Гончарный круг (сборник) - Аслан Кушу

На следующий день Рустам выехал в Теплые воды, бывать в которых любил прежде. Он с удовольствием бродил по горам в вековечных деревьях, окружавших город, изучал все новые и новые надписи туристов на стенах мрачного ущелья, названного невесть кем, когда и зачем именем гениального поэта – Дантовым, прикасался и прохладе древнего «счастливого камня», поставленного в память о паломнике, возвращавшемся из Мекки и нашедшем упокоении тут.

На сей раз он отказался от этих удовольствий и сразу направился к белым камням. Рядом, на лодочной станции, двое мужчин средних лет, в спортивных костюмах, сидя в шезлонгах, наблюдали тренировку гребцов на байдарках. Один из них оглянулся на шум шагов Рустама по деревянному настилу над водой, окликнул лодочника: «Валь, человек к тебе». Из дощатого домика на пристани вышел мужчина лет пятидесяти, крепкий на вид и поджарый.

– Водный велосипед, байдарку или просто лодку желаете? – поинтересовался он.

– Я совсем по другому вопросу, – ответил Рустам. – По белым камням…

Лодочник кивнул:

– Из прокуратуры, что ли?

– Нет. Из газеты.

Лодочник облокотился на перила и, постукивая большим пальцем правой руки по указательному левой, пояснил: «Я на этой станции с первого ее дня. А дом той девушки, Раисы, вот там, за обрывом, над камнями. Так что, по-соседски знал ее с самого рождения. Она росла, как и многие дети, любознательным ребенком. Бывало, спустится на станцию в своем белом сарафанчике на босую ногу и давай засыпать вопросам: «Дядь Валь, а это что, а это?» Она все больше и больше спешила раздвинуть границы видимого ею отсюда мира. Однажды спросила: «Дядь Валь, а куда всегда уплывают ваши лодки?» Я, придумав название несуществующему городу, пошутил: «Как куда, Раиска, в Звенигорск». У нее мечтательно загорелись глаза. «В Звенигорск! – воскликнула она и ухватила меня за руку. – Наверное, это очень красивый город? Дядь Валь, пожалуйста, возьмите меня в него с собой!» Первый раз я пожалел, что так глупо пошутил с ребенком.

А потом случилась эта беда. Холодной осенью отец и мать взяли ее на сбор каштанов в горы. Набрав их, сразу поторопились домой, так как накануне в горах прошел ливень и нужно было до паводка перебраться через реку. А реки наши горные, известное дело, коварного и крутого нрава, не предугадаешь, когда взорвутся. В общем, не успели они. Нахлынувшим потоком опрокинуло лодку, а Василий, отец ее, смог только дочь спасти, а жену унесло…

С того самого дня будто уцепился за них злой рок. Из-за осложнений у восьмилетней Раисы отнялись ноги. А когда в стране начался этот переполох, названный перестройкой, и она запылала, как подожженная с разных краев куча хвороста, Василия, что работал водителем-дальнобойщиком, отправили в «горячую точку» с каким-то ценным грузом, и он без вести пропал там. Правда, потом по городу поползли слухи, что выжил он, бежал из плена и прячется в горах, мол, видели егери. Прячется, опасаясь за сестру, которая жила с ними и дочь, так как груз ценный тот был оружием на продажу и принадлежал каким-то высокопоставленным бандюкам. Узнай они, что выжил он, досталось бы родне. А так – нет человека, и спрашивать не с кого.

– В то злополучное утро, – глухо продолжил лодочник, – на станции, как назло, скопилось много отдыхающих, я едва успевал выдавать им плавсредства, потому и не заметил сразу, что Раиса непривычно близко подъехала на коляске к обрыву Когда же увидел ее, зная о случившемся накануне, рванулся к берегу, но не прошло и нескольких секунд, как она уже лежала на камнях…

– Что произошло накануне? – спросил с плохим предчувствием Гутов.

– Над ней надругались два пьяных ублюдка – туриста.

– Безнаказанно?

– Куда там! – ответил лодочник. – После обеда, узнав, что они скрылись в горах, наши охотники и милиционеры отправились на их поиски, но нашли под вечер убитыми.

– И кого подозревают?

– Они – никого! – смолк на секунду лодочник, а затем почти прошептал на ухо Рустаму. – А я вот… Был тут какой таинственный смуглый человек в черном, сразу после ее гибели был. Постоял несколько минут у камней, на которых еще была ее кровь, и, кажется, поплакал, видел я со спины, как подрагивали его плечи. Знаю точно, не из родни он Раисы, но, видно, не чужой ей был человек. Голубь тут, Светозар, еще долго сидел на камнях, после того, как ее унесли. Он хоть и ручной, но только ей давался. А тут, увидев того человека, сразу к нему на плечо. Так и ушел с ним…

«Арсений!» – подумал Гутов.

