свернувшись на голове фараона и угрожая его врагам смертью. Действия царя сравнивали также с внушающей ужас богиней-львицей по имени Сехмет[22].

Китайское искусство управления обосновывало необходимость применения устрашающих наказаний на рациональных и моральных формулах конфуцианства. Но наказание было главным орудием для так называемых легалистов, а также последователей Конфуция вроде Сунь-Цзы. Оно оставалось краеугольным камнем официальной политики в течение всего имперского периода. То, что мы называем сейчас министерством юстиции, в традиционном Китае звалось министерством наказаний.

Исламский правитель следил за тем, чтобы его уважали и боялись. В книге «Тысяча и одна ночь», в которой выведен Гарун ар-Рашид, он изображается в сопровождении своего палача. Так в художественном произведении отражается историческая правда. Палач был привычной фигурой при дворе Аббасидов.

Монополия на насилие

Всякое правительство, заслуживающее этого звания, всегда найдет способ навязать свою волю подданным, и насилие – один из них. Но разные общества создают различные способы применения насилия и контроля за ним.

Интегрированные или фрагментированные образцы насилия

В Древней Греции свободные люди обычно носили при себе оружие; Фукидид объяснял это тем, «что их дома не были защищены» (Фукидид. Пелопоннесская война). Иными словами, правительство не обладало монополией на использование силы. С ростом общественной безопасности