Завтра нас похоронят - Эл Ригби

Она знала, что теперь от пальцев отца на коже останутся синяки. И знала, что с сегодняшнего вечера ничего и никогда уже не будет как прежде. И всё же она ответила — тем же чужим, ровным, веселым голосом правильной дочки:

— Гуляла. А этот инспектор, он… меня встретил случайно и проводил. Мило, правда?

Она была рада, что умеет лгать без малейшего стыда или смущения. Точно так же умел лгать… только он. Её папа, сейчас сжимавший её, как сжимают котёнка, которого собираются утопить в ведре с водой. Просто погрузить и немного подержать. Минуты будет достаточно, даже много.

— Карл Ларкрайт и Рихард Ланн — эти имена он выплюнул почти с ненавистью, — не из тех, кто провожают до дома маленьких девочек. А ты не из тех, кто гуляет без машины. Отвечай. ГДЕ ТЫ БЫЛА?

Сильва упорно молчала. Тогда он встряхнул её — и она бы упала, не держи он её так крепко. На секунду она закусила губу и закрыла глаза — от боли, причиненной не этими стальными тисками рук, а этим голосом, от боли, свернувшейся тугим комом где-то между грудью и горлом. Отец замер и отступил. Но он по-прежнему всматривался в неё, будто пытаясь прочесть её мысли, а может быть, понять — какой лжи она сможет поверить и сможет ли. Сильва почувствовала, что к глазам подступают слёзы. Но заплакать уже не могла.

Глубокий вздох отца заставил её тоже судорожно выдохнуть, снова покачнуться, попытаться найти опору. Отец неожиданно улыбнулся:

— Бедная моя девочка. Ты, наверно, устала….

Ледяной страх сменился обжигающим стыдом. Он решился. Давал ей шанс. Надо было просто кивнуть. Улыбнуться, поцеловать его и пожаловаться, что она падает с ног и хочет есть, а может быть, лечь в постель. Что она по-прежнему ему верит. Что она на его стороне. Что она глупенькая девочка, которая ничего не знает и ни о чём не догадывается. Как же ей хотелось сделать это — кивнуть… Но вместо этого она спросила:

— Те люди на машине с красными колёсами… они ловят для тебя детей?

Взгляд из-за очков стал ещё острее. Как две длинные иглы, направленные в её бешено рвущееся сердце. На лице не отражалось ничего. Не двигаясь с места, он протянул к девочке руку:

— Милая, позволь, я всё тебе объясню. Этот щенок из управления обманул тебя. Поверь, я…

Пронзительное воспоминание — утро, колючий снег, лестница госпиталя. Сильва идёт и поддерживает отца за руку. Он очень устал: операция по пересадке почки шла несколько часов. Но он её спас. Учительницу, которую ждал целый класс маленьких детей. Наверно, примерно такой же, как тот, где учились когда-то они с Вэрди. Ученики, после ее возвращения, принесут ей яблоки и карамель, и никто из них не будет знать, что добрый доктор убил ради их учительницы… ребёнка. Такого же, как они.

— Та женщина… — Сильва сглотнула. — Фрау Черити… ты её спас… ты для этого тоже убил кого-то? Что ты делаешь с такими, как я? Ты режешь их? Ты…

Чарльз Леонгард сделал маленький шаг вперёд. Девочка буквально вжалась спиной в стену. Слёзы давно высохли, сердце успокоилось, и она безвольно опустила руки. Ей хотелось сползти на пол и спрятаться. Ничего больше.

— Сильва… — от мягкости в его голосе девочку затошнило и затрясло с новой силой. — Послушай. Я помогаю людям. Им это нужно.

— Я могла бы быть там. Одной из них… — она криво усмехнулась. — Не хочешь взять у меня что-нибудь? Кровь? Или, может быть, сердце?

Он подошёл вплотную, и на секунду Сильва снова почувствовала себя котёнком, которого сейчас опустят в воду. Или же свернут шею, это проще. Но отец справился с собой. Пальцы лишь провели по волосам девочки.

— Я всё слышала. И…

Руки отца опустились. Сильва, перебарывая ком в горле, едва держась на ногах, шепнула:

— Пожалуйста… не ври мне, папа. Зачем? — у неё задрожал голос. — Ты был добрым… всегда был добрым…

— Значит, теперь я стал злым?

— Я…

— И ты смеешь говорить мне это… — глаза неожиданно блеснули, — после того, на что я пошёл, чтобы ты НЕ стала одной из них? ТЫ ДОЛЖНА БЫТЬ БЛАГОДАРНА! Ты хочешь жить на улице, голодать, трястись и прятаться при виде полиции и…

Сильва услышала, что за окном снова поднимается ветер. Ветки заскрипели, противясь холодному движению и силясь не сломаться… совсем как она сейчас.

— Я и есть одна из них, — её ответ прозвучал глухо.

— Не смей так думать.

