Братство Астарты (СИ) - Емельянов Дмитрий Анатолиевич "D.Dominus"

Задумавшись, он пропустил момент, когда перед лошадью выросла фигура человека. Испуганное животное с хрипом взвилось на дыбы, и только постоянная готовность ко всему на свете позволила Велию удержаться в седле.

Успокаивая животное, он выругался в сердцах:

— Вот ты чертова ведьма!

Под взлетевшими копытами стояла Зара, ее белое, как мел, лицо и черные, не отражающие солнца глаза испугали не только лошадь, но и всадника.

Женщина сделала шаг к храпящей и отступающей от нее кобыле:

— Куда ты едешь, Лу́ка Велий? Почему ты уезжаешь, когда твой цезарь в опасности!

Голос Велия дрогнул. Бесстрашному бойцу явно стало не по себе.

— Чего ты хочешь, ведьма?

— Разворачивайся комит, ты еще успеешь. За поворотом уходи с тропы и гони через лес. — Зара говорила низким монотонным голосом, вбивая каждое слово в висок Велию. — Там крутой спуск, но ты не бойся, дальше пойдет распадок, по нему сможешь идти галопом. Он выведет тебя…. Там все сам увидишь!

Лу́ка одними коленями развернул лошадь. Понятливое животное и само хотело побыстрей сбежать от пугающего ее человека, поэтому уговаривать не пришлось. Бросив кобылу в намет, Лу́ка услышал скребущийся у него в затылке голос:

— Торопись, комит! Торопись!

Глава 34

Шло время, а первый варварский легион все еще копался под стенами. Все попытки подняться по приставным лестницам заканчивались неудачей. Потери росли, а уверенность бойцов таяла. Иоанн с Прокопием в окружении охраны остались у городского рва на самом краю завала. Воины лениво прикрывали их от шальных стрел, поскольку реально по ним никто не стрелял: все внимание лучников было приковано к штурмующим. Под стенами было по-настоящему жарко. Прямо напротив цезаря центурия легионеров пыталась поднять длинную штурмовую лестницу, и вот там-то стрелы сыпались, как капли дождя. Наконец лестница уперлась в зубчатый край стены, и наиболее решительные полезли вверх.

Иоанн, наблюдавший за действиями легионеров, поднял голову и увидел, как защитники в этом месте исчезли с края стены.

У него екнуло сердце. Это не к добру!

И точно. К зубцам выкатилась балка с висящим на ней котлом, и цезарь, с ужасом представляя, что сейчас произойдет, вскрикнул:

— Вот дерьмо!

Балка повернулась, вывешивая котел за край стены, из-за зубцов в него полетел горящий факел. Чан наклонился, масло вспыхнуло, и раскаленная жижа потекла на скопившихся внизу воинов. Раздался жуткий, почти звериный вой. Внизу начался настоящий ад. Горящая смесь, попадая воинам под панцири, выжигала их изнутри. Легионеры, рыча от боли, катались по земле, пытаясь сбить пламя. Те, кто могли, сбрасывали броню, становясь легкой добычей лучников, а те, кто уже не мог, мучительно умирали на глазах у товарищей. Эта капля переполнила чашу терпения. Огромный гавелин с обожженным лицом, выскочивший из клубов дыма, вдруг остановился и, утерев сажу со лба, заорал:

— Всё, баста! Провались всё пропадом!

Затем он развернулся и, прихрамывая, поплелся обратно к завалу, волоча в руке снятый панцирь.

Все остальные восприняли это как сигнал к отступлению, и вот уже весь легион, не спеша, прикрываясь щитами от стрел, начал отходить ко рву. Иоанн молча отступил в сторону, пропуская побитое воинство. Мимо тащились потрепанные когорты гавелинов. Он смотрел на хмурые, залитые кровью лица воинов, на обожженные тела и думал: «Неужели все это может быть на самом деле? Почему люди, совершенно не интересуясь причиной, с таким остервенением калечат и убивают друг друга?»

Его размышления прервал показавшийся ему совершенно неуместным шепот Прокопия:

— Мой цезарь, надеюсь, вы быстро бегаете?

— К чему это ты, Прокопий? — Иоанн недоуменно поднял брови.

— К тому, что лично я бегаю крайне плохо и, боюсь, если не брошусь бежать прямо сейчас, то точно войду в тот самый процент неизбежных потерь. Вы же ведь помните тот хитрожопый план нашего милейшего друга Навруса?

