Завтра нас похоронят - Эл Ригби

— Что ты знаешь о моей работе, Сильва?

Голос, ответивший ему, был бесцветным и равнодушным. В нём не звучало слёз.

— Ты убиваешь «крысят» и вживляешь их органы другим людям. В твоём подвале стоит чёрный ящик. Из-за него они стали такими… — она помедлила. — И из-за каких-то нитей. Ты говорил об этом девушке с одним глазом.

— Молодой полицейский знает всё это?

— Я не знаю. — Сильва сонно моргнула.

— О чём ты говорила с ним?

— О Вэрди Варденга. И о его комиссаре.

— Это всё?

Она немного помедлила. Взгляд её теперь бесцельно блуждал по комнате.

— Нет. Ему сегодня было плохо. Утром.

— Ты знаешь, почему?

— Не знаю.

— Хорошо, — с огромным усилием он улыбнулся и погладил дочь по волосам.

Она закрыла глаза. Когда она очнётся, то, наверно, ничего не вспомнит. А он не сможет забыть уже никогда и не сможет ничего исправить. Того, что он услышал, было более чем достаточно. Сильва знала всё, чего не должна была знать. Знала… и всё же вернулась домой. Вопрос сорвался с губ прежде, чем он смог удержать его:

— Ты боишься меня?

— Да.

— Ты ещё любишь меня?

— Да.

Наклонившись, он поцеловал её в лоб. Попытался всмотреться в глаза, но она уже снова закрыла их, дыша медленно и глубоко.

— Сильва…

За окном по-прежнему выл ветер. Неожиданно Леонгард услышал, как хрустнула сломанная ветром ветка. Остальные заскрипели ещё сильнее, сквозняк проник в комнату через приоткрытую форточку. Сильва тихо спросила:

— Ты не бросишь меня?

Наклонившись ниже, он прошептал ей на ухо:

— Никогда. Спи, моя маленькая фройляйн.

Чарльз Леонгард поднялся. Странное чувство пустоты охватило его. За пустотой таилась и злость. Это всё вина Ланна и той девчонки. Ничья больше.

В кармане тихо запищал телефон. Леонгард вынул его и поднёс к уху. Это был особый номер, номер, который его чертова женушка пока не успела поставить на прослушивание. Совсем новый… Известный только одному человеку.

— Герр Леонгард?

Голос министра безопасности звучал как всегда бесцветно. Свайтенбаху, казалось, вообще не были свойственны живые человеческие интонации.

— Я слушаю.

— Ситуация поменялась. Нужна операция. Сегодня.

— Что-то случилось?

— Рецидив. Мы и так оттягивали слишком долго. Готовьте лабораторию и материал.

Пришедшая в голову мысль — отказаться — была неожиданной, но пронзительно острой. Сказать «нет», взять Сильву и бежать. К чёрту этих «крысят». К чёрту всё. Выдохнув, Леонгард ответил:

— У меня нет материала. Всё выработано.

Молчание на той стороне продлилось лишь несколько секунд:

— Он у вас будет. Я высылаю к вам автомобиль с четырьмя надежными людьми. Из личного подразделения министра. Вызывайте Кацев.

— Но уже скоро глубокая ночь.

Он понимал, что цепляется за воздух. И уже знал, что не откажет. И не сбежит. Быстро справившись с собой, он продолжил:

— Впрочем, как вам угодно. Но хочу предупредить: на этом мы заканчиваем. Я хочу оставить эту страну, и вы должны способствовать мне в этом, иначе…

И снова Свайтенбах некоторое время молчал — Леонгард слышал, как он перебирает какие-то бумаги. Когда он заговорил, голос его звучал ещё холоднее:

— Неожиданно, герр Леонгард.

— Это решение очень дорогого мне человека. Я хочу уехать. Мы хотим.

— Вы ведь говорите о вашем личном… — голос издевательски скакнул вверх, — крысёнке?

— Это совершенно неважно, — слова стали для ученого ударом под дых, и он тяжело опёрся рукой о стену, бросая беглый взгляд на спящую Сильву.

Свайтенбах негромко засмеялся:

— Ошибаетесь. Это важно. И я предупреждаю… вам придётся провести все исследования, на которые вам обеспечена поддержка. Или одним из следующих доноров станет Сильва Леонгард. Каким бы способом вы ни выжили четырнадцать лет назад, она — такая же крыса, как и прочие.

— Вы не сможете этого сделать, — процедил сквозь зубы Леонгард.

— Герр доктор… — министр вполне отчётливо зевнул, — я делаю так, что вы режете детей под носом у президента и её хвалёной службы безопасности. Не забыли об этом? Незаменимых нет. Откажетесь вы — молодые ученые тут же вас заменят.

Леонгард молчал, судорожно сжимая кулаки. Сильва беспокойно заворочалась во сне. Он снова посмотрел на неё, потом — в окно.

