Вероломство - Анна Харрелл

Другая же половина в ней полагала, что назначение Блэкбернов в этой жизни — сделать мир лучше. Но об этой миссии пришлось забыть, когда в 1963 году Томас Блэкберн взял на себя всю ответственность за гибель троих мужчин в дельте Меконга. Джед вспомнил, что Ребекка сначала намеревалась посвятить себя дипломатии и возвратить имени Блэкбернов его высокую репутацию. Потом она всерьез занялась искусством; занятия дизайном были просто увлечением, так говорила она. Джед спрашивал себя, не вступали ли в конфликт ее представления о том, чем должны заниматься Блэкберны, с ее богатством, которое свалилось на нее после того, как она придумала настольную игру и вошла в число лучших графических дизайнеров страны.

Но Блэкберны с гордостью выполняли любую нелегкую работу, неважно, приносила она деньги или нет. Еще студенткой Ребекка решила для себя, что если все ей будет даваться легко, без труда, что если ей придется заниматься только приятными делами, то от этого она превратится в безвольное создание. Прошло пятнадцать лет, но Джед без труда различал эту ее сторону и легендарную блэкберновскую бережливость в функциональном обустройстве студии, в ее непритязательном местоположении, в том, что Ребекка не расставалась со старыми вещами, которые любой другой давно бы выбросил на свалку.

Однако противоречивый характер Ребекки Блэкберн — это ее личное дело. Единственной заботой Джеда было выяснить, что она недоговорила этим утром. Он не мог утверждать, что она лгала: Блэкберны никогда не лгали. И тем не менее чувствовалось, что она вводит его в заблуждение.

Он начал с методического просмотра однообразных записей и библиографических карточек, сам толком не представляя, что ищет. И вдруг его внимание отвлекли фотографии братьев Ребекки. Некоторые снялись с женами и детьми. Джеда удивило, что он не сумел понять, кто есть кто. Он помнил их совсем малышами и никогда не видел их взрослыми мужчинами. Рядом с фотографией братьев стоял снимок Дженни и Стивена Блэкбернов в день их бракосочетания в 1954 году. Джед, тогда ему было четыре, подносил жениху и невесте обручальные кольца.

Лифт со скрипом поехал вниз. Джед не беспокоился, что его застанут врасплох: он запер за собой дверь. Но когда он услышал шаги и увидел за матовым стеклом силуэт Ребби, то понял — деваться некуда. А ведь она перепугается до смерти.

Разумеется, надо принять во внимания, с кем он имеет дело.

Ребекка распахнула дверь со словами:

— Следовало бы заявить о тебе в полицию, Слоан.

Черта с два ее испугаешь. Джед осел на стул. В руках у Ребекки были какие-то ксерокопии; на щеках играл густой румянец. Сердце у Джеда забилось сильней. Господи, как это некстати.

— Как ты узнала, что это я? — спросил он.

— Догадалась.

— Печатник?

— Он сказал, что какой-то симпатичный парень спрашивал Ребби. Насчет симпатичного ничего не знаю, но только Софи и ты называете меня Ребби. Ты воспользовался отмычкой?

Джед помахал связкой ключей. Ребекка впилась в них глазами и выхватила из пальцев Джеда. Он сказал:

— Твоя спальня похожа на комнату восьмилетней девочки. Если бы не дорогое нижнее белье.

— Очень любезно с твоей стороны отметить это.

— А мог ли я поступить иначе?

— Нечего было копаться в моих вещах, — огрызнулась Ребекка и положила кипу ксерокопий на письменный стол.

— Где ты была?

— Не твое дело. Что ты здесь искал?

Он неопределенно пожал плечами и ничего не ответил. Ребекка никогда не жаловала лицемерие, поэтому он и не предполагал, что она решит намеренно опускать важные детали — другими словами, скрывать правду, если уж не может пойти на несомненную ложь. Последние слова, сказанные ею в манильском госпитале, — а он запомнил их навсегда — были таковы: «Иди ко всем чертям, Джед Слоан. Мне нечего тебе сказать».

Наконец он ответил:

— Я искал то, что тебе известно про нашего общего знакомого из Сайгона и что ты не удосужилась мне открыть.

Лицо у нее стало крайне неприветливым — верный признак, что он попал в самую точку.

— О чем это ты?

— Не будем ходить вокруг да около. Впрямую ты не лгала, но и правды не сказала. Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Ты с ним говорила.

— И ты это знаешь. Он был здесь вчера…

— Ты мне сказала — цитирую — «я узнала в нем того француза, что стрелял в тебя в Сайгоне».

Ребекка плотно сомкнула губы, по-блэкберновски упрямо посмотрев на Джеда.

Тот начал терять терпение.

— Не хочешь объяснить мне, как ты догадалась, что это и есть тот самый француз?

— По его акценту, — ответила она, подравнивая стопку ксерокопий. — В ту ночь, когда он стрелял в тебя, он что-то говорил.

— Что?

— Не помню точно.

— Опять двадцать пять! Ты не помнишь точно. Но я прошу — скажи мне в общих чертах, умоляю! Черт возьми, Ребекка, имею я право знать?

Она глубоко вздохнула, сосредоточилась.

— Тебе ли вспоминать о своих правах, промолвила она с истинно бостонским высокомерием.

Он вскочил на ноги и погрузил обе пятерни в волосы — отчаянно и виновато. И не сумел найти подходящего ответа. Ребекка в выигрышном положении, и она это знает.

— Ты не был в Бостоне четырнадцать лет, — продолжала Ребекка, — но как встретил этого француза у своего дома, сразу же вылетел к деду. Почему?

— Ты должна поговорить об этом с ним, а не со мной. — Джед некоторое время изучал ее. Он вынужден был признать, что Ребекка Блэкберн столь же безумно, неизъяснимо очаровательна, что и в девятнадцать лет. Его беда в том, что он никогда не мог забыть ее. — Хочешь верь, хочешь нет, но я и пальцем бы не тронул того мотоциклиста, если бы знал, как это скажется на твоей жизни. Поблагодари от меня деда. — Он вздохнул: от Блэкбернов, очевидно, ничего не добьешься. И какое у него право впутывать их в свои проблемы? — Сегодня я не буду ночевать на Западной Кедровой.

Идя к двери, он чувствовал на себе взгляд синих блэкберновских глаз Ребекки. Какие слова он бы хотел от нее услышать? Останься… Я все скажу тебе, Джед… Я думала о тебе все эти годы…

К чертям. Пора избавить ее от своего навязчивого присутствия.

— Ты видел сегодня деда? — спросила она.

Джед уже распахнул дверь.

— Он вышел ко мне через несколько минут после твоего ухода и посоветовал нам обоим уехать в Сан-Франциско.

Улыбка Ребекки удивила его.

— А Будапешт он, случайно, не рекомендовал?

Джед помимо воли ответил ей улыбкой.

— Нет. Должно быть, он посчитал Сан-Франциско более романтическим местом.

И поспешил уйти, чтобы ненароком не наговорить чего не следует, чтобы поскорее забыть о своей досаде на Томаса Блэкберна и его богатую, прекрасную и совершенно непостижимую внучку.