Иоанн посмотрел на своего наставника: эта витиеватость и многословность говорили о том, что он действительно напуган.

— Думаешь, пора?

В ответ загрохотали первые звенья цепи подъемного моста, и откуда-то из глубины гавелинских когорт раздался истошный вопль:

— Обходят, братцы!

Легионеры закрутили головами и прибавили шагу. Не став больше ждать, цезарь скомандовал своему штабу:

— Отступаем!

Вокруг все с облегчением вздохнули: грохот цепи опускаемого городского моста действовал на нервы. Первыми не выдержали, как и предрекал Наврус, гавелины. Они отходили в авангарде, постоянно оглядывались назад, и шаг их с каждой секундой становился все шире и шире. Последней каплей стал очередной вопль:

— Конница! Засада! Спасайся!

После этого гавелины побежали, уже не стесняясь. За ними бросился бежать и весь легион. Штабные, видя удаляющиеся спины, не стали дожидаться команды и припустились вдогонку.

Прокопий покрутил головой, прикидывая расстояние от них до открывающихся ворот и до позиций армии.

— Мой цезарь, может и нам…

Не дав закончить, цезарь рубанул:

— Я лучше сдохну, чем побегу у всех на глазах!

— Сомневаюсь, что лучше... — Прокопий, бормоча и напрягаясь изо всех сил, засеменил вслед прибавившему шагу цезарю.

Городские ворота с лязгом распахнулись, и по мосту застучали копыта сардийской конницы. Первая сотня пролетела мост и рванула вслед за варварами. Бегущие разделились на три неравные группы. Первыми бежали две когорты гавелинов, за ними — когорты герулов, даже в минуты хаоса сохраняющие видимость порядка, и, наконец, безнадежно отставшие Иоанн и Прокопий.

Патрикий отчаянно пыхтел и перейти на бег больше не предлагал. Он и так выбивался из сил, и если бы цезарь побежал, то точно остался бы дожидаться смерти в одиночестве. Оглянувшись на приближающихся всадников, Прокопий обреченно вздохнул:

— Мне очень жаль, мой цезарь, что я не смог вас сберечь!

Иоанн посмотрел назад и, видя отчаянность положения, остановился.

— Это не твоя вина, мой друг! — Он отстегнул ножны и вытащил меч. На солнце сверкнула великолепная халидадская сталь. — Ты был моим наставником, моим лучшим другом, и ты учил меня, что цезарь должен умирать достойно.

Размазывая по лицу текущие слезы, Прокопий все же сохранил присущую ему иронию:

— Дурак, лучше бы я учил вас бегать!

Иоанн заслонил собой безоружного патрикия и выставил вперед меч. Это все, что он мог сделать: его навыки владения мечом ограничивались еще детскими уроками. Сардийская конница развернулась в лаву, и основная масса уходила левее, настигая легионеров, но пять всадников отделились и, прельстившись дорогой добычей, полетели прямо на них. Сердце Иоанна бешено заколотилось, пот полился рекой, застилая глаза, ноги задрожали так, что, казалось, сейчас вылетят коленные чашечки, но он не шелохнулся:

— Ну, вот и все!

Оскаленная конская морда стремительно вырастала. Костяшки пальцев на рукояти меча побелели. Цезарь почувствовал, как сзади присел на землю и закрыл голову руками Прокопий. Нервы старого царедворца сдали, и он сжался в комок, ожидая смерти.

Жаркое дыхание лошади обожгло лицо. Следующее — удар! Иоанн непроизвольно закрыл глаза. Послышался лязг стали, земля заходила от столкновения грудь в грудь. Вокруг затопали копыта, раздалось яростное ржание. Цезарь медленно приоткрыл глаза и непонимающе уставился на рубящегося с сардийцами всадника. Смириться с неизбежной смертью было невыносимо трудно — вернуться обратно оказалось тоже нелегко. Иоанн ничего не контролировал, руки и ноги не слушались. Вокруг него сражались какие-то люди, а он забыл, кто и зачем. Вдруг один из всадников выронил саблю, опрокинулся назад и вывалился из седла прямо к ногам Иоанна. Он интуитивно отметил: сард! И вон еще один лежит!

Реальность понемногу начала возвращаться. Донесся голос Прокопия:

— Лу́ка! Храни его небеса, успел! Неисповедимы пути твои, господи!