— Я сделаю всё, что вы скажете, министр.

— Вот и славно. Тогда пусть моя Долли станет первой в цикле ваших новых удачных пациенток. Готовьтесь к операции.

Закончив разговор, он некоторое время стоял над постелью дочери. Наклонившись, провёл по её щеке:

— Прости, милая… я не добрый. И никогда не был.

Леонгард перенёс дочь в соседнюю гостиную — единственную в доме комнату с зарешеченными окнами — и уложил на диван. После чего вышел, приказав почтительно выглянувшей с лестницы горничной:

— Не выпускайте, как бы ни просила. Пока я не вернусь.

— Хорошо, герр… — с беспокойством отозвалась женщина.

Прежде, чем покинуть дом, ученый спустился в подвал. Туда, где темнел завешенный тканью массивный ящик. Под куском драпа скрывалась панель с двумя большими кнопками, переключателем интенсивности и несколькими цветными рычагами. Некоторое время он думал, вслушиваясь в методичное гудение, которое незнающий человек мог бы принять за звук работающего холодильника. Потом аккуратно проверил переключатель. Он стоял на частоте «2а» — относительно слабой и безопасной. И пока достаточной. Глубоко вздохнув, Леонгард нажал первую кнопку и медленно опустил рычаг с белой рукояткой. Над кнопками загорелась белая лампочка. Гудение прибора стало чуть ниже, надсаднее… И ученый ощутил, как что-то вокруг меняется. Сам воздух становился тяжелее, начиная давить даже на него, свободного от белых родительских нитей и связанного только красной — с Сильвой. И он хорошо знал, что испытывают сейчас такие, как инспектор Ларкрайт. Им в десятки раз хуже, но… они не умрут. По крайней мере… не сейчас.

Не закрывая ящик тканью, он вышел из подвала и запер дверь.

2. Чудовища

Он почувствовал, что что-то не так, уже паркуя машину. Какое-то тревожное, давящее ощущение в воздухе. Потом женщина, шедшая по улице, неожиданно упала и захрипела. К ней бросились люди. Она не двигалась. Чей-то автомобиль истошно верещал сигнализацией.

Не глядя больше на всё это, Ланн рванул на себя дверь знакомого подъезда, взлетел по лестнице и позвонил в квартиру инспектора. Ответом была тишина. Но она провисела лишь несколько секунд и заполнилась истошным воем. Спайк. Пёс, который на памяти комиссара не выл почти никогда, сейчас просто рвал горло. Рихард ударил кулаком в дверь. Пёс перестал выть и громко залаял.

— Карл! — громко позвал Ланн, уже зная, что его не слышат.

Он вынул запасные ключи. Инспектор ничего о них не знал, просто в какой-то момент Рихард понял, что должен обязательно, во что бы то ни стало, иметь возможность прийти, если с напарником что-то случится.

Последний из трёх замков лязгнул и открылся. Рихард прошёл в квартиру и тут же увидел в коридоре Спайка. Пёс уже не лаял и не выл, он только смотрел на комиссара своими внимательными глазами. Безмозглое животное впервые показалось Ланну способным что-то понимать, во всяком случае… страх в золотисто-карих глазах сеттера был отражением того страха, который чувствовал и комиссар Ланн.

— Тише, приятель… — не узнавая своего голоса, прошептал он, потрепал собаку по холке и толкнул дверь в комнату.

Карл лежал на диване, вытянувшись во весь рост и откинув голову. В первый миг Рихард облегченно вздохнул, что-то внутри него ещё цеплялось за мысль, что молодой человек просто устал, а с той женщиной на улице случился припадок, а Спайк истошно выл потому, что, как и все животные, лишен даже намёка на мозги.

Но ему достаточно было приблизиться, чтобы понять, что всё не так… лицо Карла было мертвенно бледным, руки судорожно сжаты в кулаки. Наклонившись, Рихард поднёс ладонь к его рту и в первый миг не почувствовал дыхания. Подержав руку ещё немного, он наконец уловил его — слабое и редкое. Таким же редким был и пульс.

— Карл… — снова тихо позвал он, медленно опускаясь рядом с диваном на колени, пробуя разжать правую руку инспектора.

В тишине не было слышно ничего. Рихард ощутил знакомую тошноту. Это был самый настоящий ужас — он опоздал. Ему вообще нельзя было оставлять инспектора одного, даже на несколько минут. Он знал, чем это может кончиться. И знал, что сейчас точно так же неподвижно лежат все, кого что-то связывает с…

— Герр Ларкрайт! Герр Ларкрайт!

Голос, доносившийся из коридора, Рихард услышал, словно через какую-то пелену. И всё же этот голос был ему знаком, он много раз слышал его и ненавидел его обладательницу. Но сейчас то отчаяние, которое он ощущал, сделало происходящее похожим скорее на кошмарный сон, чем на реальность.