Вероломство - Анна Харрелл

Калитка была не заперта. Цветы у нее не в пример его цветам, да разве в саду Абигейл может себе позволить увянуть даже распоследний тюльпан? Томас помнил, как еще мальчиком ходил с матерью в дом Вайтейкеров. Мать обращала внимание сына на то, что этот особняк-образчик высокого стиля американской архитектуры. С особенным трепетом она приводила в пример эллиптическое слуховое оконце и палладианские окна второго этажа над богато декорированным главным входом, а также дымовые трубы, балюстраду на крыше, дентикулы и модильоны карниза. Историк искусств, она с готовностью подписалась бы под письмами протеста против отношения Томаса к дому Элизы Блэкберн.

Во время короткой лекции, мать как-то заметила что Вайтейкеры строят большой дом в Марблхед-Нек, а недавно приобрели каменный особняк в сельском стиле на Ривьере. «Нет ничего плохого в обладании недвижимостью, — сказала она сыну, — или в большом состоянии. Однако надо быть осторожным в оценках и не измерять значение человека по степени его богатства. Знай Томас: то, что ты делаешь, гораздо важнее того, что ты имеешь. Надеюсь, ты всегда будешь помнить об этом».

Его мать дожила до свадьбы единственного внука и до появления на свет правнучки. Она обожала Дженни О'Кифи не меньше самого Стивена и даже понимала ее двойственное отношение к жизни в городе, вдали от отца, оставшегося бобылем во Флориде.

Дженни было нелегко оправдывать высокие ожидания людей, которые они предъявляли ко всем, принадлежавшим к семье Блэкбернов. Бабушка, именно так называла ее Дженни, часто предупреждала Томаса, чтобы тот не был чересчур крут со снохой. Ведь Томас проводил так много времени в Индокитае, что он мог знать о ежедневных стрессах, подстерегающих на Бикон-Хилл представителей семейства Блэкбернов?

«Быть замужем за Блэкберном — это тяжкий крест», — любила повторять мать Томаса.

Томас прогнал воспоминание и нажал на звонок, стоя у сверкающей, безупречной двери дома Абигейл.

Дверь отворил Нгуен Ким. Томас слышал о нем от соседей и от одного постояльца-студента — в начале восьмидесятых. Тогда этот студент, вьетнамский беженец, учился в Массачусетском Технологическом Институте. Он встретил Нгуен Кима на Маунт-Вернон. Это очень взволновало его.

Он был уверен, что Нгуен Ким — продажный, корыстный человечишка из тех, кто довел страну до ее теперешнего состояния. Наверное, предположил студент-вьетнамец, в 1975 он спасал собственную шкуру, не думая о том, что же станется с его соотечественниками. Томас согласился с этими суждениями, хотя не сомневался, что Ким — лучшее, что могла выбрать Абигейл в качестве телохранителя.

Томас вежливо поклонился вьетнамцу.

— Я хотел бы поговорить с Абигейл.

— Пусть войдет, — раздался женский голос из глубины гостиной. Ким почтительно отступил, и к дверям подошла Абигейл. — Что ж, Томас, прошло столько лет. Я уже не рассчитывала встретиться с тобой. Что же ты стоишь, входи, а то еще соседи увидят.

— Им плевать. Ты по-прежнему думаешь, что людям до тебя больше дела, чем до самих себя.

Абигейл изобразила веселье:

— Уже начал читать лекцию?

— Просто уточнил истинное положение дел.

— Иди к черту, — примирительно произнесла Абигейл.

Оставив дверь открытой, она прошла в гостиную. Томас предположил, что его пригласили пройти за ней, чему он не замедлил последовать. Впервые более чем за четверть века он смотрел в лицо Абигейл Вайтейкер-Рид. Время сделало свое дело, но она по-прежнему оставалась потрясающей женщиной, лишь стала более царственной, недоступной. Девочкой она была взбалмошной и неуправляемой, в юности — авантюрной и своенравной. Ей бы раньше приложить свою энергию к созданию компании. А что, если бы она родилась в семье без денег, влияния и высокой репутации? Все равно она основала компанию вроде «Вайтейкер и Рид». А может быть, нет. Урожденная Вайтейкер — благодаря этому ей прощались многие ошибки. В юности она была не только веселой, но и эгоистичной и самовлюбленной. А для того, чтобы обладать этими пороками, вовсе не надо быть богатой.

Играя роль гостеприимной хозяйки, Абигейл предложила Томасу шерри, но он отрицательно покачал головой.

— Ты превратилась в тот тип гранд-дамы, который всегда презирала.

Она недовольно дернула плечами.

— Люди со временем меняются. Я становлюсь старше, Томас.

Решив не ходить в этот день в офис, она надела костюм для работы в саду. Ей казалось, что в нем она выглядит так же, как любая домохозяйка с Бикон-Хилл. Зачем выделяться? Томас и так знает ее вдоль и поперек. Ей не нужно специально наряжаться, чтобы утвердиться перед ним. После бессонной ночи она рассчитывала, что день, проведенный в саду, поможет ей многое обдумать. Злополучные фотографии в «Успехе» и ультиматум, предъявленный Жаном-Полем, разрушили хрупкий статус-кво, сложившийся в ее жизни — и в жизни тех, кто был к этому причастен — за последние четырнадцать лет. И то, что Томас Блэкберн выбрал именно этот момент для своего вторжения, не было неожиданностью: он всегда прекрасно чувствовал время.

Абигейл поймала на себе его пристальный взгляд. Она сидела на краешке старинного дивана времен королевы Анны. Зная, что за спиной стоит верный страж, она произнесла обычным голосом:

— Ким, принеси, пожалуйста, кофе.

Томас продолжал стоять — старый и какой-то помятый.

— Почему ты впустила меня?

Она холодно улыбнулась:

— Думаешь, пожалела?

— Нет.

— И правильно. Ты старая развалина, Томас. И ты прав: я не должна беспокоиться, видел ли кто-нибудь, как ты входил в мой дом. Люди в округе не говорят больше о тебе. Многие даже не ведают, жив ты или умер. — Она откинулась на спинку дивана, желая казаться столь же невозмутимой и спокойной, каким был Томас. — Нет, Томас, единственная причина, по которой я разрешила тебе беспрепятственно войти в дом, так это желание избавить себя от мучительного выслушивания угроз и увещеваний, какие ты наверняка подготовил, чтобы убедить меня согласиться на разговор. Итак, начинай. Что ты хочешь мне сказать?

— Жан-Поль в городе.

— Да, я знаю.

Ее реплика прозвучала очень резко, отрывисто, голос оставался ледяным. Абигейл самой не понравилось, так как выдавало ее беспокойство из-за того, что Жерар вновь объявился в Бостоне. Абигейл предпочитала продемонстрировать Томасу, что она ничего не боится и полностью владеет собой, что преимущество на ее стороне. Ким вошел в гостиную с красивым подносом с кофе, горячими лепешками, вазочкой с земляничным вареньем и взбитым маслом. Он поставил поднос на антикварный столик перед Абигейл, налил кофе в две чашки китайского фарфора, одну из которых протянул гостю. Томас принял. Ким удалился. Абигейл стала угощать Томаса сама. Она ценила абсолютную предупредительность и выучку Кима.