ЭпилогАлые гвоздики на белых камнях

В жизни, как и в этой истории, наступила осень, и погнали ветры поземкой листву. Дворники каждое утро упрямо и тщательно подметали ее, а машины отвозили эти пожелтевшие страницы весны и лета на свалку. Гутов грустил в эту пору, потому что, как казалось ему, из жизни безвозвратно уходило что-то особенно значимое, весомое, дорогое. Выметалось грубо, вывозилось и сваливалось…

После работы, чуть приподняв воротник плаща, он, как и обычно, направился домой через парк. Где-то в середине, у озерка, его кто-то окликнул. Оглянулся. Под молодым платаном на лавочке сидел Арсений.

– Вы? – удивился Рустам.

– Совсем уже не ждали, – приподнялся тот и протянул руку.

На этот раз он был аккуратно выбрит, с твердым и спокойным взглядом, что делало его более уверенным в себе. После небольшой паузы Арсений поинтересовался:

– Вы прочитали рукопись?

– Да.

– И вам не интересно, чем все закончилось?

– Я знаю, – ответил Рустам.

– Впрочем, тогда, в редакции, я и предполагал, что вы не усидите без собственного расследования. Поэтому и отдал вам неоконченную рукопись. Теперь же вы, если и не прямое, то косвенное действующее лицо этой истории, сможете правдиво и неравнодушно описать ее.

– Я то знаю, но не все, – продолжил Гутов. – Как вы нашли их?

– Тех двух туристов? – нервно переспросил Арсений, а потом, чуть успокоившись, рассказал: – Я приехал до обеда на белые камни, нахождение которых вспомнил, вероятно, как и вы, разузнал о происшедшем. Остальное было делом техники, ведь я еще в школе баловался туризмом, знал хорошо все маршруты, места те исходил вдоль и поперек. Вот и догнал их быстро на небольшой лужайке. Признаться, и меня тогда переполнял гнев, и я был вполне готов казнить этих мерзавцев, но тот высокий блондин в куртке и брюках защитного цвета опередил и уже делал свое дело. Когда я вышел на ту лужайку, он в последний раз передернул винчестер над расстрелянными, после чего, дымясь, из него вылетела пустая гильза, осмотрелся по сторонам. Увидев меня, снова дослал патрон в патронник… Я надолго запомнил его взгляд и глаза, совсем почему-то не злые, а с каким-то пронзительно-тоскливым и тлеющим огоньком. Почему он передумал в меня стрелять, убрать нежелательного свидетеля, до сих пор ума не приложу. Опустив оружие, удивленно оглядываясь, незнакомец торопливо скрылся в лесу.

– А где в это время был Светозар? – спросил Рустам.

– Как где, со мной, на плече…

– Это был точно он! – заключил Гутов.

– Кто?

– Отец Раисы, Василий. Говорят, он прячется в горах. А не стал в вас стрелять потому, что узнал голубя.

– Вот оно как получилось! – удивился Арсений. – Выходит, что птица во второй раз меня спасла…

– Все мне понятно в этой истории, – поделился на прощание Рустам, – и лишь одного не пойму, как Раиса, такая жизнелюбивая, смогла решиться на самоубийство.

– Есть люди, готовые на жертву ради других, – тихо ответил Арсений, – на нравственный подвиг, если хотите. Их не легион, но они всегда были, есть и будут. Раиса к ним, несомненно, принадлежала. Они не требуют ничего за это великодушие взамен, а потому зачастую оказываются беззащитными перед собственной бедой, своими жизнями пишут письма в вечность, торопясь научить тому, каким может и должен быть человек сегодня и в грядущем.

Вернувшись домой, Рустам еще некоторое время задумчиво сидел в углу комнаты, а затем, хотя и не любил работать дома, взял бумагу, ручку и вывел за столом «Письма в вечность. Пролог со странным человеком».

P. S. По-разному сложились судьбы героев этой истории. После публикации рассказа в литературном альманахе, Рустама заметили и предложили в нем работать, о Василие поговаривали, будто бы он эмигрировал, предпочтя чужбину родине, ставшей для него мачехой. Арсений завел другую семью, но, неизменно, в день гибели Раисы, приходит к белым камням со Светозаром, который теперь постоянно живет у него, приносит букет гвоздик, и они долго алеют на них, как огонь, – память о той, что писала письма в вечность, слушала бога, парила во сне и воображении, вернула его к жизни.

Озаренная солнцем

Песню о Дамирет в адыгейских аулах пели еще в пору моего детства. Это была мужская песня о любви, а потому пелась она, как было принято тогда, сдержанно, без заунывности, лишь с одной ноткой, отделявшей голоса и чувства от надрыва.