И ей стало смешно. Да, смешно и одновременно безразлично. Даже не больно. Снова кривя в улыбке губы, она кивнула:

— Да, ты прав. Я не одна из них. Я хуже.

То, как он побледнел, не заставило её остановиться. Она продолжала улыбаться, глядя на отца, и всё новые и новые слова рвались наружу.

— Сильва…

— Дай мне сказать! — теперь она сама схватила его за руки и поднесла широкие ладони к своему лицу. — Папа, посмотри на меня! — поймав наконец его взгляд, она выдохнула самую горькую фразу. — Я не существую! В больнице и на улице существует она — твоя молодая любовница в дорогой шубе! Для прислуги и для твоих высоколобых друзей тоже существует она — такая же «крыса», как и все те, у кого нет дома! Они не знают ни меня, ни того, что я чувствую, знаю, умею, хочу! Ты уничтожил меня, папа… так что же… — снова у неё защипало в глазах, и она наконец позволила ногам подогнуться, сползла по стене на пол и взглянула на него снизу вверх: — мне поблагодарить тебя?

Он не отвечал. Он устало закрыл глаза. Казалось, он боролся с чем-то, боролся мучительно и долго, а сейчас эта борьба отняла все его силы. Сильва позвала шепотом:

— Папа…

Он медленно опустился на колени рядом с ней:

— Девочка моя… Лучше бы я умер вместе с ними. Лучше бы умер.

Всё её самообладание куда-то исчезло, она всхлипнула и снова задрожала. Он протянул к ней руки, и Сильва просто упала вперёд, прижимаясь к его груди. Когда он вот так ее обнимал, ей всегда казалось, что в её маленькой жизни не осталось ни одного уголка для страха. Сильва крепко-крепко зажмурила глаза и лихорадочно, сбиваясь, прошептала:

— Давай уедем… давай забудем всё. Это место, машину в твоём подвале, полицию… Я больше не могу быть здесь. Пожалуйста, папа…

Она почувствовала, как он сильнее прижимает её к себе, а в следующий миг тело пронзила боль. Что-то резко вошло под лопатку, что-то тоненькое и острое, похожее на иголку… Сильва застонала и увидела, как на пол упал маленький шприц. Стало холодно.

— Ты… убьёшь меня? — выдохнула она.

Боль прошла, холод исчез — и только ноги стали ватными, а комната, казалось, немного потемнела. Голова почему-то не держалась, она клонилась вниз — и отец бережно поддержал Сильву за подбородок. Он улыбался:

— Нет, милая… вовсе нет. Мы просто немного поговорим.

* * *

….Она сразу обмякла в его руках. Его Сильва стала куклой — красивой и совсем послушной. Если бы только он мог заметить раньше — какое у его дочери непокорное сердце. Сердце…

— Ты хочешь прилечь, милая?

Она кивнула, но не шевельнулась. От светлых волос пахло дымом — этот запах перебил даже запах привезённых из Франции духов, которые она обожала. Где же она была… с кем? Впрочем, спешить некуда. Он ещё об этом узнает. Осторожно взяв дочь на руки, он выпрямился и прошёл несколько шагов через комнату. Комнату, которая могла принадлежать и девочке, и женщине — игрушки здесь соседствовали с десятками флаконов, тюбиков, пузырьков. С косметикой, которую не мог позволить себе почти никто из жительниц этой страны.

Он положил Сильву на постель. Она безвольно раскинула руки и закрыла глаза:

— Спасибо…

Он быстро подошел к двери и повернул ключ. Вернувшись, наклонился над Сильвой — её светлые волосы разметались по покрывалу. На мгновение по телу пробежала волна дрожи, маленькие руки сжались в кулаки и тут же снова расслабились. Сыворотка действовала: Сильва уже не могла сопротивляться. И она была красива, как её мать. Холодной порочной красотой.

Он тихо спросил:

— Где ты была, Сильва?

Она открыла глаза — из-за расширившихся зрачков они казались ещё более глубокими и пронзительными. Но её голос он услышал не сразу. Наконец, с усилием сделав вдох, она прошептала:

— В поезде на Восточной дороге…

— Зачем ты туда ходила?

— Там живут мои друзья…

— Ты поддерживаешь связь с кем-то из «крысят»?

— Да.

— С кем?

— С Вэрди Варденга.

Та девчонка… чертова девчонка, которая вечно ходила в драных джинсах и грязных кроссовках. Девчонка, которую его дочь почему-то особенно любила, хотя могла бы дружить с любой другой. И с которой он ради дочери был так вежлив… Не может быть. Он был уверен, что она давно умерла. Чёрт возьми. Уже тогда, много лет назад, он чувствовал, что из-за неё будут проблемы, и вот теперь…

Сильва пошевелила рукой и отвернула голову. Длинные ресницы медленно опустились, прикрыв глаза. Леонгард наклонился чуть ниже: